карабаш что добывают челябинская область
«Живу же, не померла еще»: репортаж из «марсианского» города Карабаш, который называют самым грязным в мире
«Русская медная компания», которая добывает здесь металл, заявляет, что экологическая ситуация улучшается. Мы посмотрели, что происходит на самом деле
Когда в сентябре 2020 года АО «Русская медная компания» (РМК) заявила о планах добывать в Абзелиловском районе Башкирии медь для своего производства, местное население взбунтовалось. Митинговать против деятельности компании на башкирской земле, по оценкам экоактивистов, вышли почти 4 тысячи человек. К такому повороту событий РМК оказалась не готова и вскоре заявила о невозможности продолжения работ по строительству ГОКа.
Журналист издания Пруфы.рф Наталья Вязовкина и фотограф Андрей Бок побывали в городе Карабаше Челябинской области, где медь добывают уже более ста лет. Своими глазами они увидели, во что мог превратиться уголок живописной природы Башкирии.
Убийственная красота
Мы въезжаем в Карабаш по миасской трассе. По краям шоссе белеют березовые рощи, осеннее солнце выжимает максимум и слепит в лобовое стекло.
– Наверное, тут шикарные подберезовики, – мечтательно говорю я и тут отмечаю, что земля в лесочке справа какого-то странного кирпично-красного цвета.
Мы реагируем на красное, сворачиваем с асфальта на грунтовку, и буквально через сотню метров оказываемся в мертвом лесу: охряная земля иссохла и растрескалась, деревья превратились в почерневшие пеньки, а те, что уцелели, держатся друг за друга безлистыми ветками.
Еще несколько десятков метров, и мы на полуострове. Ни деревца, ни кустика, ни былинки не родит его терракотовая земля. Есть только выкорчеванные почерневшие корневища. В лужах цвета раствора марганцовки отражаются облака. Из машины мы выходим, не проронив от шока ни слова.
До въезда в Карабаш всего 3 километра.
Андрей лезет в багажник, надевает высокие резиновые сапоги, бежит фотографировать. В лицо ударяет слепой дождик. Едва не уронив камеру, Андрей судорожно натягивает на голову капюшон и бежит к машине, свободной рукой закрывая лицо от мороси и щелкая затвором едва ли не вслепую. Когда плюхается на сиденье, грязь с его сапог расползается по полу масляной красной жижей.
– Это река Сак-Элга, я про нее читал: загрязнена ионами тяжелых металлов, их смывает с территории комбината, впадает в Миасс, – говорит Андрей, стирая дождь с лица и рук влажной салфеткой. – Мне кажется, или кожу действительно щиплет?
Мы выворачиваем со ржавой долины на трассу, и почти сразу слева от шоссе замечаем источник загрязнения Сак-Элги – заводские шламохранилища.
– Похоже на террасы Памуккале, – отмечаю я. – Ну такое, на минималках.
«Подождите, мы полицию вызвали»
Мы огибаем гору, подпрыгиваем на железнодорожном переезде и с удивлением рассматриваем черные насыпи слева от дороги. Они такие огромные, что самосвалы, лавирующие между ними, кажутся игрушечными. Над горными массивами отбросов пыхтят дымом трубы медеплавильного комбината. Справа от трассы высится, давя на психику, гора цвета сажи с белесыми прожилками тропинок.
– Давай выйдем, поснимаем и тут тоже, – предлагает Андрей, указывая на черные насыпи. – Тем более что забора-то нет.
Он уносится фотографировать, перепрыгивая через рельсы комбинатной железной дороги, а я разглядываю ручей, отделяющий черные кучи от трассы: вода в нем купоросно-синяя. Затем, озираясь, иду искать коллегу.
– Подождите, пожалуйста, не уходите – мы полицию вызвали, – вежливо приглашает нас сотрудница комбината в оранжевом жилете. Она выходит к нам из здания возле железнодорожного переезда.
Мы отказываемся от приглашения – провести полдня в полиции в наши планы не входит. Почти бегом двигаем к машине и поспешно мчим в город.
Теперь жжение на руках и лице чувствую и я, и пытаюсь оттереть зуд влажной салфеткой.
Что такое Карабаш
Карабаш – город в Челябинской области. Основали его в 1822 году, когда здесь открыли самую первую в царской России золотоносную жилу.
В недрах карабашской земли лежит не только золото, но и тяжелые металлы – кадмий, никель, сурьма, висмут, свинец, марганец. Настоящая царица этих мест – медная руда: ее перерабатывал медеплавильный завод, построенный в 1910 году. И все эти годы испарения меди вылетали в заводскую трубу практически без очистки вместе с парами свинца, серы и мышьяка, сопутствующих производству: за годы советской власти оборудование предприятия практически не модернизировалось.
К концу 1980-х экологическая обстановка в Карабаше ухудшилась настолько, что окрестности комбината лишились растительности. В 1989 году производство остановили, пятая часть горожан осталась без работы. И если в 1939 году Карабаш мог похвастать населением в 38 тысяч человек, к сегодняшнему дню оно сократилось почти вчетверо.
В 1996 году Минприроды признало Карабаш зоной экологического бедствия. Отмечалось, что ежегодно комбинат выбрасывает в атмосферу более 118 тыс. тонн сернистого ангидрида (соединение серы с кислородом, в высоких концентрациях токсично – прим. ред.), что в пересчете на одного жителя города составляет около 7 тонн.
В 1989-м предприятие заработало вновь, но уже как АО «Карабашмедь». На сегодняшний день его уставный капитал составляет 777 813 000 рублей. Производственные корпуса и дымящие трубы комбината видны из любой точки города.
В 2004 году на заводе произошла авария, из-за которой на город пролились кислотные дожди. Жители Карабаша написали коллективную жалобу президенту.
В том же 2004-м предприятие вошло в состав Группы «Русская медная компания», которую основал миллиардер Игорь Алтушкин. Он же является основным акционером. Уже 2009-м Минприроды РФ исключило Карабаш из списка городов с наибольшим уровнем атмосферного загрязнения «ввиду улучшения экологической обстановки».
Однако исследования почвы и водоемов, проведенные в тот же период, выявили, что содержание в них загрязняющих веществ многократно превышают нормативы. В разы завышены ПДК ртути, кадмия, никеля, сурьмы, висмута, сульфатов, в сотни раз меди, свинца, мышьяка, марганца.
В 2015-м садоводы опять жаловались на загубленный урожай и вели с «Карабашмедью» переговоры о компенсации. Причиной выброса администрация завода назвала пожар в сернокислотном цеху.
«Если не закрыть рот, то жжет»
Минуя частный сектор и промзону, мы въезжаем на улицу Металлургов. Она считается центральной. На ней – блага цивилизации: аптека, пиццерия, три сетевых продуктовых магазина, школа и ломбард. Дождь льет в полную силу, улицы пустынны. Но нам везет: на остановке ждет автобус пожилая женщина. Тамара рассказывает, что живет в Карабаше с 1937 года, с тех пор, как ее 6-летней девчонкой после смерти отца привезли сюда из башкирского Давлеканово.
– Это Золотая гора, золото там мыли, за ней – Карабаш-гора называется: завод выпускает газы, и на ней все сгорело, но сейчас вроде меньше газов бывает. Ну а на въезде вы видели – это шлаки, отработанная руда. Красная река – это отходы обогатительной фабрики завода, там много соединений меди, сернистые соединения, сернистая кислота, – рассказывает она.
Тамара окончила горный институт в Свердловске (ныне Екатеринбург – прим. ред.), много раз бывала на комбинате – сначала на практике, потом водила студентов местного техникума, где преподавала химию и черчение. Для нас она настоящий кладезь сведений о Карабаше:
– Горы лысые от сернистого газа, который выпускает завод. Во время плавки руды образуется этот газ, который их сжигает. Но в этом году более или менее, я смотрю, хоть у нас деревья не сожжены, зеленые стоят.
– Обычно каждый год сгорают?
– Меньше стало. Но ведь они (завод – прим. ред.) хотят увеличить объемы, а раз увеличат, газов будет больше. И потом, они по-хитрому делают – выпускают ночью. Днем чувствуется, что ничего нет, а ночью прям туман, не знаю какой, выпускают.
– Наверное, на органах обоняния это сказывается? Жжет?
– Да. Если не закрыть рот, то жжет. Потому что сернистый газ дает с водой сернистую кислоту.
– Как у вас с экологией тут?
– Ну как тут. Все говорят: плохая, плохая. А я живу давно уже, не умерла от этой экологии. Как думаете, сколько мне лет? 90 исполнилось! В саду на земле сама работаю…
– А выхлопы от завода в землю не оседают?
– Оседают, конечно. Сернистый газ очень тяжелый, вот почему вы там ржавое все видели.
– Как же такое есть можно?
– Ну как – едим, куда деваться. Вишня, смородина, слива нынче была. Только яблок не было. Картошки порядком посадила.
Мы прощаемся с Тамарой и отправляемся искать местного экоактивиста Сергея Гудкова.
«Я уже не главный специалист по выбросам с завода»
В августе прошлого года на своей странице в соцсети Гудков опубликовал фотографии берез и тополей, которые сбросили листву, опережая календарную осень на два месяца.
«Они сделаны 25 августа: знакомые говорят, что выброс прошёл полосой в направлении ветра. Остальные районы города вроде не пострадали, хотя кое-где в городе попадались деревья с пожухшими листьями», – описывал снимки Гудков.
Но разговаривать с нами Сергей отказывается, сказавшись по телефону больным. Мы решаем попытать счастье и едем к нему домой – в надежде, что если не сам расскажет о проблемах города, то хотя бы подскажет для контакта кого-то из своих единомышленников. Но диалог не получается.
– Вот ведь, и дома достанут, – мы слышим, как ворчит Сергей, пока идет от крыльца до калитки.
Гудков распахивает ее, и я не могу оторвать взгляд от внушительной раны у него на лбу: как будто от ожога или удара.
– Я уже не главный специалист по выбросам с завода. У любого в магазине спросите – вам все расскажут. Я болею, у меня ковид. Сейчас я вам ничего не подскажу, – заявляет Гудков и захлопывает перед нами калитку.
Рассказ про деревья, сбросившие в августе прошлого года листья, подтвердила и женщина, ее мы встречаем в местном храме.
– Обычно летом часто у нас бывает, что газ пошел, на листья лег и они облетают. Но в этом году такого не было. В июне, правда, или в начале июля – просто точечки на листьях появились, пожженные немного. Газ-то все равно бывает, только смотря куда его несет. Ну, был еще белый дым летом, но ведь пахло и гарью – тогда же кругом пожары были. Выбросы ведь ни с чем не перепутаешь – прямо носоглотку раздирает.
– А воду водопроводную вы пьете?
– Пьем. Я могу даже из-под крана. Чистая.
«Люди ходили унылые и страшные»
Компания, владеющая заводом, контролирует гораздо больше процессов, чем кажется. На ее деньги в Карабаше воздвигнута церковь, пустырь перед городской администрацией заасфальтирован и запущен сухой фонтан, снесен городской рынок, на его месте построен торговый центр «Медь».
Но все это начало случаться совсем недавно.
– Если двухтысячный год взять, очень унылое состояние в городе было, – говорит отец Дмитрий, с ним мы беседуем в комнатушке под колоколами церкви Иоанна Златоуста.
Дмитрий рассказывает, что приехал в Карабаш в 2000 году.
– Здесь было просто жуть. Стоишь через улицу, а дом на другой стороне не виден – такая плотная висела завеса этого газа. Люди ходили угрюмые и страшные, работы не было. Тогда в России везде был кризис, а здесь я будто на другую планету попал.
Дмитрий говорит, что ему очень хотелось для города что-то сделать. Силами прихожан и местного депутата Геннадия Гребешкова в 2005 году на Золотой горе установили крест и сделали надпись «Спаси и сохрани», ежегодно в мае там проходит крестный ход.
– Храм тоже построил РМК, в 2008 году, приходских денег у нас никогда бы не хватило это сделать, – говорит Дмитрий. – В общем, у Алтушкина идея такая, что начать с храма, а потом уже все вокруг. В принципе, так и пошло. Мы в храм въехали. Потом стали ФОК делать со стадиончиком. Сейчас тут вечером все светом залито – в Карабаше такого никогда не было. Потом поставили торговый центр, этим летом они закончили площадь. Дальше планы вообще большие: три трехэтажных дома построить, дальше они хотят всю улицу металлургов менять.
– Неужели у вас и правда все хорошо теперь? Ведь даже экоактивист не захотел с нами разговаривать.
– Там блогер постарался. Расписал, что одна бабушка якобы живет в доме прямо под заводской трубой. А ей уже дали к тому времени квартиру, я точно знаю из первых уст. То есть бабушка на этой волне вторую квартиру себе подтянула. Знаете, это стереотип такой – они все снимают места, где страшно. Так там страшно еще лет тридцать будет.
«Черных отвалов через десять лет не будет»
Мы прогуливаемся у Богородского пруда, он, как буфер между городом и заводом, его вода используется для технологических нужд комбината. Деревянные жилые дома вдоль берега раскрашены яркой краской, но в них никто не живет: в километровой доступности к производству всех расселили, еще один дом занят центром соцобслуживания. Нам снова везет: в городской администрации к нам не вышел ни один пиджак из верхнего эшелона власти, а тут мы видим, как к центру подъезжает сам замглавы администрации Карабаша Алексей Лепешков.
– Мы пишем репортаж про ваш город. И вот что удивляет – все довольны!
– Окей, тогда такой вопрос: Сак-Элга и черные отвалы – какие у них перспективы?
– Черных отвалов уже через десять лет не будет, их переработают. Это сырье для абразивных заводов. На реке сейчас рекультивация идет.
– А с чего вдруг начались такие метаморфозы? Завод указание получил?
– Это планы по рекультивации, которые они реализовывают, это началось в 2017 году. Выравнивающий слой, изолирующий слой, плодородный слой, засевание какими-то травами, растительностью.
«Если человек там не будет шебаршиться лет примерно тысячу…»
Образование марсианских пейзажей в Карабаше нам объяснил геолог Рустем Якупов.
– Месторождение на Карабаше полиметаллическое, там большое количество тяжелых металлов – кадмий, железо, свинец и другие. Активно разрабатывать его начали еще в конце XIX века. Технологии тех времен были достаточно простые и непроработанные. Вскрывается и изымается горная порода, появляется там карьер или шахта, из породы начинают добывать золото, полиметаллы, медь. Содержание металлов в породе неравномерное, они находятся в связанной форме, и часть породы уходит в отходы, так называемые отвалы горной выработки. Больше чем за век производства там накопилось огромное количество отвалов, а поскольку изначально добывали только богатые руды, в отвалы уходило практически все, что не умели добывать.
Отсутствие растительности в городе связано с несколькими моментами. Во-первых, рекультивация никогда не проводилась. Из-за того, что проводили массовую вырубку деревьев вокруг Карабаша – на стройматериалы и топливо. Сами горы завалили отвалами.
Под действием солнца, ветра и воды металлы отвалов переходят в растворимую форму и попадают в водные протоки. Ручей переносит мелкие частицы, они формируют отложения разных цветов – желтого, оранжевого, бурого, серого.
Цвет определяется ионами металлов: марганец и кобальт дают синий цвет, медь в зависимости от валентности, дает либо ярко-синий, либо зеленый цвет. Там и сера выделяется в гидроокисной форме. Сак-Элга переносит частицы железа, там его огромное количество, и катионы других металлов железом полностью перебиваются. Как если бы в чай с бергамотом ухнем веник чабреца, то у нас будет только чабрец, мы ничего не почувствуем. Вот так же и с железом.
Нужно учитывать, что из-за отсутствия растительного покрова любой ветер вздымает пыль, содержащую металлы, и ты ею дышишь. И если воду еще нормально пить, то дышать в этом городе достаточно опасно, а дышим мы постоянно и от пыли никуда не денешься. Это может привести к постоянному отравлению тяжелыми металлами.
Вторая причина, почему в Карабаше ничего не растет – там нет почвы, и отравление тяжелыми металлами никому не полезно.
Если человек там не будет шебаршиться лет примерно тысячу, там все нормально покроется почвой, которая закроет отвалы от атмосферных осадков и промывания их насквозь, и большая часть воды будет задерживаться почвой.
Наследие Союза
В пресс-службе «Карабашмедь» объясняют, что отвалы шлаков металлургического производства бывшего Карабашского медеплавильного комбината были сформированы в советские годы.
– Они не имеют отношения к деятельности современного завода «Карабашмедь». Их переработкой занимаются сторонние абразивные заводы, – говорит специалист пресс-службы завода. – На заводе «Карабашмедь» действует обогатительная фабрика, она занимается переработкой шлаков действующего металлургического производства в медный концентрат и производство стало безотходным.
Как рассказывают на заводе, с 2004 года стартовала «масштабная программа модернизации и повышения экологической безопасности производства».
– На эти цели направлено уже более 30 млрд рублей. Устаревшие шахтные печи демонтировали и построили современную медеплавильную печь Ausmelt. Установили мощное пылегазоулавливающее оборудование, построен цех, который перерабатывает газы с получением товарной серной кислоты. Кроме того, запущено в работу отделение очистки промышленных стоков предприятия, – говорят в пресс-службе.
С наследием Союза на заводе тоже обещают разобраться: по словам пресс-службы комбината, бесхозное хвостохранилище, которое примыкало к территории современной площадки завода, превратили в зеленый газон.
– Уже начались работы на хвостохранилище №3. Проект рекультивации включает в себя планирование территории хвостохранилища: выравнивание поверхности, экранирование и укрепление откосов, нанесение плодородного слоя почвы. На биологическом этапе рекультивации покрытую плодородным слоем почвы территорию хвостохранилища засеют многолетними травами.
Параллельно РМК запускает ещё три проекта рекультивации:
– Первый — «Северный участок» (в его границы входят сток с Поклонной горы и северный склон Поклонной горы). В границы проекта рекультивации Южного участка вошли земли вдоль ул. Пархоменко, пойма Рыжего ручья и реки Сак-Элга. На этих объектах также будут созданы биоплато (гидроботанические сооружения). Третий проект – реабилитация Карабашского пруда (искусственного водоема рядом с заводом). Рекультивацию на Северном и Южном участках планируется завершить до конца 2022 года.
На наш вопрос: «Были ли у предприятия нарушения природоохранного законодательства в 2021 году, и если да, то какие?» на заводе ответили так:
– На текущий момент на предприятие не накладывались штрафные санкции за нарушение природоохранного законодательства.
Мы отправили запрос в Минздрав Челябинской области и попросили предоставить данные по количеству онкологических заболеваний в Карабаше, сделали запрос в природоохранную прокуратуру, а также попросили главу Росприроднадзора РФ Светлану Радионову дать свою характеристику ситуации в Карабаше. Как только получим ответы, обязательно их опубликуем.
В огород в респираторе под кислотным дождем. Как живет Карабаш – один из самых грязных городов на планете
Карабаш в переводе с татарского означает «черная голова». Город был основан в 1822 году после того, как здесь открыли самую первую в царской России золотую жилу. Тогда в этих местах между Челябинском и Екатеринбургом начался промышленный бум. В местной скалистой породе также до сих пор находят и добывают золото, драгоценные и полудрагоценные камни и многие другие полезные ископаемые. Здесь же до сих пор добывают и переплавляют львиную долю всей российской меди и другого стратегического сырья.
Но десятилетия хищнической эксплуатации недр и 100 лет работы медеплавильного завода дали и другие результаты.
Здесь регулярно идут кислотные дожди, а сернистый газ, идущий из заводских труб, давно выжег всю зелень вокруг. По данным экологического контроля, за год трубы завода в Карабаше выпускают в атмосферу более 180 тонн газов, которые затем выпадают на город в виде кислотных дождей и белых хлопьев.
«Говорят, что сейчас нет выбросов – так они просто по ночам это все делают. Скрыто, чтобы никто ничего не видел, – рассказывает о местных экологических особенностях Вера Баландина. – Если машина черная, а утром выходишь, и она белая – значит цинк летит».
Даже сегодня Карабаш – это гигантские терриконы (холмы из отвалов отработанной горной породы), которые тянутся черной грядой вдоль дороги), и оранжевые реки, в которые сливаются отходы медеплавильного производства. В этих пейзажах нет ничего живого: они выглядят, как мертвая марсианская пустыня.
Карабаш расположен в долине между гор, и ядовитые выбросы из заводских труб ложатся прямо на улицы и крыши. Но несмотря на экологический апокалипсис, в городе сегодня по-прежнему живут люди – около 11 тысяч человек. Все они горой стоят за свой Карабаш и переживают, когда его называют «самым грязным» местом на планете. И большинство из них не хотят никуда уезжать.
Как полюбить город, который как будто пережил ядерную катастрофу
Дом Татьяны Булаевой стоит на горе в поселке Южный. Отсюда началась история Карабаша: когда-то, во времена промышленника Демидова именно на этой горе жили золотокопатели. Татьяна родилась в Южном и всю жизнь прожила напротив золотой горы. Она ветеран труда: с 17 лет работала в химической лаборатории завода.
«У нас здесь Богородское озеро – оно мертвое озеро. Каким-то образом туда попадала серная кислота, – рассказывает Татьяна. – А там рыба вся была, раки, щука. С таким большим производством подохло все».
Вода в поселке привозная: одно ведро стоит 8 рублей. Ту, что есть в колодце, врачи запрещают употреблять в пищу из-за большого количества примесей и высокого содержания кальция.
Не лучше ситуация и с воздухом. Татьяна признается, что в огород часто выходит в респираторе: «Все бывает в дыму, стелется по нашим огородам», – говорит она. – В этом году три дня жили, как в газовой камере: носоглотку всю сожгли, у людей понос открывается. Мы уже, наверное, имеем всю таблицу Менделеева и в организме, и в огороде. То, что мы едим, – все это идет в нас. У всех давление и рак, нам просто деваться некуда».
Переезжать, однако, Татьяна не хочет. «Я карабашская, дом наш – старинный дом. Как я это брошу? Потом на переезд надо деньги, нужен капитал. А какой у нас капитал? У меня на похороны нет денег. Да и куда уедешь? Там приспосабливаться надо. А здесь свое, родное», – говорит женщина.
Пенсионер Геннадий Данилович Мышкин проработал на карабашских шахтах всю жизнь. Он тоже не хочет бросать свой дом и уезжать, гордится тем, что под горой у него растут картошка и калина.
«Некоторые ушли в микрорайоны. Но я сказал: «Не, я отцовский дом не брошу». До сих пор в нем живем», – рассказывает он.
«Сократились выбросы, по газете, – пересказывает Мышкин официальные сообщения. – Но все равно иногда придет и пахнет этим газом. Мы привыкли, даже скучаем без него. Когда труба не коптит – как-то нехорошо на сердце».
Вера Баландина живет в старой части города. Отопления в ее доме нет: печь топится дровами. Водопровода тоже нет: сын Веры Дима каждый день после школы берет в руки канистры и идет на колонку. Но Вера все равно патриот Карабаша, говорит, что сейчас ситуация в городе гораздо лучше, чем раньше. И тоже завела свой огород:
«Здесь земля у нас не очень, зараженная: когда-то у завода вообще не было очистных, все сбрасывалось на землю, – рассказывает Баландина. – Но если ее удобрить, поставить теплицы, может, и будет что-то расти. Но по сравнению с нулевыми сейчас хорошо. Мы его практически и не чувствуем, этот газ. А раньше да, ужас был».
«Они как бы стараются, дети у нас не мутанты рождаются, – защищает она руководство завода. – Зато есть работа, люди работают. А если не будет завода – город исчезнет. А экология – привыкаешь ко всему».
Говорить о тяжелой экологической ситуации в Карабаше не принято. Многие местные жители или сами работают на комбинате, или же медь плавят их родственники. Останавливать производство никому не выгодно. Однажды это уже было сделано, в конце 80-х: завод остановился, почти все население города оказалось без работы. Тогда город буквально опустел: кризис погнал людей на заработки. А те, кто остались, начали разбирать закрытые шахты и продавать на металлолом оборудование:
Выжить удалось, но вспоминать о том времени мало кто хочет. Большинство жителей Карабаша хотят, чтобы завод продолжал работать, даже если он и травит все вокруг. Зарплату платят вовремя, к тому же в город пришли невиданные перемены: спортивный комплекс, благоустройство набережной, новый торговый центр. Все это еще вчера жителям Карабаша казалось фантастикой. Есть надежда и на то, что заработает новейшая система очистных сооружений.
«Раньше интереса не было к городу. А сейчас все, что делается, – это завод делает. Может, чтобы народ успокоить, чтобы не возмущались лишний раз», – считает Вера Баландина.
«У нас вообще хорошо стало за два года, – уверяет Мышкин. – Медь стране нужна, вот мы и плавим. И фольга везде нужна: и космосу, и радио. Она востребована. И вот за счет нашего комбината город возрождается».
Несмотря на благоустройство, жить в Карабаше не только опасно для здоровья, но еще и дорого. Пенсия Татьяны Булаевой – 12 тысяч рублей. Средняя зарплата в городе – 15 тысяч.
«У нас квартиры очень дорогие, квартплата в зимний период 8 тысяч выходит, – рассказывает Вера Баландина. – Поэтому все молодые рвутся в дома, нет возможностей платить за квартиры».
Руководство завода со всех трибун уверяет, что заботится об экологии и жителях, что очистные сооружения предприятия работают исправно. Но при этом Александр Юшков, первый заместитель генерального директора АО «Карабашмедь», сам в Карабаше не живет. Задачи он формулирует так: «Первый этап – чтобы жителям Карабаша было не стыдно, что они здесь живут. Второй этап – чтобы они гордились, что живут в Карабаше».