книга предчувствие конца о чем
Джулиан Барнс. Предчувствие конца: философия подростков пенсионного возраста
Затянувший в начале роман в финале вызвал недоумение, напомнив басню о горе, родившей мышь. Как же сильно отличаются люди разных стран! Даже в обычном, житейском.
Герой данного романа в юности совершил некрасивый поступок. Некрасивый, не более того. Это не было что-то ужасное, преступное, совершенно аморальное, что нужно скрывать от семьи и близких. Просто поддался человек дурному чувству, обидел друга, бросил тень на девушку. Так бывает. А по прошествии сорока лет прошлое неожиданно заявило о себе.
Д. Барнс. Предчувствие конца (издание 2012 года)
«До тебя так ничего и не дошло», — презрительно бросает Вероника в лицо растерявшемуся мужчине, с которым не виделась сорок лет. И я прекрасно понимаю этого мужчину, потому что то, что выяснилось в финале, до меня тоже не дошло, пока открытым текстом не сказали. А вот когда сказали, вся ситуация развернулась в несколько иной ракурс.
Человека грызла совесть за совершенный, может быть, где-то и подленький поступок. С годами всё отошло на дальние планы бытия, забылось, пригладилось. А тут снова вернулось в первозданной безобразности. Стыдно человеку и перед теми, кого обидел, и перед самим собой. Постаревшая обличительница ведет себя так, как будто он виноват. И он соглашается с этим. И я как читатель тоже соглашалась, что виноват, хотя столь трагических последствий нельзя было предугадать. А получается-то совсем другое. И возникает вопрос: с какой стати женщина из прошлого в чем-то обвиняет его. Именно его, а не кого-то другого, чьи поступки гораздо ближе в свершившейся трагедии. Если, конечно, здесь вообще уместно кого-то обвинять.
Судьба некоторых героев оказалась не совсем обычной. Не все они проявили себя как люди безукоризненной нравственности или душевной силы. Хотя в целом каждый из них — обыкновенный человек, в котором хорошее и дурное перемешано примерно поровну. Просто так сложилась жизнь, что кто-то прожил относительно благополучную судьбу, а кому-то выпало испытание. Претензии Вероники к герою выглядят совершенно нелепо. Его самоедство — тем более.
Без финальной рокировки — да, есть за что винить себя. Пусть невольно, но повлиял на жизнь других людей, может быть, даже навредил, хотя это не факт. А когда прочитана вся книга, возникает удивление. Воспоминания, переживания, упреки, сожаления, — и всё это перед кривым зеркалом. Искажением и недомолвками можно показать возможные последствия какого-либо поступка, но ведь это лишь вероятность, одна из многих. Она не изменяет того, что произошло на самом деле.
И получается, что большую часть книги герой переживал (или пережёвывал) заблуждение. Интересно, со вкусом, с множеством отступлений в философию, историю, литературу, сравнительную психологию, рассуждения на разные темы общего плана, но оперируя при этом существенно искаженными вводными. Как читатель, я чувствую себя обманутой. Хотя и провела время с этой книгой не без удовольствия, потому что она интересна как источник авторского текста и размышлений героя вне связи с сюжетом и конкретными судьбами. Именно вне связи, потому что в конкретных судьбах и линиях сюжета явно проступает подростковая рефлексия, странная и даже жалкая применительно к людям взрослым и, по большому счету, вполне состоявшимся.
Букеровская премия такому роману слегка озадачивает и одновременно придает книге дополнительный интерес, показывая психологию людей на другом краю географии.
«Молодые придумывают для себя будущее, а старики — прошлое». © Джулиан Барнс
Предчувствие конца (Барнс)
Роман начинается с воспоминаний одинокого пенсионера Тони Вебстера о своей жизни. Сначала он вспоминает своё детство и учёбу в британской подготовительной школе, описывает свих друзей, особое внимание уделяя самому новому мальчику в группе, Адриану Финну.
Адриан — умный мальчик, хорошо ладит с требовательным профессором Хантом. Другие мальчик из группы хотят с ним дружить, надеясь получить преимущество у профессора, но Адриан выбирает в друзья Тони. Адриан — добрый мальчик, склонный идеализировать окружающих, что контрастирует с более циничным взглядом Тони и его друзей на мир.
Когда Тони вспоминает этот период своей жизни, становится ясно, что Адриан близок к своим разведённым родителям, хотя у других мальчиков отношения в семье сложные. Он верит в то, что живёт, основываясь на своих принципах, в то время как другие считают, что их общество ущербно.
В школьные годы ученик по имени Робсон совершает самоубийство. Ходят слухи, что он сделал это после того, как его девушка забеременела. Самоубийство мальчика становится предметом для обсуждения среди его друзей.
Вскоре ребята заканчивают школу и их пути расходятся. Адриан получает стипендию для поступления в Кембридж, а Тони начинает встречаться с девушкой по имени Вероника Форд. Хотя он и Вероника какое-то время счастливы, у него складывается плохое впечатление о её семье. Когда Тони однажды посещает дом Вероники, её мать извиняется за поведение своей семьи по отношению к нему.
Когда Вероника приезжает в Лондон, чтобы встретиться с друзьями Тони, она знакомится с Адрианом и вступает с ним в любовную связь. Тони ревнует и расстаётся с Вероникой. Вскоре после этого он и Вероника занимаются ни к чему не обязывающим сексом, и она приходит в ярость, когда слышит, что Тони не хочет, чтобы они были снова вместе.
Позже Тони получает письмо от Адриана с просьбой разрешить свидание Веронике. Тони пишет резкое письмо в ответ, осуждая личность Вероники и обвиняя её в том, что она опасна. После этого он не получает ни от кого из них никаких известий, и его дружба с Адрианом, кажется, заканчивается.
Тони оплакивает Адриана со своими друзьями, и они снова расстаются. Вскоре он встречает женщину по имени Маргарет, женится на ней, у него рождается дочь. Затем следует развод.
Действие романа возвращается в наши дни. Сейчас Тони на пенсии и подрабатывает помощником больничной библиотеки. Он получает письмо из поместья матери Вероники, которая оставила ему 500 фунтов и два документа.
Первый — это письмо с объяснением происхождения такой суммы денег, а второй документ — завещание из дневника Адриана на имя Тони. Дневник всё ещё у Вероники, но когда он отправляет ей электронное письмо, чтобы попытаться получить дневник, она отвечает словами «кровавые деньги». В конце концов она отправляет ему страницу дневника, в которой Адриан пытался превратить отношения в математические формулы. Тони и Вероника в итоге решают встретиться.
Встреча состоялась, и Вероника даёт Тони письмо, которое Адриан им прислал. Тони шокирован им и начинает обвинять себя в смерти Адриана. Он договаривается ещё один раз встретиться с Вероникой на станции метро, и она показывает Тони психически больного человека, который, кажется, знает Веронику по её второму имени. Тони считает, что этот человек — сын Адриана и Вероники; его смущает, что Адриан совершил самоубийство, зная, что у него есть сын.
Тони посылает Веронике письмо с извинениями, а та говорит ему, что его неправильно поняли. Он следует за молодым психически больным человеком в паб и узнаёт, что, хотя Адриан действительно является отцом, родила от него мать Вероники. Её преклонный возраст привёл к психическому заболеванию сына Адриана. Тони заканчивает книгу, нервничая, и заявляет, что жизнь полна ответственности, но ещё более полна волнений.
прочитанное. Джулиан Барнс «Предчуствие конца»
Джулиан Барнс. Предчуствие конца.
Один из самых известных писателей современности. Роман «Предчуствие конца» получил Букер в 2011. Критика от умеренно хвалебной, до истерично-восторженной.
Краткая аннотация:
« В класс элитной школы, где учатся Тони Уэбстер и его друзья Колин и Алекс, приходит новенький — Адриан Финн. Неразлучная троица быстро становится четверкой. После школы четверо клянутся в вечной дружбе — и надолго расходятся в разные стороны; виной тому романтические переживания и взрослые заботы, неожиданная трагедия и желание поскорее выбросить ее из головы… И вот постаревший на сорок лет Тони получает неожиданное письмо от адвоката и, начиная раскручивать хитросплетенный клубок причин и следствий, понимает, что прошлое, казавшееся таким простым и ясным, таит немало шокирующих сюрпризов…»
Мне не понравилось. Понимаю, что и Барнс и Букер это переживут, это моя проблема. Немного обидно за свой плебейский вкус и еще за потерянное время.
Что по мне не так: в о-первых, не понравилась сама история. То, вокруг чего закручивается сюжет, сначала в первой половине книги, потом те же события еще раз рассматриваются под другим углом во второй половине, нагнетается столько интриги, напускается туману, и в результате это все, весь этот, как сказано в аннотации «хитросплетенный клубок причин и следствий» оборачивается полным, на мой взгляд, пшиком. Это главная причина по которой я почувствовала себя разочарованной. Т.е. вопрос, насколько я поняла, в том, как человек ответственен за то, что произошло в результате его поступков, даже, на первый взгляд, незначительных. Это зарифмовано с высказываниями героев в первой части. Но иллюстрация вышла какая-то ну очень неубедительная.
Дальше спойлер.
Форма изложения – то, что я в принципе не очень люблю: рассказ от первого имени, воспоминания и размышления о жизни героя, довольно откровенные и с не самыми аппетитными физиологическими подробностями (ну не люблю я про юношескую мастурбацию над раковиной) при том что сам герой не вызывает особой симпатии (антипатии, впрочем, тоже). По прочтении осталось слегка противное послевкусие, не что чтобы сильное, но отчетливое. Хотелось как-то помыть руки изнутри, но я не умею этого делать.
Хотя есть и то, что понравилось. В процессе чтения я очень четко ощутила, насколько же тоскливой может обернуться к закату вроде бы, по всем параметрам, достаточно успешно прожитая жизнь – т.е. все атрибуты умеренной успешности пристуствуют: была неплохая работа с достатком, и на старости герой тоже не бедствует (хоть и не шикует), была семья, хотя теперь они в разводе, но герой тоже от этого не сильно страдает, есть взрослая дочь, тоже довольно успешная, с которой они в неплохих отношениях, и внуки имеются. Нормальная, спокойная, пристойная жизнь, без особенных взлетов, зато и без падений, с положенным количеством радостей и удовольствий, но и с неприятностями тоже… и к какой-же пустоте в итоге приходит герой, хотя сам он даже вроде бы не сильно этим тяготится. Тоска, пустота, бесцельность прожитых лет. Если цель автора была заставить меня почувствовать именно это, то он ее достиг. И если бы впечатление не было испорчено разочарованием от нелепой интриги, то ради этого и неприятное послевкусие от общения с героем можно было бы пережить.
« — Нет, в самом деле, разве поиски виновного — это не лукавство? Мы хотим возложить ответственность на конкретную личность, чтобы оправдать всех остальных. Еще бывает, что мы возлагаем ответственность на исторический процесс, чтобы обелить конкретных личностей. Или говорим, что все это — анархический хаос, но результат тот же самый. По-моему, здесь наблюдается — наблюдалась — цепочка индивидуальных ответственностей, все звенья которой были необходимы, но эта цепочка не настолько длинна, чтобы теперь каждый мог обвинять всех остальных. Разумеется, мое желание возложить на кого-либо ответственность продиктовано скорее моим собственным складом ума, нежели беспристрастным анализом тех событий. В этом и состоит ключевой вопрос истории, не так ли, сэр? Проблема субъективной versus объективной интерпретации, необходимость знакомства с историей самого историка, без которой невозможно оценить предлагаемую нам версию.»
— то снимаю шляпу перед их системой обучения.
Предчувствие конца
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Отзывы 33
Дж. Барнс – без всяких сомнений классик. но мне в его романах всегда чего-то не хватало.
это же ощущение сопровождало практически до конца чтения данного произведения. пубертетные откровения из уст шестидесятилетнего героя, поданные под философским интеллектуальным соусом. проблемы времени (субъекивного и объективного), памяти, жизни, смерти, любви, привязанности. классический микс написанный современным языком. который читаешь не без удовольствия, но не испытываешь какого-то особого интеллектуального / эмоционального наслаждения, так, чтобы ах! да, интересно, но не что-то сверх. расслабляешь, читаешь, близится финал и. получаешь со всего маха под дых. накрывает такое эмоциональное опустошение, аж до звона. понимаешь – да, это Мастер! это должен прочитать каждый.
Дж. Барнс – без всяких сомнений классик. но мне в его романах всегда чего-то не хватало.
это же ощущение сопровождало практически до конца чтения данного произведения. пубертетные откровения из уст шестидесятилетнего героя, поданные под философским интеллектуальным соусом. проблемы времени (субъекивного и объективного), памяти, жизни, смерти, любви, привязанности. классический микс написанный современным языком. который читаешь не без удовольствия, но не испытываешь какого-то особого интеллектуального / эмоционального наслаждения, так, чтобы ах! да, интересно, но не что-то сверх. расслабляешь, читаешь, близится финал и. получаешь со всего маха под дых. накрывает такое эмоциональное опустошение, аж до звона. понимаешь – да, это Мастер! это должен прочитать каждый.
До этой книги я читала Барсна дважды. Сначала был «Попугай Флобера», и эта книга покорила меня языком, идеей, все такое нестандартное, необычное и притягательное. Затем же следовала книга «Как все было», а вот она оказалась самой обыкновенной в плане построения языка и сюжета.
И вот я натолкнулась на симбиоз этих явлений – «Предчувствие конца». Книга делится ровно на две части:
1) Первая часть – это снова увлекающий язык, переполненный ненужностями, которые мне как читателю нужны. Виляющий сюжет, нестандартные умы.
2) Вторая часть, огладывается на первую и в возрасте 60 лет размышляет как раз о стандартностях, бытовухе и простоте.
Если первой части за истинное наслаждение хочется поставить 9/10, то вторую хочется либо дописать, либо переписать, чтобы лично для меня в ней стало больше ценности. Это опять какое-то «Искупление». Вот он накосячил по дурости (в пору юности), запомнил все в одном свете, потом на старости увидел в другом и раскаялся. Это чисто английское – игнорировать свои чувства и подозрения, и все оставлять напоследок. Даже название похоже на «Остаток дня» Исигуро. В моем понимании происходит попытка писателей заставить свое население оглянуться на настоящее и перестать все откладывать на конец жизни.
serovad
serovadЖИВОЙ ЖУРНАЛ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ЖУРНАЛИСТА
«Предчувствие конца» Джулиана Барнса
Коль скоро ты попал в ситуацию, достойную пера литератора, то и веди себя по законам жанра, а иначе какой от этого прок?
В общем, сюжет книги для меня приобрел второстепенное значение, хотя к концу, конечно, стало интересно, почему эта сумасшедшая Вероника так динамит Тони и не говорит ему всю правду, а отвечает какими-то дурацкими загадками-намеками. Даже когда он видит сына Адриана, он все равно ничего не понимает. Как и читатели.
А мне интересно вот это:
Когда тебе чуть за двадцать, даже если ты на распутье, если не уверен, каковы твои устремления и цели, у тебя есть твердое понимание сущности жизни, твоего места в ней, твоих перспектив. А позднее… позднее становится все больше неуверенности, больше наслоений, возвратов, обманных воспоминаний. Пока молодой, ты помнишь свою короткую пока еще жизнь всю целиком. Позднее память рассыпается на латаные-перелатаные лоскуты. В чем-то она смахивает на черный ящик, который хранится в самолете. Пока все идет хорошо, запись стирается автоматически. Если случится авиакатастрофа, можно будет установить ее причину; если же полет завершится благополучно, то в бортовом журнале не останется внятных подробностей твоего путешествия.
Жизнь не ограничивается сложением и вычитанием. В ней есть и аккумуляция, умножение потерь и неудач.
Ну вот, не в бровь, а в глаз. Самое обидное, что я еще не забыл себя, когда мне было двадцать лет. И четко помню, что тогда жизнь действительно помнил всю целиком, а теперь она вспоминается лоскутами, путь еще крупными, пусть еще не латаными, но. Но увы.
Часто ли нам доводится рассказывать историю собственной жизни? Часто ли приходится ее корректировать, приукрашивать, ловко подравнивать? И чем дальше, тем меньше остается вокруг людей, которые могли бы оспорить нашу версию, напомнить, что наша жизнь — вовсе даже не жизнь, а просто история, рассказанная о жизни. Рассказанная нами для других, но в первую очередь для себя.
Чем меньше времени остается нам из отпущенного срока, тем меньше у нас желания тратить его впустую. Логично, правда?
. ностальгия, видимо, предполагает не только пережитую радость, но и пережитую боль.
В голове крутится: «Растут не по дням, а по часам, верно?», тогда как на самом деле это означает только одно: время для меня теперь летит быстрее.
**************
Цитатки, цитатки, куда же без них?
. когда внешность противоречит словам, мы склонны полагаться на внешность. Бегающий взгляд, вспыхнувший румянец, легкий тик — и все становится ясно. Мы тут же отметаем лицемерие или ложь — и видим неприкрытую истину.
Когда, к примеру, требуется что-нибудь вспомнить, лучше не понукать свои мозги. Так и здесь: если не понукать… скажем… время, что-нибудь да всплывет; возможно даже, верное решение.
Ниспровергатели времени говорят: сорок — это не возраст, пятьдесят — самый расцвет, шестьдесят — это новые сорок, и так далее. Я твердо знаю одно: есть время объективное, а есть субъективное, которое ты носишь на внутренней стороне запястья — там, где пульс. И твое собственное, то есть истинное время, измеряется твоими отношениями с памятью. Потому-то и приключилась та странность: когда на меня вдруг нахлынули эти новые воспоминания, ощущение было такое, будто время ненадолго повернуло вспять. Как река, ненадолго устремившаяся вверх по течению.
. откровенность тоже может быть ловушкой.
. основное свойство угрызений совести заключается в том, что с ними ничего нельзя поделать: время для извинений и примирений ушло.
Характер, наверное, сродни интеллекту, разве что характер чуть позже достигает своего пика: в промежутке между, скажем, двадцатью и тридцатью. А после этого мы довольствуемся тем, что есть. Решаем сами за себя. В этом — объяснение множества судеб, не так ли? И в этом же, напыщенно выражаясь, — наша трагедия.
Но время… Сначала оно преподает нам урок, а после скручивает в бараний рог. Мы считали, что проявляем зрелость, а на самом деле — всего лишь осторожничали. Воображали, что связаны ответственностью, а на самом деле трусили. То, что мы называли реалистичностью, оказалось лишь способом уклонения от проблем, а не способом их решения. Время… дать нам достаточно времени — и все наши самые твердые решения покажутся шаткими, а убеждения — случайными.
. женщины часто совершают эту ошибку — ходят с той же прической, что и на пике своей привлекательности. Оставляют — хотя это уже давно неуместно — длинные волосы, а все потому, что боятся радикальных перемен.
. статус бывшего мужа хорош тем, что позволяет не оправдываться. И не следовать советам.
А почему, собственно, мы ожидаем, что с возрастом человек должен смягчиться? Если жизнь не раздает заслуженные награды, почему она должна под конец дарить нам теплые, утешительные чувства? И вообще, играет ли ностальгия хоть какую-то роль в эволюции личности?
. я часто задумываюсь о том, что такое ностальгия и свойственна ли она мне лично. Естественно, меня не прошибает слеза при мысли о какой-нибудь любимой игрушке; не придумываю себе и сентиментальных воспоминаний о том, чего не было, — например, о любви к прежним порядкам и так далее. Но если ностальгия означает неотступные воспоминания о сильных чувствах, которым в нашей жизни нынче нет места, — тогда, признаюсь, грешен. А коль скоро речь зашла о сильных чувствах, ностальгия, видимо, предполагает не только пережитую радость, но и пережитую боль. А это уже совершенно другой ракурс, вы согласны? И тут я вплотную подхожу к истории с мисс Вероникой Форд.
… разница между молодостью и старостью заключается, среди прочего, в том, что молодые придумывают для себя будущее, а старики — прошлое.
Вам доводилось видеть, как краснеет лысый дядька за шестьдесят? Да точно так же, как лохматый прыщавый пятнадцатилетний юнец. Просто случается такое гораздо реже, и краснеющий откатывается в те времена, когда жизнь была для него сплошной вереницей смущений.
Загадочная женщина — это либо фасад, игра, ловушка для мужчин, либо загадка для нее самой, и это хуже всего.
. женщины бывают двух типов: прозрачные и загадочные
Когда человек живет один, у него случаются вспышки обидчивости и паранойи.
В молодые годы для нас любой человек едва за тридцать — пожилой, а кому больше полтинника, тот — старая развалина. И время, идя вперед, подтверждает, что не так уж мы ошибались. Мелкие различия во времени, критические и весьма ощутимые для молодых, стираются. Все мы в конце концов попадаем в одну возрастную категорию — в категорию немолодых. Я по этому поводу никогда не парился.
Но это правило — не без исключений.
Для некоторых различия во времени, установленные по молодости лет, никуда не исчезают: старший остается старшим, хотя седые бороды у всех одинаковы. Для некоторых разрыв, скажем, в пять лет означает, что в извращенном восприятии один — или одна — из нас будет считать себя мудрее и разумнее, хотя факты свидетельствуют об обратном. Или, наверное, правильнее будет сказать: поскольку факты свидетельствуют об обратном. Поскольку это равновесие, как отчетливо видно со стороны, нарушилось в пользу чуть более молодой личности, более старшая личность будет оберегать свое мнимое превосходство все более истово. И все более нервозно.
. жизнь не торопится раздавать заслуженные награды. Кроме того, в молодости мы полагаем, что способны просчитать, какие болячки и горести могут прийти с возрастом. Мысленно рисуем одиночество, развод, вдовство, отдаление детей, кончину друзей. Предвидим потерю статуса, утрату влечений — и собственной привлекательности. Можно пойти еще дальше и рассмотреть приближение смерти, которую всегда встречаешь в одиночестве, даже если рядом близкие. Все это — взгляд в будущее. Но труднее не просто заглянуть в будущее, а из будущего оглянуться назад. Узнать, какие новые эмоции приносит с собой время. Обнаружить, например, что с уменьшением числа очевидцев становится все меньше доказательств твоей жизни, а потому и меньше уверенности в том, кто ты есть и кем был. Даже если скрупулезно вести архив — собирать дневники, звукозаписи, фотоматериалы, — впоследствии может оказаться, что фиксировать нужно было нечто совсем другое. Какое там изречение цитировал Адриан? «История — это уверенность, которая рождается на том этапе, когда несовершенства памяти накладываются на нехватку документальных свидетельств».
История — вовсе не ложь победителей, как я в свое время грузил старине Джо Ханту; теперь я это твердо знаю. Это память выживших, из которых большинство не относится ни к победителям, ни к побежденным.
В голове крутится: «Растут не по дням, а по часам, верно?», тогда как на самом деле это означает только одно: время для меня теперь летит быстрее.
«Поступки человека зачастую выдают его душевное состояние». Это касается истории — Генриха Восьмого и ему подобных. А в повседневной жизни, на мой взгляд, справедливо как раз обратное: нынешнее душевное состояние позволяет судить о прошлых поступках.
Нет, я, конечно, и раньше с кем-то встречался, но прежние подруги либо подавляли меня излишней самоуверенностью, либо помножали свою нервозность на мою. Видимо, существует какой-то секретный мужской код, передаваемый от умудренных двадцатилетних робким восемнадцатилетним; единожды его усвоив, человек обретает способность «замутить», а если повезет, то и «перепихнуться». Но я так и не постиг, не освоил эту науку — до сих пор, как видно, ею не овладел. Мой «метод» заключался в отсутствии метода; приятели считали такой подход совершенно никчемным и, разумеется, были правы. Даже беспроигрышный, как считается, вариант «выпить — потанцевать — проводить до дому — напроситься на кофе» требовал разбитного нрава, которого у меня не было. Я вечно переминался с ноги на ногу, отпускал замысловатые реплики, а сам уже знал, что останусь на бобах. Помню, будучи первокурсником, я перебрал на какой-то вечеринке и стал клевать носом, а мимо проходила девушка, которая заботливо спросила, как я себя чувствую, и я на автомате ответил: «У меня маниакально-депрессивный психоз» — в тот момент это показалось мне более оригинальным, чем «тоска». Когда она, бросив: «И этот туда же», поспешила скрыться, я понял, что не только не сумел выделиться из толпы, но и выбрал для первого знакомства самую провальную фразу.
— История — это ложь победителей, — выпалил я, слегка поспешив.
— Да, я опасался, что вы именно это и скажете. Ну, если уж на то пошло, не будем забывать, что история — это также самообман побежденных.
Настоящую литературу интересуют психологические, эмоциональные и социальные истины, которые выявляются в поступках и мыслях персонажей; роман — это развитие характера во времени.
Мы хотим возложить ответственность на конкретную личность, чтобы оправдать всех остальных. Еще бывает, что мы возлагаем ответственность на исторический процесс, чтобы обелить конкретных личностей. Или говорим, что все это — анархический хаос, но результат тот же самый. По-моему, здесь наблюдается — наблюдалась — цепочка индивидуальных ответственностей, все звенья которой были необходимы, но эта цепочка не настолько длинна, чтобы теперь каждый мог обвинять всех остальных. Разумеется, мое желание возложить на кого-либо ответственность продиктовано скорее моим собственным складом ума, нежели беспристрастным анализом тех событий.