картины не горят что значит

Рукописи не горят

Рукописи не горят
Из романа (гл. 24 «Извлечение мастера») «Мастер и Маргарита» (1928— 1940) Михаила Афанасьевича Булгакова (1891 —1940). Воланд заинтересовался романом о Понтии Пилате:
«Дайте-ка посмотреть, — Воланд протянул руку ладонью кверху.
Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — потому что я сжег его в печке.
Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Во-ланду».
Смысл выражения: слово, живую человеческую мысль ни уничтожить, ни запретить нельзя.

Смотреть что такое «Рукописи не горят» в других словарях:

МЕЙРИНК — (Майринк) (настоящая фамилия – Мейер), Густав (1868 1932), австрийский писатель, один из основоположников мистического реализма (другие определения «магический реализм», «черная фантастика», «черная романтика»). Оказал влияние на… … Энциклопедия Булгакова

МАСТЕР — Персонаж романа «Мастер и Маргарита», историк, сделавшийся писателем. М. во многом автобиографический герой. Его возраст в момент действия романа («человек примерно лет тридцати восьми» предстает в лечебнице перед Иваном Бездомным) это в… … Энциклопедия Булгакова

Библиография — 1. Прижизненные издания произведений М. А. Булгакова на русском языке 1) Отдельные издания Булгаков М.А. Дьяволиада. М.: Недра, 1925. Содержание: Дьяволиада Роковые яйца №13. Дом Эльпит… … Энциклопедия Булгакова

Zensur in der Sowjetunion — war die Kontrolle sowjetischer Behörden sowie der Kommunistischen Partei über den Inhalt und die Verbreitung von Druckwerken, Musikstücken, dramaturgischen Werken, Werken darstellender Kunst, Fotografien, Radio und Fernsehübertragungen. Sie… … Deutsch Wikipedia

Хармс, Даниил Иванович — Даниил Хармс Имя при рождении: Даниил Иванович Ювачёв Псевдонимы … Википедия

Цензура в СССР — Цензура По странам Цензура по странам По отраслям Цензурирование Интернета Запрещённые книги Сожжение книг По методам … Википедия

«МАСТЕР И МАРГАРИТА» — Роман. При жизни Булгакова не был завершен и не публиковался. Впервые: Москва, 1966, № 11; 1967, № 1. Время начало работы над М. и М. Булгаков в разных рукописях датировал то 1928, то 1929 г. Скорее всего, к 1928 г. относится… … Энциклопедия Булгакова

РУКОПИСЬ — РУКОПИСЬ, и, жен. 1. Подлинник или копия текста, написанные от руки или переписанные на пишущей машинке. Рукописи Чехова. Машинописная р. Передать р. в издательство. Рукописи не горят (афоризм; говорится в знач.: произведение творческого труда не … Толковый словарь Ожегова

Белая гвардия (роман) — Белая гвардия … Википедия

Роман о Понтии Пилате — Роман о Понтии Пилате вымышленное литературное произведение, с которым связанны многие события романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Содержание 1 Авторство романа и история его написания 2 … Википедия

Источник

«Рукописи не горят»

«Рукописи не горят»

К альбигойским ассоциациям в «Мастере и Маргарите» примыкает, на наш взгляд, и столь распространившийся в результате популярности романа афоризм «рукописи не горят». Припомним, при каких обстоятельствах эти слова были произнесены Воландом в разговоре с Мастером.

Когда Мастер мимоходом упомянул о написанном им романе, Воланд, в свою очередь, поинтересовался, о чем он.

«— Роман о Понтии Пилате.

Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.

— О чем, о чем? О ком? — заговорил Воланд, перестав смеяться. — Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, — Воланд протянул руку ладонью кверху.

— Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил Мастер, — потому что я сжег его в печке.

— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.

Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:

— Вот она рукопись!».[269]

Спрашивается, почему роман, который Мастер сжег, оказался в конце концов невредимым? Тем паче, что автор его, в отличие от одного из своих прототипов — украинского философа Сковороды, никому предварительно списков своей брошенной в огонь книги не дарил.

Зададимся, наконец, вопросом, который мы всякий раз ставили и прежде, подступая к расшифровке «темных мест» романа. А именно — нет ли у описанной Булгаковым фантастической ситуации какой-нибудь более или менее идентичной модели, скажем, в сказках, легендах, апокрифах, агиографической (житийной) литературе?

В самом деле, рукопись предана огню, сожжена, а в итоге оказалась несгоревшей!

Читатель нашей книги уже понимает, что модель такой ситуации существует и что мы ее нашли опять-таки среди книжных источников булгаковского романа, связанных с историей альбигойцев.

Остановимся на ней подробней.

За четыре года до начала альбигойских войн, в 1205 г., из Испании в Лангедок для борьбы с альбигойской ересью прибыл славившийся своей фанатичностью приор Доминик де Гусман — будущий основатель доминиканского монашеского ордена (и впоследствии католический святой). Он выступал с проповедями, вел с альбигойскими богословами яростные диспуты и однажды, как повествуют легенды и обширная житийная литература о нем, по окончании спора изложил свои доводы письменно и манускрипт вручил оппонентам. Но альбигойцы, посовещавшись, решили предать эту рукопись огню. Каково же было их потрясение, повествует легенда (ее, в частности, приводит в своей «Истории альбигойцев» Н. Пейра), когда «пламя отнеслось к рукописи Доминика с благоговением и трижды оттолкнуло ее от себя».[270]

Эта легенда, думается, и послужила Булгакову отправной точкой для разработки фантастической истории, приключившейся с рукописью Мастера. Ведь манускрипт Доминика, к коему «пламя отнеслось с благоговением», носил экзегетический характер, т. е. являлся толкованием Священного писания. Но своеобразным толкованием последнего является и роман Мастера об Иешуа и Пилате. Отчего, по Булгакову или, вернее, по логике избранной им модели (и к вящему интересу сюжета), рукопись такого сочинения сгореть не могла!

Однако же поистине не только книги, но и слова имеют свою судьбу: вот уж около двадцати лет, как слова Воланда о том, что рукописи не горят, не только «простые читатели» романа, а и литературные критики понимают совсем иначе, чем толковал их сам Воланд и чем это согласуется с концепцией романа. Во всяком случае, до сих пор слова «рукописи не горят» трактовались и трактуются в равной мере булгаковедами и читателями совершенно однозначно: если, мол, литературное произведение написано по-настоящему талантливо, но света еще по той или иной причине не увидело, оно ни при каких условиях не пропадет, не погибнет.

В этой связи критиками на разные лады высказывалось убеждение, что упрямая сила творческого духа проложит себе дорогу и восторжествует; что история раньше или позже все расставит по местам и правда выйдет наружу; что все сбудется для того, кто умеет ждать; что сам Булгаков горячо верил в несомненное торжество справедливости, в то, что настоящее искусство в конце концов завоюет себе признание[271]/

И восторженно-романтическая эта трактовка слов «рукописи не горят», вложенных писателем в уста дьявола и имевших в своей подоснове легенду о нетленности манускрипта экзегетического содержания, вряд ли уйдет когда-либо из читательского сознания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Читайте также

О том, как «рукописи не горят». Виталий Аронзон об истории публикаций текстов Аронзона

О том, как «рукописи не горят».Виталий Аронзон об истории публикаций текстов Аронзона (Балтимор, США)1 Стихи Леонида Аронзона при его жизни не печатали. Это не означает, что он не пытался печататься. Пытался, но ни одна редакция так и не взяла ни одного его стихотворения.

«Рукописи не горят»

«Рукописи не горят» К альбигойским ассоциациям в «Мастере и Маргарите» примыкает, на наш взгляд, и столь распространившийся в результате популярности романа афоризм «рукописи не горят». Припомним, при каких обстоятельствах эти слова были произнесены Воландом в

Глава 2. «Русский Бертольдо»: рукописи, издания, театральные постановки

Глава 2. «Русский Бертольдо»: рукописи, издания, театральные постановки Начало русской биографии «Бертольдо» отмечено сразу двумя рукописными переводами, появившимися почти одновременно в сороковые годы XVIII в. Оба перевода так и остались неопубликованными, что, впрочем,

1. «Размышление» Симеона в составе рукописи «Хитрости высочайшия Бертолдовы» 1747 г.[822]

1. «Размышление» Симеона в составе рукописи «Хитрости высочайшия Бертолдовы» 1747 г.[822] Некоего человека размышление о состоянии своем изъявление. Именем Симеона[823] в простоте суща и от многих едва не дураком словуща. По алфабиту в рифмы самим издашася, в горести

Источник

Расшифровка «Рукописи не горят»: первый замысел «Мастера и Маргариты»

Содержание первой лекции из курса Мариэтты Чудаковой «Мир Булгакова»

В своем неоконченном романе «Записки покойника» Булгаков рассказывает до­вольно близко к реальности историю написания и попыток напечатания своего первого романа — «Белая гвардия». А затем в рукописи «Записок покойника» появляются такие слова: «Ну что же, сиди и сочиняй второй роман, раз ты взялся за это дело…» И тут же он говорит о главном препятствии, которое у не­го было: «…в вся и соль, что я решительно не знал, о чем этот вто­рой роман должен был быть? Что поведать человечеству. Вот в чем вся беда». Ав­тор ищет тему, безусловно для него самого важную, а в то же время способ­ную преодолеть уже очевидные в то время цензурные препятствия. К тому вре­мени, когда в 1936 году пишутся «Записки покойника», Булгаков прекрасно уже знал, о чем этот роман должен быть, и мало того — уже была закончена черновая ре­дакция.

Вся суть вопроса в том, что замысел был для своего времени крайне необыч­ный. Сохранилась тетрадь, уничтоженная на две трети автором, с обрывками первой редакции романа, и там страницы в конце — озаглавлены «Матери­ал». Они разграфлены, и одна графа названа наверху «О Боге», а вторая — «О Дьяво­ле», с большой буквы. Если при этом иметь в виду, что авторская ра­бота в этой тетради идет в 1928 году, на одиннадцатом году советской власти, то становит­ся очень по­нятным тон разговора Воланда, нам уже известного по последним редак­циям, с извлеченным из клиники Стравинского Мастером о его романе. Он го­ворит: я написал роман. «„О чем роман?“ — „Роман о Пон­тии Пилате“. …Во­ланд рас­смеялся громовым образом… „О чем, о чем? О ком? — заговорил Воланд, перестав смеяться. — Вот теперь? Это потрясаю­ще! И вы не могли най­ти другой темы?“».

То есть Воланд всячески подчеркивает то, что для современника должно было быть абсолютно очевидным: более неподходящей для советской печати темы, чем роман о Боге и дьяволе, нельзя было даже и придумать в 1928 году. Это было не менее, если не более смело, чем в 1923 году назвать свой первый роман «Белая гвардия». Мы сегодня уже не можем до конца дать себе в этом отчет. Белогвардейцы — это были враги советской власти; их не называ­ли, как «белогвардейская сволочь» и «золотопогонная сволочь». Булгаков наз­вал ро­ман «Белая гвардия» и держался за это название. Ну что же это такое — роман о Боге и дьяволе, задуманный им? Почему и как?

Проходят годы, и начинается Гражданская война, которая ошеломила и Булга­кова, и многих его сверстников. В 1916 году он закончил медицинский факуль­тет, их досрочно выпустили для участия в мировой войне. И через два года, уже в 1918 году, начинает вовсю полыхать Гражданская война, братоубийствен­ная война, в Украине и везде в России. По роману «Белая гвардия» совершенно ясно, что Булгаков мучительно размышляет над тем, почему пошли брат на брата, сын на отца. И он ищет, что хорошо видно в «Белой гвардии», ключ в Священном Писании. И больше всего — в Откровении Иоанна Богослова. «Бе­лая гвардия» вся прошита цитатами оттуда. Он возвращается к религии в поис­ках ответа на происходящее в реальности вокруг него. Когда спорят, был ли Булгаков верующим, надо перечитать молитву Елены, когда она молится за жизнь старшего брата перед иконой Богородицы. Она говорит: «Мужа ты от­няла у ме­ня, но оставь брата». Муж, Тальберг, уже уехал, сбежал вместе с нем­цами за гра­ницу. И она молится. Вот это страстное моление, довольно убеди­тельное, нам говорит, что неверующему человеку трудно написать такое. Хотя на сто про­центов мы никогда так не можем сказать.

Личность Иисуса Христа остается для него очень интересной и важной в тече­ние и молодых лет жизни. Но нужно напомнить, что в 1920-е годы продолжа­лась, несмотря на огромные перемены в социальной жизни, богатейшая жизнь идей русского романа второй половины XIX века. И в первую очередь романов Достоевского, с напряженнейшим размышлением его героев о бытии Божием. Они ставят на себе эксперименты, вплоть до самоубийства, чтобы проверить, верно ли представление о бытии Божием. Это никуда не делось, хотя и полно­стью исчезло из печатной литературы. На фоне этого активного вытеснения всей философско-художественной проблематики конца XIX — начала XX века в печатной советской литературе это продолжается в некоторых умах. И вот это сообщило творческой мысли Булгакова особую напряженность.

Поэтому остались две тетради с частью листов у корешка. И вот год спустя, ле­том 1970-го, Елена Сергеевна после просмотра фильма «Бег» скоропостижно скончалась. Это очень быстро произошло, сильный сердечный приступ дома. Я обрабатывала в это время в течение нескольких лет архив писателя, уже пе­реданный ею в Отдел рукописей Государственной библиотеки имени Ленина. И вот дошла очередь обработки до этих двух тетрадей. А технология обработки состоит в том, что ты заключаешь рукопись в обложку с клапанами из твердой бумаги, похожей на картон. Во всех архивах обрабатывающий писал своей ру­кой на обложке. Я должна была написать наверху: «Булгаков Михаил Афанась­евич. [„Мастер и Маргарита“. Роман. Первая редакция.]». И если надо было это мне написать своей рукой, то все, я надеюсь, понимают, что это сов­сем другая мера ответственности. Я должна была стопроцентно быть уверен­ной, не просто со слов Елены Сергеевны, что это действительно начало «Масте­ра и Маргари­ты». А там остались кусочки строк. Я села и стала пытаться по­нять. В пер­вой же главе на первых же страницах мелькает имя Берлиоза, но имя и отче­ство его другое, Владимир Миронович. Беседует он на Патриар­ших прудах с Антошей Безродным. Потом он становится Иванушкой Поповым, потом Ива­нушкой Безродным. И действительно, в их разговор вторгается странный ино­странец. Но надо было более уверенно все это определить. Тогда я посчитала количество букв в уцелевших фрагментах, нарисовала все это на странице, и стала дописывать строки по своему разумению, имея в виду предполагаемое число знаков. Часа через четыре такой кропотливой работы я поняла неожи­данно для себя, что занимаюсь реконструкцией романа. Я не со­биралась это делать! Я только хотела понять, действительно ли это «Мастер и Маргарита», те ли там герои. И вдруг я вижу, что реконструировала уже две или три стра­ницы. Тогда я решила реконструировать дальше, следуя словам Воланда, что рукописи не горят.

Были обстоятельства, способствующие успеху моей работы. Во-первых, у Бул­гакова разборчивый и довольно крупный почерк. Очень редкие вписывания на полях и четкие концы строк. У многих строки загибаются в конце, и непо­нятно, если это оторвано, сколько там было букв. У него — нет. У него четкие концы строк. Когда Булгаков видел, что надо сильно править рукопись, он на­чинал ее сначала, с новой тетрадки. Во-вторых, я сделала маленькое открытие: у Булгакова очень много таких повторяющихся сюжетно-повество­вательных блоков. У него повторяются слова при описании, например очень часто можно встретить в разных его романах: «сказал, дернув щекой». И этого очень много при его разнообразной прозе, его ярком художестве. При этом на­бор средств достаточно считаемый. Поэтому у него в арсенале речевых средств немало ме­ста принадлежит излюбленным словам и оборотам речи. Для описа­ния близ­ких ситуаций нередко привлекаются одни и те же слова. Наконец, третье. В ре­конструкции первых глав у него встречаются евангельские и апокрифические тексты. Существует апокриф, что по дороге к Христу, с огромными усилиями несущему свой крест, как известно (отсюда и выражение «Каждый должен нести свой крест»), подошла девушка Вероника. Увидев, как течет по его лицу кровавый пот от тернового венца, она утерла его лицо платком, и на этом плат­ке осталось изображение лика Христа. Все это там было, и легко было догады­ваться, о чем речь, и вставлять эти части. И они способствовали моим догад­кам.

Таким образом, в течение двух лет были восстановлены триста страниц сож­женного текста. Там было 15 глав, это был незаконченный роман, но тем не ме­нее очень многое было понятно. Первая глава кончалась разговором иностран­ца с Берлиозом и Иванушкой. Он говорит: «Как, вы не верите? Это очень инте­ресно! Тогда пожалуйста». Воланд нарисовал прутиком на песке изображение Иисуса Христа и сказал: «Наступите ногой на это изображение Христа». И тут разворачивается целая драма. Они оба отказываются и говорят: да, мы не ве­рим, но мы не будем доказывать свое неверие таким глупым образом. Да нет, говорит, вы просто боитесь, интеллигенты вы, больше никто. И тогда Ивануш­ка чувствует себя глубоко оскорбленным: «„Я — интелли­гент?! — прохрипел он, — я — интеллигент“, — завопил он с таким видом, словно Воланд назвал его по меньшей мере сукиным сыном…» И он стирает ри­сунок своим, как пишет Булгаков, скороходовским сапогом. И сразу после этого довольно быстро раз­ворачивается картина гибели Берлиоза, как будто этим ко­щунственным же­стом Иван Бездомный, тогда еще Безродный, привел к этой катастрофической ситуации.

Глава вторая называлась «Евангелие от Воланда», затем — «Евангелие от дья­вола». И она вмещала, в отличие от того, что мы знаем в поздних редак­циях, все, что относится к истории Иешуа. Она не была растянута через весь роман, как это произошло в последующих редакциях. В этой первой редакции отсут­ствует резкая отделенность новоза­ветного материала от современного. В изве­стных нам последних редак­циях Воланд произносит только первую фразу, а дальше идет глава в Иерусали­ме, в Ершалаиме. И в следующей главе — последняя фраза. А здесь, в этой гла­ве, все было перемешано. Воланд говорит: «Ну вот я вам дальше расскажу…» — и так далее. Идет совсем построенный рассказ.

В этой редакции были герои, которые потом не встречались. Например, глава «На ведьминой квартире» рас­сказывала о знаменитой поэтессе Степаниде Афа­насьевне, которая проживала в большой благоустроенной квартире вдвоем с мужем-невропатологом: «Стра­дая болями в левой лодыжке, Сте­панида Афанасьевна делила свое время между ложем и телефоном». И вот и разносит по Москве известие о гибели Берлиоза, сообщая всем это по телефону, с подробностями, которые сама во многом выдумывает. И в конце главы в рассказ вступает повествова­тель, который вообще играет в первой ре­дакции довольно активную роль, и подвергает критике ее версии гибели Бер­лиоза: «Если б моя воля, взял бы я Степаниду да помелом по морде. Но, увы, нет в этом надобности: Степанида неизвестно где, и, вероятнее всего, ее уби­ли». Больше эта героиня нигде не появляется. Дальше — «Интермедия в Шала­ше Грибоедова», там тоже появ­ляется Иванушка, в ресторане Дома Грибоедова. А дальше — сцена психиатри­ческой лечебницы, конец которой не повторяется в поздних главах, а он очень интересный. Ночью два дежурных санитара пси­хиатрической больницы видят в больничном саду огромного, в шесть аршин, черного пуделя. Одному из санитаров кажется, что пудель этот прыгнул из больничного окна. Он воет в саду, затем устремляет морду к окнам больни­цы: «обвел их глазами, полными боли, как будто его мучили в этих стенах, и покатил, перегоняя свою тень». А потом выясняется, уже в девятой главе, что в эту ночь из лечебницы сбежал Иванушка Бездомный, вполне может быть, что в облике этого черного пуделя. Или в облике пуделя был Воланд, который по­мог ему сбежать, одно из двух.

И поразительная глава «Марш ­фюнебр», «Траурный марш», которая дает сов­сем неизвестный нам по другим редакциям вариант похорон Берлиоза. Гроб везут на колеснице, бежавший из лечебницы Иванушка отбивает гроб с телом друга у похоронной процессии, вскакивает вместо кучера, бешено настегивает ло­шадь, за ним гонится милиция. Наконец, на Крымском мосту колесница вме­сте с гробом обрушивается в Москву-реку. Иванушка прежде этого успевает сва­литься с козел и остается жив. И снова возвращается в лечебницу. А отсюда в следующей черновой редакции, также сожженной, — там кусочек был ее, всего несколько глав, — Берлиоз предполагает, что его после смерти сожгут в крема­тории, а инженер-консультант возражает: «„…как раз наоборот: вы будете в во­де“. — „Утону?“ — спросил Берлиоз. „Нет“, — сказал инженер».

И самое интересное — в одиннадцатой главе появляется герой, который потом полностью исчезает. Под детским именем Феся. Это человек, кончивший исто­рико-филологический факультет Москвы, занимавшийся демонологией, и со­вершенно ясно — он огромный эрудит, занимавшийся очень серьезно Сред­невековьем, медиевист, — что именно ему предназначалась роль второй встре­чи с Воландом, после берлиозовой. Как бы противопоставле­ние: Берлиоз, кото­рый даже не узнал, что перед ним сатана, и Феся, который должен прекрасно узнать Воланда. Я не скрою, что горжусь восстановлением названия этой гла­вы. От нее осталось две буквы от одного слова и полностью последнее слово — «…ое эрудиция». Долго размышляя, я пришла к выводу, что в данном случае однозначно читается «Что такое эрудиция». Других вариантов предложить нельзя. У Феси была диссертация «Категория причинности и кау­зальная связь…» и так далее.

Источник

Рукописи не горят… (эссе по роману М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»)

«Рукописи не горят…» Кто сказал эту знаменитую фразу, ставшую крылатой? Каждому человеку, знакомому с культовым романом Михаила Булгакова, известно, что это не что иное, как реплика одного из персонажей. Но книгу «Мастер и Маргарита» неслучайно более полувека изучают критики и литературоведы. В ней есть намеки на прошлое, символы настоящего и предсказания будущего.

Символичность фразы

И все же рукописи не горят. Кто сказал, что пламя не уничтожает труд истинного художника, тот намекал на происки завистников, бездарную критику и авторитарность власти. Потому как именно они становятся врагами правдивого автора.

Так было во все времена. Книги, не отвечающие навязанной идеологии, запрещали, изымали, сжигали. Словом, делали все для того, чтобы они не попали в руки читателя. Но были произведения, которые уничтожить не могли никакие силы. К ним относятся те, которые хранят в себе мудрость и истину, актуальную во все времена. То есть книги, которые интересны потомкам. Бессмертные книги.

Враги Мастера

«Рукописи не горят…» Кто сказал эту фразу и какую роль она играет в сюжете романа? Как известно, произведение Булгакова автобиографично. Он, так же как и его герой, стал жертвой нападок со стороны членов Союза литераторов. Агрессивная критика Латунского и Лавровича была для Мастера роковой. Невозможность опубликовать роман о дьяволе стала очевидной Булгакову после того, как его жена отнесла несколько глав в редакцию. Рукописи были жестоко отвергнуты. Автор, как и его герой, испытывал нервное истощение, которое наступает после длительного пути, который приводит в никуда.

Жесткая критика и нежелание публиковать роман, художественная ценность которого не может остаться незамеченной для профессионального редактора, основаны были на зависти, страхе потерять свое место под солнцем. И еще на множестве человеческих пороков, сильнее которых лишь потусторонние силы.

Всесильный заступник

Находясь на грани отчаяния, автор романа о Пилате не заключил соглашения с сатаной, подобно герою Гете. За него это сделала любимая женщина. А после Воланд сказал: «Рукописи не горят». У Булгакова не было столь могущественного заступника. И подобно своему герою он сжигал незаконченный роман. Но книга сохранилась. После долгих лет работы над восстановлением текста, доработок и при глубоком убеждении, что роман прочтут лишь спустя много лет после его смерти, Булгаков завершил свой труд. А стало быть, есть правда в словах «рукописи не горят».

Кто сказал: «Смысл жизни — в самой жизни»? Эта фраза принадлежит одному древнему мудрецу. Но применима она лишь к простым людям. Те же, кто одержим жаждой говорить правду, а к тому же обладает способностью облечь ее в художественную форму, не умеют наслаждаться простыми радостями бытия. Таким был Булгаков и многие другие авторы до него. Однако сила романа «Мастер и Маргарита» заключается не только в обилии символов, указывающих на прошлое. В этой книге поразительно много пророчеств.

В русской и зарубежной литературе и после Булгакова рождались авторы, которым незнакома была фраза «рукописи не горят». Кто сказал, чьи слова это, они тем более не знали. Но истину мудрости, которую изложил булгаковский персонаж, они наверняка бы оценили.

Рукописи не горят. Анализ романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита»

«Как Отец знает Меня, так и я знаю Отца» (Ин. 10,15), — свидетельствовал Спаситель перед Своими учениками.

«…Я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…», — утверждает бродячий философ Иешуа Га-Ноцри на допросе у пятого прокуратора Иудеи всадника Понтийского Пилата 1.

Уже первые критики, откликнувшиеся на журнальную публикацию романа Булгакова «Мастер и Маргарита», заметили, не могли не заметить реплику Иешуа по поводу записей его ученика Левия Матвея: «Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. /…/ Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал» 2. Устами своего героя автор отверг истинность Евангелия.

И без реплики этой — различия между Писанием и романом столь значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя совместить в сознании и душе оба текста. Должно признать, что наваждение правдоподобия, иллюзия достоверности — необычайно сильны у Булгакова. Бесспорно: роман «Мастер и Маргарита» — истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу того, что пытается внушить художник…

Сосредоточимся на главном: перед нами иной образ Спасителя. Знаменательно, что персонаж этот несет у Булгакова и иное звучание своего имени: Иешуа. Но это именно Иисус Христос. Недаром Воланд, предваряя повествование о Пилате, уверяет Берлиоза и Иванушку Бездомного: «Имейте в виду, что Иисус существовал» 3. Да, Иешуа — это Христос, представленный в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому, измышленному якобы, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью ученика. Миф об Иешуа творится на глазах у читателя. Так, начальник тайной стражи Афраний сообщает Пилату сущий вымысел о поведении бродячего философа во время казни: Иешуа — вовсе не говорил приписываемых ему слов о трусости, не отказывался от питья. Доверие к записям ученика подорвано изначально самим учителем. Если не может быть веры свидетельствам явных очевидцев — что говорить тогда о позднейших Писаниях? Да и откуда взяться правде, если ученик был всего один (остальные, стало быть, самозванцы?), да и того лишь с большой натяжкой можно отождествить с евангелистом Матфеем. Следовательно, все последующие свидетельства — вымысел чистейшей воды. Так, расставляя вехи на логическом пути, ведет нашу мысль М. Булгаков.

Но Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от Иисуса — он сущностно иной, иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом.

Он робок и слаб, простодушен, непрактичен, наивен до глупости. Он настолько неверное представление о жизни имеет, что не способен в любопытствующем Иуде из Кириафа распознать заурядного провокатора-стукача. По простоте душевной Иешуа и сам становится добровольным доносчиком на верного ученика Левия Матвея, сваливая на него все недоразумения с толкованием собственных слов и дел. Тут уж, поистине: простота хуже воровства. Лишь равнодушие Пилата, глубокое и презрительное, спасает, по сути, Левия от возможного преследования. Да и мудрец ли он, этот Иешуа, готовый в любой момент вести беседу с кем угодно и о чем угодно?

Его принцип: «правду говорить легко и приятно» 4. Никакие практические соображения не остановят его на том пути, к которому он считает себя призванным. Он не остережется, даже когда его правда становится угрозой для его же жизни. Но мы впали бы в заблуждение, когда отказали бы Иешуа на этом основании хоть в какой-то мудрости. Он достигает подлинной духовной высоты, возвещая свою правду вопреки так называемому «здравому смыслу»: он проповедует как бы поверх всех конкретных обстоятельств, поверх времени — для вечности.

Иешуа высок, но высок по человеческим меркам. Он — человек. В нем нет ничего от Сына Божия. Божественность Иешуа навязывается нам соотнесенностью, несмотря ни на что, его образа с Личностью Христа.Но можно лишь условно признать, что перед нами не Богочеловек, а человекобог. Вот то главное новое, что вносит Булгаков, по сравнению с Новым Заветом, в свое «благовествование» о Христе.

Христос знал, что Его ждет. Иешуа такого знания лишен, он простодушно просит Пилата: «А ты бы меня отпустил, игемон…» 5 — и верит, что это возможно. Пилат и впрямь готов был бы отпустить нищего проповедника, и лишь примитивная провокация Иуды из Кириафа решает исход дела к невыгоде Иешуа. Поэтому, по Истине, у Иешуа нет не только волевого смирения, но и подвига жертвенности.

У него нет и трезвой мудрости Христа. По свидетельству евангелистов, Сын Божий был немногословен перед лицом Своих судей. Иешуа, напротив, чересчур говорлив. В необоримой наивности своей он готов каждого наградить званием доброго человека и договаривается под конец до абсурда, утверждая, что центуриона Марка изуродовали именно «добрые люди». В подобных идеях нет ничего общего с истинной мудростью Христа, простившего Своим палачам их преступление.

Иешуа же не может никому и ничего прощать, ибо простить можно лишь вину, грех, а он не ведает о грехе. Он вообще как бы находится по другую сторону добра и зла.

Тут можно и должно сделать важный вывод: Иешуа Га-Ноцри, пусть и человек, не предназначен судьбой к совершению искупительной жертвы, не способен на нее. Это — центральная идея булгаковского повествования о бродячем правдовозвестителе, и это отрицание того важнейшего, что несет в себе Новый Завет.

Но и как проповедник Иешуа безнадежно слаб, ибо не в состоянии дать людям главного — веры, которая может послужить им опорой в жизни. Что говорить о других, если не выдерживает первого же испытания даже верный ученик, в отчаянии посылающий проклятия Богу при виде казни Иешуа.

Да и уже отбросивший человеческую природу, спустя без малого две тысячи лет после событий в Ершалаиме, Иешуа, ставший наконец Иисусом, не может одолеть в споре все того же Понтия Пилата, и бесконечный диалог их теряется где-то в глубине необозримого грядущего — на пути, сотканном из лунного света. Или здесь христианство вообще являет свою несостоятельность?

Иешуа слаб, потому что не ведает он Истины. То центральный момент всей сцены между Иешуа и Пилатом в романе — диалог об Истине.

Что такое Истина? — скептически вопрошает Пилат.

Христос здесь безмолвствовал. Все уже было сказано, все возвещено. Иешуа же многословен необычайно:

— Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе даже трудно глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет 6.

Христос безмолвствовал — и в том должно видеть глубокий смысл.

Но уж коли заговорил — мы ждем ответа на величайший вопрос, какой только может задать человек Богу; ибо ответ должен звучать для вечности, и не один лишь прокуратор Иудеи будет внимать ему. Но все сводится к заурядному сеансу психотерапии. Мудрец-проповедник на поверку оказался средней руки экстрасенсом (выразимся по-современному). И нет никакой скрытой глубины за теми словами, никакого потаенного смысла. Истина оказалась сведенной к тому незамысловатому факту, что у кого-то в данный момент болит голова. Нет, это не принижение Истины до уровня обыденного сознания. Все гораздо серьезнее. Истина, по сути, отрицается тут вовсе, она объявляется лишь отражением быстротекущего времени, неуловимых изменений реальности. Иешуа все-таки философ. Слово Спасителя всегда собирало умы в единстве Истины. Слово Иешуа побуждает к отказу от такого единства, к дроблению сознания, к растворению Истины в хаосе мелких недоразумений, подобных головной боли. Он все-таки философ, Иешуа. Но его философия, внешне противостоящая как будто суетности житейской мудрости, погружена в стихию «мудрости мира сего».

«Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их. И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны» (1 Кор. 3, 19-20). Поэтому-то нищий философ сводит под конец все мудрствования не к прозрениям тайны бытия, а к сомнительным идеям земного обустройства людей.

Ничего оригинального в такой интерпретации учения Христа нет. Еше Белинский в пресловутом письме к Гоголю утверждал о Христе: «Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения» 8. Идея, на что и сам Белинский указал, восходит к материализму Просвещения, то есть к той самой эпохе, когда «мудрость мира сего» была обожествлена и возведена в абсолют. Стоило ли огород городить, чтобы возвращаться все к тому же?

Можно угадать при этом возражения поклонников романа: главной целью автора было художественное истолкование характера Пилата как психологического и социального типа, эстетическое его исследование. Несомненно, Пилат привлекает романиста в той давней истории. Пилат вообще одна из центральных фигур романа. Он крупнее, значительнее как личность, нежели Иешуа. Образ его отличается большей цельностью и художественной завершенностью. Все так. Но зачем ради того было кощунственно перекореживать Евангелие? Был же ведь тут какой-то смысл…

Впечатление достоверности рассказа о событиях двухтысячелетней давности обеспечивается в романе Булгакова правдивостью критического освещения современной действительности, при всей гротескности авторских приемов. Разоблачительный пафос романа признается как несомненная нравственно-художественная ценность его. Но тут нужно заметить, что (как ни покажется то обидным и даже оскорбительным для позднейших исследователей Булгакова) сама тема эта, можно сказать, открыта и закрыта одновременно уже первыми критическими отзывами на роман, и прежде всего обстоятельными статьями В.Лакшина (Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита» // Новый мир. 1968. N6) и И.Виноградова (Завещание мастера // Вопросы литературы. 1968. N6). Что-либо новое сказать вряд ли удастся: Булгаков в своем романе дал убийственную критику мира недолжного существования, разоблачил, высмеял, испепелил огнем язвительного негодования до nec plus ultra (крайних пределов. — ред.) суетность и ничтожество нового советского культурного мещанства.

Оппозиционный по отношению к официальной культуре дух романа, а также трагическая судьба его автора, как и трагическая первоначальная судьба самого произведения, помогли вознесению созданного пером М.Булгакова на труднодосягаемую для любого критического суждения высоту. Все курьезно осложнилось и тем, что для значительной части наших полуобразованных читателей роман «Мастер и Маргарита» долгое время оставался едва ли не единственным источником, откуда можно было черпать сведения об евангельских событиях. Достоверность булгаковского повествования проверялась им же самим — ситуация печальная. Посягновение на святость Христа само превратилось в своего рода интеллигентскую святыню.

Понять феномен шедевра Булгакова помогает мысль архиепископа Иоанна (Шаховского): «Одна из уловок духовного зла — это смешать понятия, запутать в один клубок нити разных духовных крепостей и тем создать впечатление духовной органичности того, что не органично и даже антиорганично по отношению к человеческому духу» 9. Правда обличения социального зла и правда собственного страдания создали защитную броню для кощунственной неправды романа «Мастер и Маргарита». Для неправды, объявившей себя единственной Истиной. «Там все неправда», — как бы говорит автор, разумея Священное Писание. «Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время». Правда же открывает себя вдохновенными прозрениями Мастера, о чем свидетельствует с несомненностью, претендующей на безусловное доверие наше, — Сатана. (Скажут: это же условность. Возразим: всякая условность имеет свои пределы, за которыми она безусловно отражает определенную идею, весьма определенную).

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но — Сатане. Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ — своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа. Главенство Воланда утверждается изначально эпиграфом к первой части: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Сатана действует в мире лишь постольку, поскольку ему дозволяется то попущением Всевышнего. Но все, совершающееся по воле Создателя, не может быть злом, направлено ко благу Его творения, есть, какой мерой то ни меряй, выражение высшей справедливости Господней. «Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его» (Пс.144, 9). В этом смысл и содержание христианской веры. Поэтому зло, исходящее от дьявола, преобразуется во благо для человека, благодаря именно Божьему попущению. Господнему произволению. Но по природе своей, по дьявольскому изначальному намерению оно продолжает оставаться злом. Бог обращает его во благо — не Сатана. Поэтому, утверждая: «Я творю добро», — служитель ада лжет. Бес лжет, но то в природе его, на то он и бес. Человеку же дана способность распознать бесовскую ложь. Но сатанинская претензия на исходящее от Бога — воспринимается автором «Мастера и Маргариты» как безусловная истина, и на основании веры в дьявольский обман Булгаков и выстраивает всю нравственно-философскую и эстетическую систему своего творения.

Идея Воланда уравнивается в философии романа с идеей Христа. «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом, — поучает свысока дух тьмы глуповатого евангелиста, — что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп» 10. Не высказывая прямо, Булгаков подталкивает читателя к догадке, что Воланд и Иешуа суть две равновеликие сущности, правящие миром. В системе же художественных образов романа Воланд и вовсе превосходит Иешуа — что для всякого литературного произведения весьма существенно.

Но одновременно читателя подстерегает в романе и страннейший парадокс: несмотря на все разговоры о зле, Сатана действует скорее вопреки собственной природе. Воланд здесь — безусловный гарант справедливости, творец добра, праведный судия для людей, чем и привлекает к себе горячее сочувствие читателя. Воланд — самый обаятельный персонаж романа, гораздо более симпатичный, нежели малохольный Иешуа. Он активно вмешивается во все события и всегда действует во благо — от наставительных увещеваний вороватой Аннушке до спасения из небытия рукописи Мастера. Не от Бога — от Воланда изливается на мир справедливость. Недееспособный Иешуа ничего не может дать людям, кроме абстрактных, духовно расслабляющих рассуждений о не вполне вразумительном добре да кроме туманных обещаний грядущего царства истины. Воланд твердой волей направляет деяния людей, руководствуясь понятиями вполне конкретной справедливости и одновременно испытывая к людям неподдельную симпатию, даже сочувствие.

И вот важно: даже прямой посланник Христа, Левий Матвей, «моляще обращается» к Воланду. Сознание своей правоты позволяет Сатане с долей высокомерия отнестись к неудавшемуся ученику-евангелисту, как бы незаслуженно присвоившему себе право быть рядом с Христом. Воланд настойчиво подчеркивает с самого начала: именно он находился рядом с Иисусом в момент важнейших событий, «неправедно» отраженных в Евангелии.

Но зачем так настойчиво навязывает он свои свидетельские показания? И не он ли направлял вдохновенное прозрение Мастера, пусть и не подозревавшего о том? И он же спас рукопись, преданную огню. «Рукописи не горят» — эта дьявольская ложь привела когда-то в восторг почитателей булгаковского романа (ведь так хотелось в это верить!). Горят. Но что спасло эту? Для чего Сатана воссоздал из небытия сожженную рукопись? Зачем вообще включена в роман искаженная история Спасителя?

Давно уже сказано, что дьяволу особенно желательно, чтобы все думали, будто его нет. Вот то-то и утверждается в романе. То есть не вообще его нет, а не выступает он в роли соблазнителя, сеятеля зла. Поборником же справедливости — кому не лестно предстать в людском мнении? Дьявольская ложь становится стократ опаснее.

Рассуждая об этой особенности Воланда, критик И.Виноградов сделал необычно важный вывод относительно «странного» поведения Сатаны: он не вводит никого в соблазн, не насаждает зла, не утверждает активно неправду (что как будто должно быть свойственно дьяволу), ибо в том нет никакой нужды. По булгаковской концепции, зло и без бесовских усилий действует в мире, оно имманентно миру, отчего Воланду остается лишь наблюдать естественный ход вещей. Трудно сказать, ориентировался ли критик (вслед за писателем) сознательно на религиозную догматику, но объективно (хотя и смутно) он выявил важное: булгаковское понимание мира в лучшем случае основано на католическом учении о несовершенстве первозданной природы человека, требующей активного внешнего воздействия для ее исправления. Таким внешним воздействием, собственно, и занимается Воланд, карая провинившихся грешников. Внесение же соблазна в мир от него не требуется вовсе: мир и без того соблазнен изначально. Или же несовершенен изначально? Кем соблазнен, если не Сатаной? Кто совершил ошибку, сотворив мир несовершенным? Или не ошибка то была, а сознательный изначальный расчет? Роман Булгакова открыто провоцирует эти вопросы, хотя и не дает на них ответа. Додумываться должен читатель — самостоятельно.

В.Лакшин обратил внимание на иную сторону той же проблемы: «В прекрасной и человеческой правде Иешуа не нашлось места для наказания зла, для идеи возмездия. Булгакову трудно с этим примириться, и оттого ему так нужен Воланд, изъятый из привычной ему стихии разрушения и зла и как бы получивший взамен от сил добра в свои руки меч карающий» 11. Критики заметили сразу: Иешуа воспринял от своего евангельского Прототипа лишь слово, но не дело. Дело — прерогатива Воланда. Но тогда… сделаем вывод самостоятельно… Иешуа и Воланд — не что иное, как две своеобразные ипостаси Христа? Да, в романе «Мастер и Маргарита» Воланд и Иешуа — это персонификация булгаковского осмысления двух сущностных начал, определивших земной путь Христа. Что это — своеобразная тень манихейства?

Но как бы там ни было, парадокс системы художественных образов романа выразился в том, что именно Воланд-Сатана воплотил в себе хоть какую-то религиозную идею бытия, тогда как Иешуа — и в том сошлись все критики и исследователи — есть характер исключительно социальный, отчасти философский, но не более. Можно лишь повторить вслед за Лакшиным: «Мы видим здесь человеческую драму и драму идей. /…/ В необыкновенном и легендарном открывается по-человечески понятное, реальное и доступное, но оттого не менее существенное: не вера, но правда и красота» 12.

Разумеется, в конце 60-х годов весьма соблазнительно было: как бы отвлеченно рассуждая о евангельских событиях, касаться больных и острых вопросов своего времени, вести рискованный, щекочущий нервы спор о насущном. Булгаковский Пилат давал богатый материал для грозных филиппик по поводу трусости, приспособленчества, потворствования злу и неправде — то звучит злободневно и до сих пор. (К слову: не посмеялся ли Булгаков лукаво над будущими своими критиками: ведь Иешуа вовсе не произносил тех слов, обличающих трусость, — они примыслены ничего не понявшими в его учении Афранием и Левием Матвеем). Понятен пафос критика, взыскующего возмездия. Но злоба дня остается лишь злобой. «Мудрость мира сего» не способна оказалась подняться до уровня Христа. Его слово понимается на уровне ином, на уровне веры.

Однако «не вера, но правда» привлекает критиков в истории Иешуа. Знаменательно само противопоставление двух важнейших духовных начал, на религиозном уровне не различаемых. Но на низших-то уровнях смысла «евангельских» глав романа невозможно осознать, произведение остается непонятым.

Разумеется, критиков и исследователей, стоящих на позициях позитивистски-прагматических то и не должно смущать. Религиозного уровня для них и нет вовсе. Показательно рассуждение И.Виноградова: для него «булгаковский Иешуа — это на редкость точное прочтение этой легенды (т.е. «легенды» о Христе. — М.Д.), ее смысла — прочтение, в чем-то гораздо глубже и вернее, чем евангельское ее изложение» 13.

Да, с позиции обыденного сознания, по человеческим меркам — неведение сообщает поведению Иешуа пафос героического бесстрашия, романтического порыва к «правде», презрения к опасности. «Знание» же Христом Своей судьбы как бы (по мысли критика) обесценивает Его подвиг (какой-де тут подвиг, если хочешь — не хочешь, а чему суждено, то и сбудется). Но высокий религиозный смысл совершившегося ускользает таким образом от нашего понимания. Непостижимая тайна Божественного самопожертвования — наивысший пример смирения, приятие земной смерти не ради отвлеченной правды, но во спасение человечества — конечно, для атеистического сознания то суть лишь пустые «религиозные фикции» 14, но надо же признать хотя бы, что даже как чистая идея эти ценности гораздо важнее и значительнее, нежели любой романтический порыв.

Легко просматривается истинная цель Воланда: десакрализация земного пути Бога Сына — что и удается ему, судя по первым же отзывам критиков, вполне. Но не просто заурядный обман критиков и читателей замыслил Сатана, создавая роман об Иешуа — а ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса об Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоенно изумляется, как точно «угадал» он давние события. Подобные книги «не угадываются» — они вдохновляются извне. И если Священное Писание — Боговдохновенно, то источник вдохновения романа об Иешуа также просматривается без труда. Впрочем, основная часть повествования и без всякого камуфляжа принадлежит именно Воланду, текст Мастера становится лишь продолжением сатанинского измышления.

Повествование Сатаны включается Булгаковым в сложную мистическую систему всего романа «Мастер и Маргарита». Собственно, название это затемняет подлинный смысл произведения. Каждый из этих двух выполняет особую роль в том действе, ради которого Воланд прибывает в Москву. Если взглянуть непредвзято, то содержание романа, легко увидеть, составляет не история Мастера, не литературные его злоключения, даже не взаимоотношения с Маргаритой (все то вторично), но история одного из визитов Сатаны на землю: с началом оного начинается и роман, концом его же и завершается. Мастер представляется читателю лишь в 13 главе, Маргарита и того позднее по мере возникновения потребности в них у Воланда.

С какой же целью посещает Воланд Москву? Чтобы дать здесь свой очередной «великий бал». Но не просто же потанцевать замыслил Сатана.

Н.К.Гаврюшин, исследовавший «литургические мотивы» романа Булгакова, доказательно обосновал важнейший вывод: «великий бал» и вся подготовка к нему составляют не что иное, как сатанинскую антилитургию, «черную мессу»15.

Под пронзительный крик «Аллилуйя!» беснуются на том балу присные Воланда. Все события «Мастера и Маргариты» стянуты к этому смысловому центру произведения. Уже в начальной сцене — на Патриарших прудах — начинается подготовка к «балу», своего рода «черная проскомидия». Гибель Берлиоза оказывается вовсе не нелепо случайной, но включенной в магический круг сатанинской мистерии: отрезанная голова его, украденная затем из гроба, превращается в потир, из которого в завершение бала «причащаются» преобразившийся Воланд и Маргарита (вот одно из проявлений антилитургии — пресуществление крови в вино, таинство навыворот). Бескровная жертва Божественной Литургии подменяется здесь жертвой кровавой (убийство барона Майгеля).

На Литургии в храме читается Евангелие. Для «черной мессы» надобен иной текст. Роман, созданный Мастером, становится не чем иным, как «евангелием от Сатаны», искусно включенным в композиционную структуру произведения об анти-литургии. Вот для чего была спасена рукопись Мастера. Вот зачем оболган и искажен образ Спасителя. Мастер исполнил предназначенное ему Сатаной.

Иная роль у Маргариты, возлюбленной Мастера: в силу неких особых присущих ей магических свойств она становится источником той энергии, которая оказывается необходимой всему бесовскому миру в определенный момент его бытия, — ради чего и затевается тот «бал». Если смысл Божественной Литургии — в евхаристическом единении со Христом, в укреплении духовных сил человека, то анти-литургия дает прибыток сил обитателям преисподней. Не только неисчислимое сборище грешников, но и сам Воланд-Сатана как бы обретает здесь новое могущество, символом чего становится изменение его внешнего облика в момент «причащения», а затем и полное «преображение» Сатаны и его свиты в ночь, «когда сводятся все счеты».

Перед читателем, таким образом, совершается некое мистическое действо: завершение одного и начало нового цикла в развитии запредельных основ мироздания, о которых человеку можно дать лишь намек — не более того.

Таким «намеком» становится роман Булгакова. Источников для такого «намека» выявлено уже множество: здесь и масонские учения, и теософия, и гностицизм, и иудаистические мотивы… Мировоззрение автора «Мастера и Маргариты» оказалось весьма эклектичным. Но главное — антихристианская направленность его — вне сомнения. Недаром так заботливо маскировал Булгаков истинное содержание, глубинный смысл своего романа, развлекая внимание читателя побочными частностями. Темная мистика произведения помимо воли и сознания проникает в душу человека — и кто возьмется исчислить возможные разрушения, которые могут быть в ней тем произведены?

Михаил Булгаков. Романы. /1., 1978. С. 438. Там же. С. 439. там же. С.435. Там же. С. 446. Там же. С. 448. Там же. С. 441. Там же. С. 447. В.Г.Белинский. Собрание сочинений: В 3 т. Т.З. М., 1948. С. 709. Московский церковный вестник. 1991. N 1. С. 14. Булгаков. Цит. соч. С. 776. В. Лакшин. Пути журнальные. М. 1990. С. 242. Там же. С. 223. 13) Вопросы литературы. 1968. N 6. С. 68. Там же. Н.К.Гаврюшин. Литостротон, или Мастер без Маргариты // Символ. 1990. N 23.

Книга о жизни и судьбе

Роман, которые был объявлен антисоветским, писатель Василий Гроссман писал почти десять лет. Опубликован он был спустя тридцать лет. Произведение «Жизнь и судьба» стоит вспомнить, отвечая на вопросы, относящиеся к расшифровке фразы булгаковского персонажа «рукописи не горят». Кто сказал? Чьи это слова? И можно ли их воспринимать буквально?

Эти слова принадлежат герою романа «Мастер и Маргарита». Фразу Воланда не следует воспринимать буквально. Автор вложил в нее все надежды и упования на то, что его детище дойдет когда-нибудь до потомков. Подобные чувства, быть может, испытывал и Гроссман. Советский писатель посвятил книгу «Жизнь и судьба» своей матери, родным, близким и, главное, миллионам жертв гитлеровской и сталинской агрессии.

Рукописи не горят… (эссе по роману М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»)

Роман «Мастер и Маргарита» — это наиболее значительное и сложное произведение в творчестве Михаила Афанасьевича Булгакова. Работа над ним продолжалась с 1928 года до конца жизни писателя. В жанровом отношении этот роман и психологический, и сатирический, и авантюрный, поэтому каждый, даже самый взыскательный читатель, найдет в нем то, что ему интересно.

Произведение, прежде всего, удивляет своей сложной композицией – роман в романе. В пределах одной книги Булгаков сумел и передать образ Москвы 20-х годов, и пересказать по-новому библейскую историю. Но за сложностью сюжетной линии скрывается масса философских вопросов и тем, одной из которых является тема истинной ценности творчества.

Булгаков перефразировал известную пословицу «Что написано пером – не вырубишь топором», сказав устами Воланда великую фразу: «Рукописи не горят». Это выражение несет глубокий символический смысл, который я постараюсь раскрыть.

Самое важное в жизни Мастера, главного героя романа, — это писательская деятельность. Он пишет только правду. Пишет о своем времени, о справедливости, добре — о том, чего так не хватает современным людям. Пишет правду, которая, впрочем, не нравилась чиновникам – их менее всего интересовала художественная ценность произведения. Любовь Мастера к красоте слова противопоставлена псевдо-творчеству, да и всему образу жизни членов МАССОЛИТа. Это мирок чванливых, бездарных, склочных, обласканных властью халтурщиков, мирок, враждебный истине и таланту, как тому, что может помешать их сытому паразитическому существованию. Таких бездарностей, бегущих лишь за собственной выгодой, представляют в произведении Берлиоз, критики Латунский, Лаврович, Ариман и другие. Живым олицетворением литературного мира, вконец погрязшего во лжи, является секретарь редакции Лапшенникова. Такой увидел ее Мастер: «Я пришел через две недели и был принят какой-то девицей со скошенными к носу от постоянного вранья глазами». Недаром под конец произведения здание МАССОЛИТа охватывает «очистительный огонь». Ибо люди, мнящие себя виртуозами слова, должны нести особую ответственность за ту псевдоистину, что они несут народу. Как может человек создать что-то гениальное, несущее миру свет, если он сам не верит ни одному своему слову.

Мастера можно, без сомнения, назвать истинным творцом, своеобразным пророком. Он относится к своему роману о пятом прокураторе Иудеи Понтии Пилате и Иешуа Га-Ноцри как к любимому детищу, он пишет его с любовью, желая сотворить истинный шедевр. Мастер олицетворяет собой подлинное творчество, его участь – это участь многих творцов, не желающих подчиняться влиянию безумного времени. Роман этого героя не был понят критиками, да и всем обществом в целом. Поэтому писатель в отчаянии бросает рукопись в камин, чтобы бесследно уничтожить свой труд. И здесь мы в очередной раз убеждаемся, что истинное творчество бессмертно, оно неподвластно даже огню, не говоря уж о бездарных критиках и невежественном обществе.

Воланд отдает Мастеру его роман о Понтии Пилате, сожженный им в приступе страха. Да, в чудесном сохранении рукописи принял участие сам дьявол. Но мне кажется, это является доказательством того, что талант нельзя измерить или отнести к добру или злу. Творчество – это материальное выражение таланта, и истинное творчество находится на ступень выше сатаны.

Таким образом, выражение «рукописи не горят» символизирует бессмертие творчества, но только в том случае, если оно идет из сердца, если в свое творение автор вкладывает все душевные и физические силы и даже собственную жизнь.

Роман «Мастер и Маргарита» — вершина русской прозы ХХ века, торжество творчества и любви среди отчаяния и мрака, добра, победившего зло. Анализ его никогда не будет завершен, содержание романа поистине неисчерпаемо, каждое новое поколение читателей будет открывать в нем новое, и, как знать, быть может, и найдет ответ на поставленный автором вопрос.

О том, что страшнее огня

Гроссман никогда не сжигал рукопись. Ее изъяли сотрудники КГБ. О том, чтобы опубликовать ее, он и не мечтал. Один из видных деятелей, современник писателя, утверждал, что произойти это может не ранее чем через двести лет. Этот человек не читал романа Булгакова, но ему словно известна была пророческая фраза Воланда «рукописи не горят».

Кто сказал, «Мастер и Маргарита» – роман о советском обществе тридцатых годов? Произведение Булгакова – это книга о человеческих пороках, которые были, есть и будут во все времена. Они не имеют национальной или государственной принадлежности. И они способны погубить судьбу человека. Но им не под силу уничтожить истинное произведение искусства.

Сжигать рукописи – нередкое занятие для писателя. Солженицын имел обыкновение предавать огню каждую главу своего романа «В круге первом». Но прежде написанное он заучивал наизусть. Ахматова, опасаясь обыска или ареста, регулярно уничтожала свои незавершенные произведения. Пастернак отправил в печь целый роман, который впоследствии так и не удалось восстановить.

Все эти авторы сжигали свои творения прежде всего затем, чтобы сохранить себе жизнь. Знаменитая фраза Воланда из романа «Мастер и Маргарита» могла бы служить лозунгом для мастеров художественного слова. Она бы придавала сил писателю, который, даже находясь в изгнании и рискуя своей жизнью, не способен отказаться от литературного творчества.

Почему рукописи не горят

1 Фраза «рукописи не горят» стала расхожим афоризмом советской интеллигенции. Хотя ключ к ней сулил несколько неожиданных открытий и был связан с загадкой происхождения Мастера. Загадка оказалась не такой уж и простой, потому что лежала в необычной плоскости, хотя литературные археологические раскопки требовали определенного направленного поиска, который должен был привести скорее всего к каким-то современникам автора. Итальянка Рита Джулиани писала: «В ранних редакциях романа главной была тема Христа и дьявола. Как известно, тема Мастера и тайной любви возникает лишь в третьей редакции, созданной в 1933 году. Со временем первоначальное тематическое ядро не отошло на второй план, однако расширилось: евангельский эпизод постепенно увеличился и разделился на три отрывка, перемежающиеся с частями, в которых излагается основное действие. Первый отрывок включен в повествование как рассказ Воланда; второй — как видение Ивана (находясь в сумасшедшем доме, он видит во сне часть истории, рассказанной в романе Мастера); третий представляет собой найденную рукопись — текст в тексте». Этими же поисками прототипа была увлечена и литературовед Галинская, писавшая: «А пока укажем на укоренившееся в литературоведении суждение о том, что прототипом Мастера послужили Булгакову: 1) он сам; 2) Иешуа и 3) Н. В. Гоголь. Последний — по той причине, что Мастер сжег рукопись своего романа и был по образованию историком». Прототип Мастера, как некто вполне конкретный, казался актуальным и тогда, и сейчас. Вот почему автор монографии вопрошала: «Ведь как раз на вопрос Ивана Бездомного: “Вы — писатель?” ночной гость (разговор происходит в психиатрической клинике), погрозив кулаком, сурово ответил: “Я — мастер”. Налицо какая-то загадка. Если мастер — не писатель, то кем же считает себя булгаковский герой?» Как это ни удивительно, но подсказка к еще одной булгаковской шараде пришла уже спустя год после выхода книги Галинской. И ответ этот был обескураживающим.

2 История романа и, следовательно, «Биография Воланда» была бы не полной, если бы не возник буквально дьявольский поворот сюжета, который при всех, как мы видели, ответвлениях ждал и совсем драматический пассаж: имеется в виду частичный плагиат, связанный с линией Мастера. Эта тема возникла не в момент выхода первой, более полной версии романа, а уже в эпоху перестройки, когда вскрылся один из важных фактов сличения, сюжетной линии романа и произведения Якова Эммануиловича Голосовкера, философа, писателя и переводчика. В статье от «Об авторе и книге», опубликованной в послесловии к монографии Голосовкера «Логика мифа», говорится: «Роман же “Запись неистребимая, несмотря на свое название, погиб. Есть основания предполагать, что восстановлен он был под названием “Сожженный роман”. Помимо переклички названий, полной трагической иронии, о связи этих двух произведений говорят и свидетельства читавших “Сожженный роман”, действие которого происходит в Москве на Девичьем поле в 1928 г., а среди действующих лиц — Иисус и другие неожиданные персонажи. Установить, где находится роман в настоящее время, не удается. Нельзя, однако, не обратить внимание на странную близость этого замысла и времени его зарождения и замысла “Мастера и Маргариты” М. А. Булгакова». В «Сожженном романе» присутствуют линии, и в данном случае Исуса (именно в таком написании) и «мастера» и его отношений с его возлюбленной. Есть там и важная кантовская тема, о котором идет разговор в той знаменитой романной встрече на Патриарших прудах. Голосовкер был увлечен анализом романа Достоевского «Братья Карамазовы», в котором, как считал, идет скрытый разговор о четырех антиномиях Канта и стоит самый важный для Федора Михайловича вопрос о существовании Бога. Этому даже посвящена целая статья философа «Достоевский и Кант». А может быть, и «Мастер и Маргарита» и «Запись неистребимая/ Сожженный роман» — это просто один из апокалиптических романов, что тогда писали многие?

3 Яков Голосовкер, как и Булгаков, родился в Киеве, но на один год раньше. Он был переводчиком, писателем, философом, эрудитом. «Почти нет сомнений в том, что в киевском отрочестве и юности они были знакомы — хотя бы шапочно», — пишет Чудакова. В двадцатые годы Голосовкер создает роман под названием «Запись неистребимая». Действие развивается в 1928 году, то есть на один год раньше рокового для Булгакова 1929-го, связанного с запретом театральных постановок и травлей леваков из РАПП. Один экземпляр произведения Голосовкер передает в Париж, своему двоюродному брату Иосифу Владимировичу Биллигу, второй — художнику Митрофану Михайловичу Берингову. В «Мифе моей жизни. Автобиографии» философ разъясняет, что же произошло с изначальным текстом «Записи неистребимой /Сожженного романа»: «В первый год моей каторги — 1937 — инфернальный художник, хранитель моих рукописей, собственноручно сжег их перед смертью. Безумие ли, страх или опьянение алкоголика, или мстительное отчаяние, та присущая погибающим злоба-ненависть к созданному другими, или же просто ад темной души руководили им — итог один: вершинные творения, в которых выражены главные фразы единого мифа моей жизни, погибли». Берингов был художником, близким к революции. Он даже находился в Смольном в момент «штурма Зимнего» и оставил несколько своих картин, как будто бы написанных тогда с натуры. Его работы были экспонатами Центрального музея В. И. Ленина, а сегодня хранятся в фондах Исторического музея. Видимо, психоз, связанный с атмосферой Большого террора, или даже белая горячка повлияли на него, и Берингов сжег роман Голосовкера. Но вернувшийся из заключения автор сразу же попытался восстановить роман. Вот что об этом пишет его племянник Сигурдт Шмидт, друживший с философом: «Позднее, в конце 1943 года, истреблены были рукописи, когда сгорела наша с мамой дача. Сохранился трагический документ — мартиролог, написанный рукою Якова Эммануиловича в 1940 году. “Перечень рукописей, сожженных в 1937 г. художником Митрофаном Михайловичем Беринговым” с добавлением “и погибших”. Среди этих рукописей и имевшие отношение к истории русской литературы: “Папка № К. Статьи фрагментарного характера. 1. Леонид Андреев (теория эволюции темы и ее метаморфоз). 2. Достоевский. 3. Гете”…» Эти же авторы были близки и автору «Мастера и Маргариты». Позднее, в 1956 году, в Доме Творчества под Москвой Голосовкер давал читать отдельные главы писателю Илье Сильвинскому. В июле 1991 года в журнале «Дружба народов» вышла наконец повесть Голосовкера или то, что он смог восстановить в 1943 году, поэтому улика была предъявлена. Сюжетные ходы «Сожженного романа» и его персонажи невольно заставляют вспомнить роман «Мастер и Маргарита». Это было отмечено и Мариэттой Чудаковой уже в момент публикации в журнале «Дружба народов» в 1991 году. Филолог Юрий Угольников писал: «… не палимпсест ли перед нами? — так удивительно похожа повесть на роман М. Булгакова, похожа с точностью до строк, до описаний событий. А. Граф указывал, что появление Исуса перед Орамом в палате-келье напоминает первое появление Коровьева-Фогота — “престранного гражданина”, “соткавшегося из воздуха”, но еще более оно похоже на появление Мастера перед Иванов Бездомным. Ограничимся только этим совпадением, хотя примеры можно множить и множить. Так что перед нами?» Другой автор, Александр Греф, замечает: «Поразительны совпадения пролога и второй части “Сожженного романа” и романа Булгакова “Мастер и Маргарита”. Голосовкер, как Булгаков, использует неортодоксальный вариант имени Иисуса, а настоящее имя автора Рукописи никому не известно. Так и у Мастера “нет больше фамилии”, потому что он “отказался от нее, как и вообще от всего в жизни”. Не менее очевидно совпадение места действия (Юродом и клиника Стравинского) или ночных полетов над красной Москвой. Как в булгаковском романе, Рукопись Орама/Исуса не сожжена полностью…» Разнообразные поиски общих знакомых, а они у Булгакова и Голосовкера были, не дают окончательного объяснения ситуации. Но при этом ясно, что повесть «Сожженный роман» была написана значительно раньше, а автор «Мастера и Маргариты» откуда-то знал это произведение, когда уже в 1931 году возвращается к идее полноценного написания книги. Возможно, Булгаков присутствовал на какой-то публичной читке, и только этим можно объяснить «необычные» совпадения двух произведений. Если убрать из булгаковского романа линию Мастера и Маргариты, то у нас и останется то, что изначально и задумывал автор? — «Евангелие от Воланда». Логика подсказывает: момент изменения названия романа и есть момент, указывающий на окончательное решение Булгакова, и это решение напрямую будет связано с информацией о судьбе Голосовкера. В противном случае автора мог ждать прижизненный скандал в литературном сообществе, а он в творческом смысле мог оказаться более разрушительным, чем критика рапповца Киршона, зловещие козни Сталина и советской администрации. Редакции булгаковского романа до 1936 года назывались «Фантастический роман», «Великий канцлер», «Сатана», «Вот и я», «Черный маг», «Копыто инженера», «Князь тьмы», «Евангелие от Воланда», но уже в начале 1937 года появляется заглавие «Мастер и Маргарита». Отметим, что арест Голосовкера происходит 27 октября 1936 года. И это, очевидно, не случайно. Неужели предполагалось, что киевский знакомый погибнет?

4 Булгакову льстило угадывать чей-то конец. Вкрапленные в текст предсказательные моменты сделали его, видимо. человеком, уверовавшим в то, что он Нострадамус и теперь ему открыты врата Воланда. Открыты они были лишь частично. Вот почему эта история связана с мастером и вынесена в самый финал повествования. Шифрограммы талантливого человека — это художественный отчет о хронике жесткого времени, сам он остается в качестве общественного криптографа, составляющего книгу своих эмпатий и антипатий. Но в чем-то этот криптороман и подарок любимой женщине, которой про черный день остается книга, явно обреченная на успех в поздней советской эпохи, и это время Булгаков угадал точно, хотя и не был Нострадамусом. Тут есть смысл вспомнить и совершенно справедливое предложение о прижизненной публикации романа «Мастера и Маргарита», поступившее от Ильфа и Петрова, которые были знакомы с содержанием произведения. Пусть и в урезанном, цензурном виде и без Христа, этот текст мог быть опубликован. И точно имел бы резонанс. Но мы сейчас знаем важную истину: были живы те, кому читал свою «Запись неистребимую/Сожженный роман» Голосовкер, как казалось, сгинувший в колымских лагерях. Если бы это вскрылось рано, то скандал с Булгаковым мог быть неизбежен. Вот почему публикация была отодвинута автором на значительный срок, и эта воля стала своего рода завещанием вдове, подернутым завесой мистики. Воланд — это не черт в чистом — физическом виде. Это Сатана атмосферный, тот, кто пропитывает ядом не только шторы в кабинете наркома внутренних дел Ежова. Этот Воланд искушает Булгакова странным предложением частично авторского плагиата, надеждой на то, что автор «Сожженного романа» никогда не вернется в мир живых, а заимствование у него так никогда и не будет установлено. Как тут не вспомнить те самые антиномии Канта и Достоевского? А может быть, Булгаков надеется, что, закамуфлированный его стилем, будет укрыт один из философов-крамольников и хоть в таком виде произведение возможно погибшего Голосовкера дойдет до будущего читателя? Но в действительности, как часто это бывало в легендах о Фаусте, он все же изменяет поворот сюжета, и обман все-таки вскрывается. Вскрывается и правда, но тогда, когда все лавры розданы, а роман был увековечен и тиражно, и литературоведчески. Мы не знаем реакцию самого Голосовкера на публикацию «Мастер и Маргарита» в 11-м номере «Москвы» за 1966 год — он умер спустя несколько месяцев, 20 июля 1967 года. Но отметим одну дьявольскую симметрию: нерасстрелянный Голосовкер приезжает из воркутинского лагеря в Москву осенью 1939 года, а через шесть месяцев умирает Булгаков; роман Булгакова выходит в ноябре 1966 года, а через шесть месяцев умирает Голосовкер. Так кто же такой мастер? Это молчаливый философ, который остался без романа. И его рукопись сжег на самом деле не он, и не художник Берингов, ошалевший от шквала репрессий, а Михаил Булгаков. И тут мы подходим к еще одному дьявольскому вопросу: а должен ли автор быть моральным? Должен ли он рассчитывать успех романа и даже скандал вокруг него, ограничивая себя моралью?

Источник