книга не говори что у нас ничего нет
Рецензии на книгу « Не говори, что у нас ничего нет » Мадлен Тьен
627 страниц и теплое чувство от знакомства с настоящей историей семьи. Семьи в нескольких поколениях. Семьи в широком смысле, когда в неё входят не только кровные родственники, но и те, с кем есть душевная связь, общие смыслы и общая история. Трагическая, грустная, травматическая история нескольких поколений китайской семьи которая жила, любила и хранила любовь к любимому делу в страшный период культурной революции, репрессий и становления коммунизма в Китае.
Для меня эта история стала про глубокую искреннюю любовь друг другу, к искусству, к музыке и к своей стране А еще сагой о поколенческой травме и о том как травмированные люди травмируют друг друга безмолвием, онемением, беспамятством. не только физическими мучениями, унижениями и лишениями. О том как любовь к музыке, к искусству может оживлять, придавать смысл в самые страшные времена и сохранять связь друг другом даже в непригодных для жизни условиях трудовых лагерей, лишения свободы, достоинства и всего что было.
Читала и осознавала, что прикасаюсь к коллективной боли нашей страны, к таким страданиям которые вошли буквально в каждую семью и о которых мы еще не можем говорить с принятием и состраданием. Мое незнание истории поколений своей семьи словно безмолвное тому подтверждение.
Читала и чувствовала благодарность за возможность прикоснуться к трагедии, которую пережили наши страны и наши культуры. Трагедии, которая я уверена, часть моей личной истории. Трагедии, которая влияет на мои выборы, на то как я живу или не живу даже, если я не могу это осознавать в полной мере.
«Моя книга об искусстве, революции и музыке в Китае 20-го века.
Речь идет о решениях, которые люди принимают во все более репрессивных режимах, и о контроле над языком.
История рассказывается почти как дверные проемы внутри порталов, порталы внутри порталов. Когда девочка постарше, рассказывает историю девушке помладше, так если бы мы могли рассказывать истории нашей жизни через людей, которых мы любим, и людей, которых они любят, людей, которых они боятся защищать или пытаются защитить, людей, которых они предали, людей, которых они пытались спасти.
Я надеюсь, что для читателя это станет способом размышления о циклических повторениях. Если мы действительно хотим двигаться к социально справедливому миру, мы должны понимать почву, на которой мы стоим, способы, которыми мы повторяем прошлое. И то, что эти отголоски задают параметры в мире, в котором мы сейчас живем ».
Благодаря этой книге как мне кажется я стала с большим интересом и глубиной слушать классическую музыку. У меня пробудился искренний, человеческий интерес к людям китайского происхождения. А еще я подумала, что наверное есть большая мудрость и ценность в переписывании текстов, в которых есть исток жизни и смыслов, а также, чтобы писать и хранить историю своей семьи и своего народа.
С большой благодарностью к автору за эту глубокую, трогательную историю, написанную красивым, легким, образным языком. Спасибо Мадлен Тьен!
Книга не говори что у нас ничего нет
Из всех сцен, покрывавших стены пещеры, самыми пышными и затейливыми были изображавшие рай.
У отца красивое лицо, лишенное примет возраста; он человек добрый, но склонный к меланхолии. Он носит очки без оправы, и кажется, что линзы парят в воздухе прямо перед ним — тончайший из занавесов. Его темно-карие глаза всегда настороже, всегда таят неуверенность; ему всего тридцать девять лет. Отца звали Цзян Кай, и он родился в деревушке под Чанша. Позже, узнав, что в Китае отец был известным концертирующим пианистом, я вспомнила, как постукивали его пальцы по кухонному столу, как они порхали по столешницам — и по мягким рукам матери, до самых кончиков ее пальцев, пока она не заходилась от исступления, а я — от радости. Он дал мне и китайское имя — Цзян Лилин — и английское, Мари Цзян. Когда он погиб, я была еще совсем ребенком, и мне не осталось от него ничего, кроме считаных воспоминаний, какими бы разрозненными и неточными они ни были. С ними я не расставалась никогда.
На третьем десятке, в трудные годы после смерти уже обоих моих родителей, я всецело посвятила свою жизнь наблюдению за числами, догадкам, логике и доказательствам — орудиям, которые нам, математикам, перепали не только затем, чтобы осмыслять мир, но и чтобы попросту его описывать. Последние десять лет я преподавала в Университете Саймона Фрейзера в Канаде. Числа позволили мне лавировать меж невообразимо огромным и потрясающе малым; они дали мне возможность вести жизнь вдали от родителей, их дел и несбывшихся мечтаний, и, как думала я, эта жизнь принадлежала мне самой.
Несколько лет тому назад, в 2010-м, я прогуливалась по ванкуверскому чайнатауну и набрела на магазинчик DVD-дисков. Помню, был проливной дождь, и тротуары опустели. Из пары огромных колонок, висевших снаружи магазина, лилась классическая музыка. Я ее узнала — Четвертая соната Баха для фортепиано и скрипки, — и музыка потянула меня к себе ловко, словно за руку. Все стерлось из моей памяти, кроме контрапункта, удерживавшего воедино композитора, музыкантов и даже тишину, кроме музыки — бесконечно вздымающихся волн скорби и экстаза.
Голова у меня закружилась, и я прислонилась к витрине.
И вдруг я очутилась в отцовской машине. Я слышала, как дождь плещет по шинам и как отец напевает себе под нос. Он был такой живой, такой любимый, что невозможность осознать его самоубийство вновь захлестнула меня всей скорбью. К тому моменту мой отец был уже двадцать лет как мертв, и никогда еще я не вспоминала его так ярко. Мне был тридцать один год.
Я зашла в магазин. На плоском экране появился пианист — Гленн Гульд; они с Иегуди Менухиным играли ту самую сонату Баха, о которой я и подумала. Гленн Гульд в темном костюме сгорбился над роялем, вслушиваясь в ритмы, которые большинству из нас познать не дано… и был так знаком мне — как целый забытый язык, как целый забытый мною мир.
В 1989 году жизнь для нас с матерью превратилась в набор обязательных будничных дел: работа и школа, телевизор, еда, сон. Первый уход отца от нас случился одновременно со стремительным развитием событий в Китае — событий, за которыми мать как одержимая следила по CNN. Я спросила, кто эти демонстранты, и она объяснила, что это студенты и обычные люди. Я спросила, нет ли там отца; она сказала: “Нет, это площадь Тяньаньмэнь в Пекине”. Демонстрации, во время которых на улицы вышло больше миллиона китайских граждан, начались в апреле, когда отец еще жил с нами, и продолжились и после того, как его след затерялся в Гонконге. Потом, 4 июня, и еще долго после бойни — днями и неделями — мать плакала навзрыд. Я следила за ней ночь за ночью. Папа отказался от китайского гражданства в семьдесят восьмом — без права возвращения. Но мое непонимание сфокусировалось на том, что я видела: на путаных, пугающих образах людей и танков, и на маме перед экраном.
Тем летом я, словно во сне, продолжала ходить на каллиграфию в культурный центр неподалеку — кистью и тушью строчка за строчкой переписывала китайскую поэзию. Но опознать могла только считаные слова — “большой”, “маленький”, “девочка”, “Луна”, “небо” (大, 小, 女, 月, 天). Отец говорил на мандаринском наречии, мать — на кантонском, но я-то сама бегло владела лишь английским. Сперва загадочный китайский язык казался игрой, удовольствием, но затем неспособность его понять стала меня тревожить. Я раз за разом выводила символы, которые не могла прочесть, все крупнее и крупнее, пока однажды избыток туши не пропитал насквозь скверную тонкую бумагу и та не порвалась. Я бросила каллиграфию.
Неделя ползла за неделей, и вот восемьдесят девятый год канул в девяностый. Каждый вечер мы с мамой ужинали на диване, потому что на обеденном столе не осталось места. Отцовские документы — разные сертификаты и налоговые декларации — мы уже разобрали, но оставалась еще всякая всячина. По мере того как мама все тщательней обследовала квартиру, на свет появлялись прочие бумаги — ноты, стопка писем, написанных, но так никогда и не отправленных отцом (“Воробушек, не знаю, дойдет ли до тебя это письмо, но…”), и все новые и новые тетради. Наблюдая, как растет их количество, я воображала, что мама верит: в новом воплощении папа станет листком бумаги. Или, может, она верила, как в древности, что написанные на бумаге слова — обереги, которые могут каким-то образом защитить нас от зла.
Почти каждую ночь мама проводила среди бумаг, так и не сняв офисной одежды.
Я старалась ее не беспокоить: сидела в смежной гостиной, и время от времени я слышала, как мама почти беззвучно переворачивает страницы.
Ку маминого дыхания.
Дождь, бьющийся о фасетчатые окна и соскальзывающий со стекол вниз.
Мы завязли во времени.
Снова и снова звенел за окном двадцать девятый троллейбус.
Я выдумывала разговоры. Я пыталась представить себе, как папа возрождается в мире духов, покупает очередную чистую тетрадь, рассчитывается незнакомыми деньгами и ссыпает сдачу в карман нового пальто: легкой накидки из перьев или, может, плаща из верблюжьей шерсти — такого, которому хватит прочности и для рая, и для мира духов.
Тем временем мать пыталась отвлечься поисками отцовской семьи — где бы та ни была, — чтобы сообщить, что давно потерянный сын ли, брат ли, дядюшка ли ушел на тот свет. Она принялась разыскивать приемного отца папы, который когда-то жил в Шанхае и был известен там как “Профессор”. Иных членов своей семьи папа никогда не упоминал. Информация добывалась медленно и болезненно: ни электронной почты, ни интернета тогда не существовало, так что маме несложно было написать — но трудно было получить стоящий ответ. Отец покинул Китай давным-давно, и если Профессор еще не умер, то был уже невероятно стар.
Пекин, который мы видели по телевизору — с моргами и скорбящими, с танками на ощетинившихся винтовками перекрестках, на целый мир отстоял от того Пекина, каким его знал отец. И все-таки, думаю я иногда, они не слишком различались.
Спустя несколько месяцев, в марте девяностого года, мама показала мне Книгу записей. В тот вечер она сидела на своем обычном месте за обеденным столом и читала. Тетрадка, которую она держала в руках, была длинная и узкая — с пропорциями миниатюрной двери, не туго прошитая хлопковой нитью орехового цвета.
Мне давно уже пора было спать, как вдруг мама наконец меня заметила.
— Да что с тобой не так! — сказала она.
А потом, словно смущенная собственным вопросом:
— Ты уже сделала уроки? Который час?
Уроки я сделала давным-давно и все это время смотрела ужастик без звука. До сих пор помню: какого-то дядьку там как раз забили ледорубом.
Читать онлайн «Не говори, что у нас ничего нет»
Автор Мадлен Тьен
Не говори, что у нас ничего нет
Моим родителям, и Кэтрин, и Рави
Do Not Say We Have Nothing
Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко
© Madeleine Thien, 2016
© М. Моррис, перевод, 2019
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2019
© ООО “Издательство Аст”, 2019
На свете тысяча способов прожить жизнь. А сколько из них знаем мы двое?
Чжан Вэй “Старый корабль”
Из всех сцен, покрывавших стены пещеры, самыми пышными и затейливыми были изображавшие рай.
Колин Таброн “Тень Шелкового пути”
У отца красивое лицо, лишенное примет возраста; он человек добрый, но склонный к меланхолии. Он носит очки без оправы, и кажется, что линзы парят в воздухе прямо перед ним – тончайший из занавесов. Его темно-карие глаза всегда настороже, всегда таят неуверенность; ему всего тридцать девять лет. Отца звали Цзян Кай, и он родился в деревушке под Чанша. Позже, узнав, что в Китае отец был известным концертирующим пианистом, я вспомнила, как постукивали его пальцы по кухонному столу, как они порхали по столешницам – и по мягким рукам матери, до самых кончиков ее пальцев, пока она не заходилась от исступления, а я – от радости. Он дал мне и китайское имя – Цзян Лилин – и английское, Мари Цзян. Когда он погиб, я была еще совсем ребенком, и мне не осталось от него ничего, кроме считаных воспоминаний, какими бы разрозненными и неточными они ни были.
На третьем десятке, в трудные годы после смерти уже обоих моих родителей, я всецело посвятила свою жизнь наблюдению за числами, догадкам, логике и доказательствам – орудиям, которые нам, математикам, перепали не только затем, чтобы осмыслять мир, но и чтобы попросту его описывать. Последние десять лет я преподавала в Университете Саймона Фрейзера в Канаде. Числа позволили мне лавировать меж невообразимо огромным и потрясающе малым; они дали мне возможность вести жизнь вдали от родителей, их дел и несбывшихся мечтаний, и, как думала я, эта жизнь принадлежала мне самой.
Несколько лет тому назад, в 2010-м, я прогуливалась по ванкуверскому чайнатауну и набрела на магазинчик DVD-дисков. Помню, был проливной дождь, и тротуары опустели. Из пары огромных колонок, висевших снаружи магазина, лилась классическая музыка. Я ее узнала – Четвертая соната Баха для фортепиано и скрипки, – и музыка потянула меня к себе ловко, словно за руку. Все стерлось из моей памяти, кроме контрапункта, удерживавшего воедино композитора, музыкантов и даже тишину, кроме музыки – бесконечно вздымающихся волн скорби и экстаза.
Голова у меня закружилась, и я прислонилась к витрине.
И вдруг я очутилась в отцовской машине. Я слышала, как дождь плещет по шинам и как отец напевает себе под нос. Он был такой живой, такой любимый, что невозможность осознать его самоубийство вновь захлестнула меня всей скорбью. К тому моменту мой отец был уже двадцать лет как мертв, и никогда еще я не вспоминала его так ярко. Мне был тридцать один год.
Не говори, что у нас ничего нет (Мадлен Тьен)
Спустя несколько месяцев в доме его родных появляется девушка по имени Ай-Мин. Она была студенткой, которая нелегально покинула территорию Китая после событий, произошедших на площади Тяньаньмэнь. Беженка была дочерью друга семьи — композитора Воробушка. Девочки однажды найдут в старых бумагах рукописный текст в тетради, рассказывающий о необычных приключениях влюбленных. Отважный юноша Да Вэя и девушка Четвертое мая живут в период революционной смуты. Для юной Лилин фрагменты в совокупности с рассказами китайской подруги становятся своеобразной дверью-порталом, через которое можно проскользнуть в прошлое и испытать волнующие чувства.
Читать онлайн Не говори, что у нас ничего нет
Любите читать книги? На нашем книжном портале вы можете скачать бесплатно книги в формате fb2, rtf или epub. Для любителей чтения с планшетов и телефонов у нас есть замечательный ридер.
О книге
Мадлен Тьен создала роман, который так и хочется сравнить с чем-то необычным. Детище китайско-малайской писательницы напоминает лаковую шкатулку, которая так и тянет изучить содержимое ее множества отделений. Она схожа с ажурным шаром, искусно вырезанного из цельной кости, а внутри вращается еще несколько таких же, но меньшего по диаметру. Книга получилась вполне европейской в части созданных характеров и стиля написания. При этом роман демонстрирует уникальную особенность, показывая удивительную гармонию отдельных частей и целого, каждой детали в сложной композиции из множества частей.
Тетрадка была лишь одной из многих, которые были подарены Ай-Мин ее двоюродной бабушкой. Она была известна как красавица-певичка Завиток, а рукописи посылал ей молодой поэт Вэнем Мечтатель. Юноша сам делал записи, а любовь рождалась из безупречных символов на бумаге. Личному счастью не суждено было состояться, так как молодой человек был потомком помещиков и страшное революционное время супругов отправили в лагеря для «перевоспитания» при помощи каторжного труда. Маленькая их дочка осталась у родной сестры Завитка.
Чжу Ли обладает уникальными способностями к игре на скрипке. С детства она тесно дружит со своим двоюродным братом, который по возрасту старше ее. Он еще довольно молод, но уже получил признание гениального композитора. Именно ему в будущем предстоит стать отцом девочки Ай-Мин. В тандеме внезапно появляется третий герой в виде отчаянного и потерявшего надежды ученика Цзян Кай. Талантливый пианист родом из деревни и смог пережить страшные голодные муки 1959 года. Он готов на все ради того, чтобы не столкнуться с участью своих родных, которые были смиренными и безмолвными крестьянами. Отношения троица из двух юношей и девушки сложны и весьма хрупки. Аналогичное можно сказать и о европейской музыке в Китае, которой будет суждено быть «смытой» очередными партийными репрессиями.
События обрастают множеством подробностей, обрисованных достаточно ярко. Они одновременно раскручиваются в нескольких временных направлениях, вбирают десятки новелл, каждая из которых представляет миниатюрный роман. В результате постоянно рождаются новые персонажи, но повествование из уст Мадлен Тьен ни на минуту хаотичным не становится. Вэнь Мечтатель вспоминает своих товарищей, которым было суждено погибнуть в лагере. Он наполняет вымышленную реальность настоящими именами и действиями. Подобное дает им возможность оставаться живыми и быть для системы такими же опасными революционерами, но при этом они как призраки бестелесны. Сквозь все страницы книги проходит метафора, напоминая бесконечность нити прошлого. Каждый следующий переписчик привносит что-то свое и особенное, позволяя скрепить текст книги еще более прочно. За целым списком разрозненных историй можно увидеть большую глобальную историю, которая невероятно драматична и вместе с тем камерно-трогательна. Она напоминает классическую миниатюру, а роман одновременно работает «работает» в двух направлениях. Присутствие в произведении макро- и микроуровня позволяет отлично все рассмотреть с высоты птичьего полета и при наведении узкой фокусировки. Культурная революция в Китае поражает своим масштабом и жестокостью, абсурдность происходящего и количество жертв не поддается пониманию, поэтому все произошедшее нуждается в проговаривании для возможности осмысления.
Все книги Мадлен Тьен
(биография и полный список произведений)
Отзывы на книгу « Не говори, что у нас ничего нет »
В деревне, где я выросла, ночное небо было как вечность.
До сих пор, через несколько дней после прочтения, не уверена что выстаивла правильную оценку (хотя, какая оценка является «правильной»? Всё это очень-очень субъективно). Тогда перефразирую: что правильно выразила оценкой своё отношение к книге. Потому что, с одной стороны, есть в романе все те элементы, которые для меня ценны: переплетёние настоящего и прошлого, пласты семейных историй внутри истории страны, но. Не могу отделаться от ощущения, что Китай здесь показан с одной стороны. Однобоко. Так, как выгодно автору.
Но, к сожалению, плохо ориентируясь в политической жизни этой большой и прогрессивной страны, не могу ничего утверждать.
А кто не чтит цитат,
тот – ренегат и гад, –
Тому на задницы наклеим дацзыбао!
Кто с Мао вступит в спор,
тому дадут отпор
Его супруга вместе с другом Линем Бяо.
© Владимир Высоцкий
Отличная книга, которая не только по праву вошла в шорт-лист Букера, но и вполне (по моему мнению) заслуживала его получить.
Вот что не говори, а любят современные авторы писать об ужасах, творившихся в отдельно взятых государствах в двадцатом веке. То тебе тоталитаризм и лагерная жизнь в Советском Союзе, то вот Китай с Мао, культурной революцией и другими страшными вещами, творившимися там.
И в общем-то, это хорошо, посыл таких книг ясен и не вызывает сомнений, другой вопрос насколько хорошо они написаны и как освещают поднимаемые ими темы.
Роман, повествующий о жизни отдельно взятой семьи, в целом рассказывает историю всего Китая на протяжении длительного времени: с японской оккупации и до событий 1989 года на площади Тяньаньмэнь в Пекине. При этом отдельные сюжетные линии, посвященные уже следующему поколению главных героев, простираются вплоть до 2000-х годов.
При интересной и волнующей тематике, мне показалось, что автор слегка переборщила с наполнением романа, стремясь практически объять необъятное: внутренняя и частично внешняя политика страны, классическая музыка, математика, эмиграция и жизнь в Америке, личные и общественные взаимоотношения героев.
Обилие тем, сюжетных линий, действие которых идет в разные временные отрезки, порой сбивает с толку и мешает сосредоточиться на главном. Ну и прорывающийся пафос порой сильно резал ухо, равно как и при всей болезненности истории не было чувства сопричастности автора к рассказываемому ей.
При всем желании и литературных достоинствах этого и упомянутых мной произведений, мне никак не удается проникнуться рассказываемым ими. Не цепляет, оставляя чувство хорошо проделанной авторской работы, идущей скорее от ума, но не от сердца. Увы.
Начинается всё с того, что в квартире Мари и её матери раздаётся звонок, и настойчиво просят принять молодую девушку, потому что у неё проблемы с документами. Как выясняется, это дочь лучшего друга семьи – Воробушка, с которым их отец дружил многие годы. Получается так, что молодая девушка привозит с собой Книгу Записей, в которой, рассказана история их семей.
На самом деле, когда читаешь про Культурную Революцию, видишь, с какими перегибами шли реформы в стране. Например, тотальный контроль над человеком, что он делает, как он делает и зачем он это делает. Полный запрет музыки, искусства, науки во всех её областях. Люди, которых ни за что убивали на улицах и в застенках. Вспоминается достаточно циничная строчка о том, что если человек совершает самоубийство, то он автоматически признаёт вину. Они даже подумать не могут, а точнее не хотят, что они же сами и доводят до самоубийства, потому что у человека нет сил всё это терпеть. Это не говоря о том, что потом тебя отправят на перевоспитание, откуда ты выйдешь, если тебе очень повезёт. Потом же пошло в стране признание вины и попытки реабилитировать жертв этих репрессий. В 1989 год входят уже их дети, которые не видели ужасов периода Культурной Революции. Теперь требования у этих людей совершенно другие – максимально быстро войти в новую эру и получить права и свободы. Одновременно с этим, у людей этого поколения, тех кому сейчас 40-45 лет в голове засела очень важная для них мысль – то что их дети просто обязаны получить стабильную работу, потому что в дальнейшем, неизвестно что их ждёт. Если вы читаете азиатскую литературу или смотрите китайские дорамы, то вы очень часто слышите эту мысль. Потому что эти люди боятся, боятся состояния хаоса и нестабильности.
Если говорить про события 1989 года, перегибом было то, как жестоко были подавлены выступления, потому что по одним данным погибло 250 человек, а по другим источникам больше 2000. Но, в этот раз, со стороны властей было минимальное количество перегибов потому, что был и так взят курс на перемены, только Китай к этому шёл более мягко, чем Россия. По данным Китая, сейчас только 2,5% населения находится за чертой бедности, но и с этим хотят справиться до 2030-го года. Страна действительно совершила огромный рывок, молодёжь обладает огромной свободой, но при этом, коммунизм никуда не делся. Но, если бы они послушали тех кто был на площади, скорее всего, они бы так же попали в ловушку 90-х, что и жители России.
Поэтому, из-за этой причинно-следственной связи я и не могу поставить этой книге низкую оценку, просто потому, что это судьбы миллионов людей, которые оказались жертвами негибкости системы и тех, кто слишком быстро готов был войти в новое русло. Но я не могу испытывать восторг от того, что повествование хаотичное. Читать или нет, тут решает каждый, но это, однозначно, не развлекательное чтение.