книга войнича овод о чем
Краткое содержание «Овод»
Всего получено оценок: 200.
О произведении
Роман «Овод» Войнич был написан в 1897 году. В произведении описывается деятельность участников подпольной революционной организации в первой половине XIX века. Роман показывает, на какие жертвы может пойти человек ради своей цели, ради веры.
Рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Овод» на нашем сайте. Пересказ произведения будет полезен для читательского дневника и при подготовке к уроку литературы.
Главные герои
Другие персонажи
Краткое содержание
Часть первая
Часть вторая. Тринадцать лет спустя
На вечере у партийца Джемма, вдова Джованни Боллы, впервые увидела Овода. Молодой мужчина вел себя весьма дерзко и вызывающе. К тому же он явился в салон со своей любовницей-цыганкой, танцовщицей Зитой Рени, чем глубоко оскорбил всех присутствующих здесь дам.
После выздоровления Овод вернулся к революционной деятельности. Однажды, встретив кардинала Монтанелли, он хотел ему раскрыться, но так и не решился на этот шаг. Зита, которую Овод жестоко игнорировал во время болезни, обиделась на него. Она ушла с табором и собиралась стать женой цыгана.
Часть третья
Овод попросил о свидании с Монтанелли, на котором признался, что является Артуром. Кардинал никак не мог поверить, что не признал в Оводе родного сына. Артур же обвинил отца в безразличии и в том, что ему «гораздо важнее снискать расположение» бога, чем спасти собственного сына. Он поставил кардинала перед непростым выбором: либо он, либо бог. В расстроенных чувствах Монтанелли покинул тюрьму. Он дал разрешение на военный суд.
Во время праздничной службы Монтанелли стало плохо. Кардиналу везде мерещилась кровь. В своей проповеди он обвинил прихожан в гибели единственного сына, которого он был вынужден принести в жертву, как Господь в свое время пожертвовал Христом ради человечества.
Заключение
После ознакомления с кратким пересказом «Овод» рекомендуем прочесть произведение в полной версии.
Тест по роману
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
«Овод» — трагедия маленького человека на фоне европейской национально-освободительной борьбы
Талантливая ирландская и английская писательница Этель Войнич за свою жизнь создала всего пять романов. Но выход каждой её книги был событием в литературном мире. Действительно глобальную славу Этель Лилиан обрела после создания «Овода», который давно уже является неотъемлемой частью мировой классической литературы.
Краткое содержание книги «Овод»
Роман переносит нас в Италию 1830 годов. В это время в раздробленной и изнывающей под игом иноземных хозяев стране зарождается сильное национально-патриотическое движение. Своей целю оно ставило не только освобождение от австрийского гнёта, но и преодоление раздробленности, феодального пережитка Тёмных веков.
Главный герой книги — Артур Бёртон — наполовину итальянец, наполовину англичанин. Он учится в университете города Пизы. Самые его близкие люди — это его наставник, священник и ректор семинарии падре Монтанелли, а также подруга детства Джемма Воррен.
Артур всем сердцем болеет за родную Италию и хочет видеть её свободной и процветающей. Патриотизм приводит его в тайное революционное общество «Молодая Италия», в котором, как вскоре узнаёт Бёртон, состоит и Джемма.
Он также хочет привлечь к борьбе и своего духовного отца. Но Монтанелли предан исключительно церкви, которая занимает однозначно антиреволюционную позицию. В итоге Артур и священник оказываются по разные стороны баррикад.
Бёртон очень религиозен, он постоянно ходит на исповеди. После того, как Монтанелли уехал в Ватикан по церковным делам, духовником юноши становится священник по имени Карде. Артур рассказывает всё о своих делах святому отцу, не ожидая подвоха.
Однако Карде, нарушая все гласные и негласные церковные предписания, выдаёт юношу и его сообщников властям. Бёртона арестовывают и пытают, но он ни в чём не сознаётся. После выхода из тюрьмы все соратники Артура отворачиваются от него, потому что видят в нём предателя. Но особенно болезненно Бёртон воспринимает отречение от него Джеммы.
От жены своего старшего брата юный революционер узнаёт, что ему всю жизнь врали. Настоящим отцом Артура является Монтанелли, именно поэтому он принимает такое живое участие в судьбе Бёртона. Наш герой разочарован в жизни, и, в первую очередь, в религии. Он пишет предсмертную записку для падре, и инсценирует самоубийство.
Главные черты характера Бёртона:
Развязка романа
Проходит тринадцать лет и Бёртон, до неузнаваемости изменившийся из-за суровой жизни в Южной Америке, предстаёт в образе остроумного политического сатирика Феличе Ривареса, живущего во Флоренции. Он издаёт свои памфлеты под псевдонимом «Овод».
Главный идейный противник Ривареса — Монтанелли, который уже стал кардиналом. Овод ведёт с ним ожесточённую идейную полемику. Он одновременно ненавидит священника и любит его.
Интересные факты о романе:
Читайте на нашем сайте увлекательную книгу Этель Войнич «Овод», в которой очень ярко и живо описывается революционное движение в Италии средины XIX века.
О романе Э. Войнич «Овод»
И.М. Нусинов
«Овод» — книга, которая на всех языках Европы звучит как переводная. Но читатели самых различных народов Европы воспринимают ее как родную. Она выросла на почве, политой кровью трех народов — русского, польского, итальянского, — и в то же время она явление художественной культуры четвертого народа — английского.
Ее материал, ее тема — героическая борьба итальянского народа за свое освобождение от чужеземного гнета, за свою национальную независимость. Автор «Овода», англичанка Этель-Лилиан Войнич, урожденная Буль (родилась в 1864 году), дочь крупного английского ученого, профессора математики Джорджа Буля, была близка к революционным кругам лондонской эмиграции.
В начале восьмидесятых годов молодая Этель-Лилиан Буль выходит замуж за осевшего в Англии польского эмигранта-литератора В.М. Войнича, бежавшего из сибирской ссылки. Он ее вводит в круги польской и русской революционной эмиграции.
Русская политическая эмиграция имела в Лондоне своих представителей еще со времен декабристов. Там находились впоследствии Герцен и ряд его соратников. В Лондоне была создана первая русская вольная типография. Там выходил «Колокол».
После разгрома польского восстания 1863 года в Лондоне жила также большая группа польских эмигрантов.
Но если атмосфера русской и польской эмиграции воспитала в Войнич ее революционную романтику, то материал для художественного утверждения этой романтики она черпала из другой области — из истории борьбы итальянских народных революционеров за независимость своей страны.
Наряду с русской и польской эмиграцией в Лондоне второй трети XIX века была большая колония итальянских эмигрантов. В Лондоне жил долгое время глава «Молодой Италии» Джузеппе Мадзини (1805-1872), которого Герцен, встречавшийся с ним в Лондоне и бывший с ним в дружбе, причислял к «горным вершинам» эмиграции.
Французская революция разбудила итальянскую буржуазную демократию и призвала ее к активной социальной жизни, возбудила у нее надежду на национальное объединение, на освобождение из-под власти чужеземных поработителей.
Но революция закончилась поражением. Во Франции к власти вернулись Бурбоны. Над всей Европой господствовала диктатура так называемого Священного союза, проще говоря — союза трех самодержцев: российского, австрийского и прусского. В этих условиях Италия на Венском конгрессе 1815 года была крайне закабалена. Часть Италии отошла к Австрии, причем та часть, которая имела наибольшее значение в промышленном и торговом отношениях, как Ломбардия, Венеция. В остальной Италии был создан ряд самостоятельных, отделенных друг от друга королевств и герцогств, которые при внешней независимости и самостоятельности фактически в той или иной степени тоже были отданы на милость иноземных самодержцев.
В стране были восстановлены привилегии старых феодальных властелинов. Трудовые массы, в первую очередь крестьянство, были отданы на разграбление феодалов, церкви и духовенства.
Но, несмотря на восстановление монархии во Франции, несмотря на диктатуру трех самодержцев, в наиболее передовых европейских странах победил капитализм.
Борьба против реакции, против реставрации феодальной власти, которая велась в странах Европы, особенно обострилась в Италии — стране в ту пору наиболее порабощенной. Здесь она продолжалась в течение полувека, с двадцатых годов XIX века до 1870 года. Она велась против иностранных поработителей, за изгнание австрийской династии Габсбургов из Италии. Она велась против многочисленных мелких итальянских тиранов, за объединение Италии в одно самостоятельное, независимое, целостное государство. Она велась против церкви — и в первую очередь против власти Папы. Она велась против феодальных властелинов, за уничтожение феодальных привилегий, за освобождение трудовых масс, в первую очередь крестьянства, за республику.
Наиболее последовательно революционную борьбу вели «карбонарии» — партизаны, представлявшие крестьянство. Связанные с народом, они систематически поднимали восстания в различных частях Италии. Их сила была в их связи с народом, в революционных методах борьбы. Их слабость заключалась в распыленном, неорганизованном, партизанском характере этой борьбы.
Наряду с ними борьбу вела организация «Молодая Италия», во главе которой стоял Джузеппе Мадзини. Мадзини был всю свою жизнь республиканцем, безоговорочным врагом Папы и королей. Но он мыслил себе, что создание независимой республиканской Италии — это создание «Италии равных», построенной на основах «равенства и братства». Он был противником социализма, и его мечта об «Италии равных» была лишь иллюзией буржуазного демократа, боровшегося за национальное освобождение Италии.
Наконец, на политической арене действовало третье политическое направление, вождями которого были столь, по существу, различные фигуры, как лидер правого течения «Молодой Италии» священник и философ Венченце Джоберти и откровенно буржуазный политик Кавур, ставший впоследствии министром короля Виктора-Эммануила. Они стремились к освобождению Италии от иноземных властелинов, к объединению Италии в целостное, независимое государство под властью итальянского короля. И они сумели привлечь на свою сторону популярного, прославившегося своей героической борьбой генерала Гарибальди.
Джузеппе Гарибальди (1807-1882), всю свою жизнь мечтавший о независимой Италии, видевший источник всех несчастий Италии в Габсбургах, в иноземных угнетателях, был готов, как он любил говорить, «служить Папе, королю, черту», лишь бы те помогали Италии освободиться от иностранных насильников. Он наивно предполагал, что они могут помочь ему в разрешении этой задачи. Но при всем этом Гарибальди был подлинным борцом за освобождение Италии, убежденным республиканцем, выразителем желаний и стремлений итальянского народа и его воли к решительной борьбе против иностранных насильников.
Республиканцем, ненавистником церкви и феодальных властелинов был и Мадзини.
Герцен, близко знавший Гарибальди и Мадзини, писал, что «обоим было что-то дороже их личностей, их имени, их славы — Италия!».
Мадзини не был никогда социалистом, больше того — он неоднократно выступал против коммунизма, в защиту буржуазной собственности. Это был буржуазный демократ, находившийся во власти гуманистических иллюзий о равенстве и братстве. Но он представлял наиболее радикальную часть итальянской буржуазной демократии и видел, что врагами этой демократии являются церковь, Папа, князья и короли, господствующие классы.
Борьба Мадзини, борьба «Молодой Италии» продолжалась полвека. Она представляла собой часть общей борьбы европейской демократии за свое освобождение. Симпатии всей передовой Европы были на стороне «Молодой Италии». Вот почему Войнич избрала эпизоды этой борьбы в качестве материала для своей книги.
Этель Войнич ставит в центре романа борьбу «Молодой Италии» против католического духовенства. Здесь — главный враг. Католическое духовенство было основной опорой феодализма в стране, а Пана Римский был союзником чужеземного насильника — Габсбургов.
Нельзя было освободить Италию, вовлечь крестьянство в борьбу без того, чтобы не высвободить народные массы из-под идейной власти и духовной опеки католической церкви.
Этель Войнич знает также, что борьба против иноземного и внутреннего врага затруднялась противоречиями внутри «Молодой Италии», вытекавшими из зависимости многих деятелей «Молодой Италии» от буржуазии. Буржуазная ограниченность и трусливость заставляют этих деятелей пугаться всяких революционных методов борьбы и стремиться подменить революционную борьбу теми рецептами и заклинаниями, к которым всегда и неизменно прибегают всякие реформисты.
Отсюда вторая линия романа — борьба внутри «Молодой Италии», между ее радикально-бунтарскими элементами, жаждущими разрешить социальные конфликты революционным действием, и либерально-буржуазными кругами, которые возлагают все свои надежды на легальную прессу, на европейское общественное мнение, на что угодно и кого угодно, но только не на революционные действия.
Этель Войнич писала, по существу, исторический революционный роман, поскольку борьба за освобождение Италии в девяностых годах, когда она работала над своим романом, была уже закончена. Но она не поставила в центре своего романа ни одной из реальных исторических фигур, действовавших в Италии тридцатых и сороковых годов, к которым ее описание относится.
Она оперирует вымышленными фигурами. Но в чертах ее героев, в их поведении она воплощает многие существенные и верные черты той эпохи.
Перед нами проходят две группы образов деятелей «Молодой Италии».
Первая — это Артур, Джемма, ее рано погибший муж Болла, ее друг Мартини, соратники Ривареса-Овода, иначе говоря — Артура. Эта группа активных бойцов, действующих и остро отточенным мечом и остро отточенным словом. Они являются руководителями и непосредственными участниками восстаний. Они ищут себе союзников не в салонах и не среди образованных верхушек господствующих классов, а в народе, в крестьянстве. Они осуществляют связь «Молодой Италии» с карбонариями, крестьянскими заговорщиками — партизанами.
Другая группа — это буржуазные профессора, мещанские журналисты, все те, кто, как огня, боится революции и смелых революционных действий.
Первая группа образов раскрывается с известной, хотя и романтизировано-прикрашенной, психологической убедительностью.
Как формируется характер Артура?
Оппозиционность, известное недовольство заронены в нем его положением в семье, конфликтом между его английскими родственниками и его покойной матерью, его отчужденностью от родни. Эта отчужденность тем больше, что в нем течет иная кровь — итальянская. Ему, экспансивному южанину, чужды чопорность и ханжество его английских родичей — купцов.
Разумеется, то, что Артур связан с английской семьей, никак не является типическим обстоятельством для борцов «Молодой Италии». Это обстоятельство было подсказано Войнич ее собственным английским происхождением, ее знанием английской буржуазной среды и ее враждебностью к мнимым добродетелям этой буржуазии.
Но, введя это нетипическое обстоятельство, Войнич удачно использовала его для мотивировки переживаний и настроений Артура. Одиночество, отчужденность от своей родни помогают ему воспринять идеи «Молодой Италии», кладут начало его жажде подвига во имя освобождения Италии.
Второй момент — Артур юношески доверчив и честен. Он безгранично верит в своего воспитателя, каноника Монтанелли, и любит его. Его любовь к родине не знает еще никаких конфликтов с религией: деятели «Молодой Италии» далеки были от атеизма и материализма. Его религия — религия католическая. Цельность его католической веры с самого начала связана как с нелюбовью к пуританской английской родне, так и с любовью и преданностью к канонику Монтанелли. Поэтому Артур с такой легкостью доверяет наиболее конспиративные факты деятельности подпольной организации своему новому духовнику. Тем более, что ему необходимо рассказать духовнику о своем грехе: служение родине затемнено в нем завистью к сопернику, к Болле, которого, как он думает, любит им любимая девушка.
Поэтому ему так легко освободиться от своего греха, так радостно слышать из уст духовника народный лозунг «Бог и народ».
Он счастлив тем, что нет конфликта между церковью, которой он до того служил и с которой он связан своим любимым духовником Монтанелли, и служением родине, революционной организации, борьба в рядах которой для него связана с образом любимой девушки. Он «предоставил своей фантазии свободно нестись к чудесам и славе грядущего восстания и той роли, которую он предназначал в нем двум своим идолам. Райге был в его воображении вождем, апостолом, пророком, перед священным гневом которого исчезали все темные силы. У его ног юные защитники свободы должны будут сызнова учиться старой вере, старым истинам в их новом, еще не известном значении. А Джемма? О, Джемма будет защитницей баррикад. Она создана быть героиней в предстоящем восстании. Она будет безупречным товарищем, чистой и бесстрашной девушкой, тем идеальным образом, которым вдохновлялся уже не один поэт. » Ее душа не знает иной любви, кроме любви к богу и Италии. Бог и Италия — вот его двуединая святыня, ей он служит, ею он живет.
Артур поэтому легко относится к оскорблениям и лицемерному равнодушию Бертонов во время обыска и ареста. У него хватит воли и выдержки, каким бы издевательствам он ни подвергся. Он страдает за бога и Италию, он страдает вместе с райге и Джеммой.
Но бог предал, духовник, заменивший Монтанелли, выдал его тайну жандармам. Обманул и Монтанелли. Он, оказывается, не божественный воспитатель, а тайный любовник матери. Потеряна Джемма, ибо ему никогда не убедить ее, что он неповинен в предательстве, провале Боллы.
Несмотря на романтическую окрашенность переживаний Артура, его настроений, его отношения к Монтанелли и Джемме, его поведения в крепости, на допросе, весь процесс до момента катастрофы Артура показан с большой убедительностью и художественной правдивостью.
Романтика не делает этот рассказ ни ходульным, ни надуманным. И раньше всего это происходит потому, что самой описываемой действительности присуща была известная романтическая окрашенность. Ведь юность Артура была юностью религиозно воспитанного человека, проходившей в обстановке демократически-заговорщической революционной борьбы.
Менее убедительна картина дальнейшего поведения Артура. Как он от своего отчаяния и готовности к самоубийству переходит к своему новому решению? Почему он, человек, имеющий средства, решается отказаться от этих средств и уехать в далекие страны страдать и нищенствовать? В этом имеется значительный элемент приключенчества, необычности, которые уже связаны с недостатками романтического метода Войнич.
Но и эти нетипические обстоятельства Войнич удачно и убедительно использует как мотивировку дальнейшего поведения Артура.
Он в своих странствиях узнал беспредельную нужду, пережил безграничные муки, испил до дна чашу унижения и отчаяния. Он вернулся полный ненависти к врагу и безграничной преданности к народу.
Основной враг — церковь, ее служители. Личное горе привело его к социальным обобщениям. Вражда против церкви будет помножена на ненависть к тому, кто его обманет. Его сатира направлена в первую очередь против Монтанелли.
Героизм, непреклонность, воля, выдержка Артура характерны и для образа Джеммы. Артур в юности мечтал о Джемме как о соратнице на баррикадах. Она делит с ним этот путь, заглушая в себе всякую иную любовь, кроме любви к Италии.
В описании любви Артура к Джемме, в отношениях Артура к Монтанелли много романтической выдумки и нарочитости. Но эти страницы написаны очень ярко. Войнич сумела сделать убедительной скрытую любовь Артура к Монтанелли. Она сумела показать человечность «слабости» Артура, у которого хватило силы, чтобы самому руководить расстреливающим его отрядом, но у которого не хватило выдержки, чтобы не сознаться Монтанелли в своей любви к нему.
То же романтическое правдоподобие дано в обрисовке Монтанелли. Это враг, но его изобличение сделано не по трафарету. Если бы Монтанелли был типичным кардиналом, Артур не мог бы его любить. Это добрый человек, чуждый обычного корыстолюбия и честолюбия, чуждый кардинальской распущенности. Он иезуитскими софизмами заговаривает свою совесть и дает согласие на казнь Артура. Положительные качества Монтанелли делают исключительно напряженной заключительную сцену последней проповеди Монтанелли, предавшего живого сына и последовавшего за мертвым.
Если в показе Артура, Джеммы и Монтанелли автор пользуется преимущественно романтическими красками, то для изобличения либералов, буржуазных дельцов от революции, революционных царедворцев, как их называл Герцен, Войнич пользуется красками, взятыми из сатирической палитры Овода. Войнич дает целый ряд остросатирических зарисовок.
Однако ценность ее книги не столько в изобличении либералов, сколько в прославлении революционной героики. Недаром этой книгой зачитывалась вся революционная молодежь до революции. Недаром революционеры использовали ее как материал для пропаганды в рабочих кружках, а чтение этой книги каралось по закону. Недаром она еще до наших дней является любимой книгой молодежи.
Разумеется, принимать эту книгу как объективную художественную картину борьбы Италии за свое национальное объединение было бы наивно. Но мало романтических книг в мировой литературе содержат в то же время столько элементов действительности, как эта книга.
В ней дан основной конфликт «Молодой Италии» с церковью, дан героизм борьбы. В этом смысле история Артура содержит много элементов, характерных для биографии Мадзини и его лучших соратников. Ведь жизнь самого Мадзини шла от одного восстания к другому. И после того, как республиканское движение было разгромлено, он продолжал вести свою подпольную борьбу, оставленный многими своими былыми соратниками.
И именно потому, что романтика книги отразила многие элементы романтики действительности, она, помимо воспитательного значения, имеет и большое познавательное. Ибо такой романтизм был в значительной степени присущ многим демократическим, непролетарским революционным движениям. Однако надо подчеркнуть, что характер нашей романтики иной, а стало быть, и иным стал романтизм в нашей литературе.
Л-ра: Нусинов И.М. Избранные работы по русской и западной литературе. – Москва, 1959. – С. 353-366.
Бессмертный «Овод», или Во имя чего святая борьба?
«Овод». Говорит ли что название этого романа нынешней молодежи? Вряд ли, конечно. По крайней мере, большей части. Наверное, как и имя британской писательницы конца XIX — начала XX вв. Этель Лилиан Войнич. В советское же время романом зачитывался и стар, и млад. Его цитировали и обсуждали, вновь читали и перечитывали. Практически все симпатизировали главному герою, проникались его чувствами, а под конец повествования едва сдерживали слезы.
Другое дело, что молодое поколение в основной массе видело в романе героическую линию, т. е. бесстрашного юношу (не лишенного романтики и сильных чувств), несправедливо обвиненного в предательстве, а позже возмужавшего и бросившегося в бой за независимость Италии, а старшие по возрасту по большей части рассуждали об антирелигиозной направленности произведения.
Однако с позиции сегодняшнего дня идеологическая канва романа воспринимается в совершенно ином ключе. Причина этого не в каком-то особом прочувствовании религиозной почвы, если можно так выразиться. Скорее, в более зрелом взгляде на авторскую попытку найти ответы на «вечные» вопросы: что движет человеком? Что есть душа? Где проходит тончайшая граница между материальным и духовным, да и существует ли она?
Мастерство Э. Л. Войнич в том и проявляется, что посредством прекрасного сюжета, держащего читателя в напряжении с первой и до последней строчки, она совершенно ненавязчиво окунает нас в самих себя, призывая задуматься о важнейших вещах, определяющих наше отношение к жизни. Потому, наверное, будет совершенно нелишним обратиться к этому произведению и сегодня. Быть может, кто-то решит прочесть его или пережить заново. Если, конечно, для этого найдется свободное время.
Беглый взгляд на начальную канву романа
Италия. Первая половина XIX века. Изучающий философию в университете Артур, верующий молодой человек девятнадцати лет, немало времени проводит в библиотеке духовной семинарии в Пизе. С особым пиететом он относится к ректору, отцу Монтанелли, и именно ему доверяет свои сокровенные мысли, признаваясь, что революционные речи студентов заставили его задуматься, что бы «обо всём этом» сказал Иисус.
В поисках ответов юноша молит Всевышнего наставить его, надеется уловить какой-нибудь знак «от самого Бога», и, наконец, он получает его. «Господь ответил мне. И я не смею противиться Его воле», — говорит он. Убежденный в том, что его намерение освящено Богом, Артур становится членом организации «Молодая Италия», цель которой — освобождение Италии от австрийцев, создание свободной республики, не знающей «иного властелина, кроме Христа».
Так, уже в первой главе романа проявляется связность идей революции и веры в Бога. Э. Л. Войнич мастерски передает этот внутренний фон Артура: «Вместе с новым увлечением, с новым, более ясным восприятием религии (ибо в студенческом движении Артур видел не столько политическую, сколько религиозную основу) к нему пришло чувство покоя, душевной полноты, умиротворенности и расположения к людям. Весь мир озарился для него новым светом». Он «страстно вслушивался в проповеди падре, стараясь уловить в них следы внутреннего родства с республиканскими идеями; подолгу размышлял над Евангелием и радовался демократическому духу христианства в дни его возникновения».
Будучи человеком верующим, Артур много размышляет и постоянно молится дома. «Назначение духовенства, — считает он, — вести мир к высшим идеалам и целям, а разве не к этому мы («Молодая Италия» — прим. авт.) стремимся? В конце концов это скорее вопрос религии и морали, чем политики». По его словам, «священник — проповедник христианства, а Христос был величайшим революционером». Поэтому революционный призыв к «необходимости жить согласно идеалам республики, а не только мечтать о ней», соответствует учению Христа: «Царство божие внутри нас».
На этом фоне отец Монтанелли получает новое назначение в Рим и передаёт Артура заступающему на его ректорское место отцу Карди. Однажды юноша исповедуется у нового ректора, делясь с ним кое-какими деталями своей личной жизни. Вскоре после этого Артура арестовывают, и он проявляет завидную стойкость, избегая ловко расставленных сетей при допросах, и не предаёт своих товарищей. Потому он и оказывается в карцере. Постоянно обращаясь ко Всевышнему с просьбой даровать ему «силы побороть в себе злобу», ночи напролет он размышляет «о терпении, кротости Христа». Но «религиозность с каждым днем как бы уходила от него вместе со всем внешним миром». Хотя долгие часы он проводил «в молитвах и покаянных размышлениях», слова молитв уже «повторял машинально».
Неожиданно Артура освобождают. Надзиратели дают ему понять, что юноша уже неинтересен для следствия, т. к. благодаря полученной от него информации задержан один из лидеров регионального отделения «Молодой Италии». Но ведь Артур никого не выдавал! Тут-то ему и сообщают, что достоянием следствия стали признания, сделанные им во время исповеди. Действительно, во время беседы с отцом Карди, Артур называл имя своего соратника и говорил о кое-каких незаконных операциях, проводимых борцами за освобождение Италии. Но об этом Артур говорил исключительно в преломлении к его рассказу о собственных слабостях.
Как бы то ни было, Артур осознает, что из-за нарушения священнослужителем тайны исповеди он невольно подвел под арест активного революционера. Артур ошарашен «покладистым и нерадивым Богом, который не поразил громом священника, нарушившего тайну исповеди». Но ладно с эмоциями, так еще задержанному товарищу намеренно сообщили, что его арестовали из-за Артура, о чем тот извещает оставшихся на свободе.
Не разобравшись во всех хитросплетениях происшедшего и не выслушав Артура, от него отворачивается любимая им девушка Джемма, также состоящая в «Молодой Италии» (она дает ему оскорбившую его пощечину). Значит, рассуждает он, все друзья-соратники воспримут его предателем. Артур не может найти места от такой несправедливости: «За что молиться, от чего оберегать себя молитвами? Да разве Христу ведомы такие страдания?»
Возвращение Артура и десница Господня
Спустя десяток лет, после долгих мытарств, Артур возвращается в Италию под именем Феличе Ривареса. В течение двух-трех лет он прослывает в революционных кругах маститым памфлетистом, который пишет под псевдонимом Овод. Это производит впечатление на активных членов «Молодой Италии», которые, однако, совершенно не признают в нем Артура.
Не последнюю роль в революционном подполье играет Джемма. К этому времени она уже овдовела и даже потеряла ребенка. По мере того как раскрываются обстоятельства, связанные с якобы предательством Артура, Джемма винит себя в том, что её действия невольно привели к смерти «лучшего друга». «Вся ее юность была отравлена мыслью», что она стала причиной самоубийства Артура. «День за днем, год за годом боролась она с угрызениями совести». Но разве не она сама «толкнула его в ад, сама, своей рукой?» — думает про себя Джемма.
Чувство вины за «самоубийство» Артура испытывает и отец Монтанелли, ставший к моменту его возвращения кардиналом: «Я могу принести к престолу Господню лишь одно, свое разбитое сердце». При этом он совершенно не оправдывает свой ранний грех, называя его осквернением святилища Бога.
Но никто по-прежнему не узнает в Риваресе Артура, лишь у Джеммы иногда проявляются какие-то смутные догадки, не получающие подтверждения.
Что касается самого Ривареса, то он «разразился яростными нападками» на нового папу и его приспешников, а в особенности на Монтанелли, у которого прекрасная репутация практически во всех кругах. В свете этого Риварес говорит, что «если монсеньер Монтанелли сам и не подлец, то он орудие в руках подлецов». Вслед за чем он заявляет, что, перенося все невзгоды, он «закалил свою душу терпением», чтобы «вернуться к жизни и вступить в борьбу с вашим Богом». Эта цель «была моим щитом, им я защищал свое сердце, когда мне грозили безумие и смерть». Поэтому «жизнь нужна мне только для того, чтобы бороться с церковью».
Параллельно Риварес принимает участие в заседаниях комитета «Молодой Италии», постоянно оказываясь бок о бок с Джеммой. Но при всей его внешней браваде, язвительных замечаниях в адрес всех, злом юморе и неуёмной энергии, иногда, когда он углубляется в самого себя, он оказывается беззащитным, а в его глазах просыпается печаль и грусть. Кроме того, старые травмы время от времени причиняют Риваресу сильнейшую боль, и он, прикованный к постели, проявляет поразительную выдержку, превозмогает боль и не отказывается от борьбы за освобождение Италии.
Без сомнений, решение юного Артура о мнимом уходе из жизни было выбрано им самим. Но он много выстрадал за период скитаний. Во всех же своих бедах и в том, что он фактически стал калекой и на протяжении многих лет подвергался унижениям, оскорблениям и издевательствам, Артур винит Монтанелли и Джемму (при том, что всё ещё любит их обоих): «Хочешь простить, стремишься простить — и знаешь, что это безнадежно, что простить нельзя». Такие мысли проносятся в нем, несмотря на признание Джеммы, что она любила Артура «больше всех на свете, а поступила с ним очень жестоко».
Риварес далеко не бездушен. В разговорах с Джеммой и случайных встречах с Монтанелли он безошибочно понимает, как они страдают, считая себя виновными в его мнимой смерти. Упоительно ли это понимание для Артура? Становится ли он счастливее от того, что два любимых им человека глубоко несчастны? Нет, этого не видно. Мало того, он не боится показывать при Джемме свою слабость. Читателя не покидает ощущение, что, несмотря на крепость характера, безудержную смелость и даже жесткость, Артур ждет ласкового слова, нежности, любви без остатка. Своим нередко грубым и злым юмором он защищается от самого себя, от своей доброй души, от себя настоящего. «Меня страшит темнота внутренняя, там нет ни плача, ни скрежета зубовного, а только тишина. мертвая тишина», — признается он в разговоре с Джеммой. В нем будто два «я» (а разве в нас не проявляется такое?), и он явно надевает на себя маску второго «я».
Нет, жизненные трудности не сломили его. Напротив, закалили. И, как это ни странно, он не стал черствым. Он все тот же пылкий юноша, правда, теперь уже наделенный колоссальной жизненной мудростью. И всё также чист душой. Джемма — единственная, кто ощущает внутренний мир Овода, ибо ассоциирует его с Артуром, нередко ловя себя на мысли, что беседует именно с тем, кого она до сих пор любит.
«Сохраните маску на лице, если так вам будет легче, но сбросьте ее со своей души, пожалейте самого себя», — буквально умоляет она Ривареса, видя и чувствуя испытываемые им внутренние мучения. Но слышит в ответ: «Тяжка десница Господня!» Почти слово в слово повторяет он слова отца Монтанелли.
Что этим хотела сказать Э. Л. Войнич? Наверное, у каждого может быть своё восприятие этих мыслей. Но все эмоции и переживания Артура и Джеммы отходят на второй план, уступая место борьбе за освобождение Италии. Э. Войнич самым подробным образом описывает подготовку к важнейшей операции революционеров. Наверное, здесь и нам следует взять небольшую паузу и взглянуть на жизнь британской писательницы, чтобы глубже понять отдельные штрихи её романа и её отношение к религии.
Религиозные корни Э. Л. Войнич
Серьезные исследователи творчества Э. Л. Войнич советского периода подчеркивали, что в «Оводе» она глубоко раскрыла «лживость и лицемерие религиозных учений», обосновывая «мысль о губительном воздействии религии на личность человека» и срывая «ореол святости с религии и её служителей». При этом отмечалась демонстрация романом несовместимости революционных убеждений с религией, так как «путь Артура» — это линия на отречение «от либерализма и религиозных заблуждений, приход к революционному действию и атеизму». В свете чего проявляется закономерная необходимость «замены традиционного символа спасения — кроткого Христа — подлинным спасителем человечества — героем борцом».
В целом акцент на нестыковку революционности и веры просматривался во многих рецензиях советского периода, что совершенно не удивительно. Насколько в реалии вера и революционность не могут сочетаться друг с другом, мы попытаемся рассмотреть в одной из следующих глав, а пока обратим внимание на откровения советской и российской писательницы Евгении Таратуты, глубочайшего исследователя творчества Этель Лилиан Войнич.
Какой же интереснейший взгляд, не правда ли? Позволяющий вчитываться в строки «Овода» с новыми внутренними ощущениями. Однако здесь мы вправе спросить: как и при каких обстоятельствах формировались убеждения Войнич? Откуда появились сомнения? Что привело писательницу к атеистическим воззрениям, а потом помогло ей найти себя настоящую?
Воспитанная в католической семье Э. Л. Войнич — дочь известного английского математика Джорджа Буля, одного из основателей математической логики. Весьма симптоматично, что еще до своих первых шагов в мире высшей математики, он был священнослужителем. В своём труде «Исследование законов мышления, на которых основываются математические теории логики и вероятностей» ученый высказывал убеждение, что существование Высшего Разума в большей степени проявляется «из наблюдений за окружающей средой, изучение строения и морального формата нашего собственного естества». Хотя данный путь познания мира «ограничен нашими способностями и уровнем знания», он более реален, нежели «попытки достижения понимания на почве естественной религии».
Как усматривается, в контексте понимания происходящего во Вселенной Дж. Буль отдавал предпочтение разумному восприятию Божественной природы, нежели чувственному. При этом, по словам супруги ученого Мэри Эверест, основания и цели Дж. Буля имели психологический, педагогический и теологический источник, а главное — цели, совсем не математические, как о том стали утверждать его ближайшие последователи, а затем и исследователи истории математической логики. Связывает она это с неким «булевским методом обучения», который представляет собой определенную психологическую теорию познания с религиозным уклоном, и которая, в свою очередь, стала основой всех логико-математических открытий ее мужа [Пушкарский А. Г. Джордж Буль и проблема психологизма в логике].
Отношение матери Этель Лилиан собственно к религии отчетливо просматривается в её переписке с Чарльзом Дарвином. По её утверждению, «особенным проявлением воздействия на человеческий мозг Божественного духа является формирование в нем нравственного начала». Причем «каждый индивидуум наделяется свободой выбора: уступить своим животным инстинктам либо следовать в русле Божественного руководства, призывающего сопротивляться данным импульсам в соответствии с нормами морали».
Вероятно, такого рода разговоры Этель слышала с самого детства. Да, её отец скончался спустя несколько месяцев после рождения дочери, но? Как мы можем видеть, мать её свободно рассуждала о таких тончайших нюансах. Правда, на этапе взросления Этель пришлось столкнуться с трудностями, которые неизбежно оставили след на её мировосприятии. Когда девочке было восемь лет, она заразилась бактериальной кожной инфекцией, известной как «болезнь грязи», на что, возможно, повлияли тяжелые условия жизни. Мать приняла решение отправить дочь в семью её дяди Чарльза Буля, занимавшего административную должность на шахте в Ланкашире. Чарльз был «религиозным фанатиком и садистом», чьи дети жили в страхе перед его частыми избиениями. Никогда не поднимая руку на Этель, он выискал иной способ запугивать и мучать ребенка. Он заставлял племянницу часами играть на пианино, «когда колотил ключи и строил ужасные гримасы». Несколько раз дядя Чарльз «незаслуженно обвинял её в краже и иных непристойных деяниях, а из-за отказа девочки признаться сутками держал взаперти, угрожая использовать химикаты для того, чтобы она созналась в несовершенном». Но Этель стоически держалась. Наконец, он пожаловался сестре, что девочка плохо влияет на его дочерей и спустя два года отправил её к матери [Pamela Blevins]. По возвращении домой у нее был «нервный срыв» [Shoshana Milgram Knapp].
Ассоциировалась ли у девочки жестокость дяди с его религиозностью, не имея на то документального подтверждения, сказать невозможно. Но не исключено вызревание в ней протеста против жестокого обращения с людьми. Возможно, именно в те свои тяжелые дни она, обращаясь к Богу с просьбой о помощи, начала терять веру, не ощущая моментальной поддержки. Кроме того, возможно, именно пережитый в детстве страх послужил причиной вложения в уста Артура слов о его боязни проводить время в одиночестве в темноте. Нельзя исключать и то, что неоднократные требования дяди сознаться в том, чего девочка не совершала, побудили писательницу именно в таком ключе осветить допросы Артура во время его первого ареста.
Как бы то ни было, можно уверенно сказать, что Этель с детских лет познакомилась с христианством. Не будем гадать о том, что именно подорвало в ней веру в старшем школьном возрасте, но именно в эти самые годы юная Этель проникается симпатией к образу итальянского революционера Джузеппе Мадзини, который в первой половине XIX в. основал организацию «Молодая Италия». Очарование взрослеющей девушки своим кумиром было настолько сильным, что «вплоть до замужества она одевалась только в чёрные тона, соблюдая траур по отсутствию в мире подлинной свободы для всех» [Shoshana Milgram Knapp].
Возможна ли революционная борьба в религиозной оболочке?
В одном из писем советскому писателю Борису Полевому Э. Л. Войнич призналась, что «с ранней юности большое влияние на меня оказали биография и произведения Мадзини, а впоследствии (1885-1886) жизнь и произведения аббата Ламеннэ, чьи «Слова верующего» я знаю чуть ли не наизусть» [Войнич Э. Л. Сочинения, т. 2, с. 570].
С этой работой французского философа и публициста XIX в., одного из основоположников христианского социализма аббата Ламенне Э. Л. Войнич познакомилась в Париже. Он был одним из создателей журнала L’Avenir, ратовавшего за отделение церкви от государства, обеспечение прав и свобод личности, установление всеобщего голосования и пр. По мнению аббата Ламенне, невмешательство государства в церковные дела «должно быть куплено отказом папы от светской власти и духовенства — от государственного жалованья».
В своем трактате «Слова верующего» аббат Ламенне называет веру дочерью «Слова», проникающей «в сердце со словами, а не с кинжалом». «Если кто придет и скажет: «Вы принадлежите мне», — пишет он, — отвечайте: «Нет, мы принадлежим Богу»». «Чтобы исцелить все зло, угнетающее людей», Иисус проповедовал справедливость, которая есть начало милосердия, и милосердие, которое есть свершение справедливости. Однако «теперь судят и угнетают люди», ставшие «господами мира» при помощи дьявола. Но их «царство» — на время, и «мы подошли к концу» этого периода. «Я вижу, как подымаются мятущиеся народы и цари бледнеют под диадемою», а по земле разбрасываются тронные «обломки». Поэтому, «когда вы видите человека, которого ведут в тюрьму или на казнь», не спешите говорить: «Это злой человек, совершивший преступление против людей». Ибо «может быть это человек добра, хотевший служить людям, и наказанный за это угнетателями их». Нужно «молить Бога, чтобы Он сократил испытание». Кроме того, «разве вам нечего просить у Того, кто послал вас на землю? После молитвы не чувствуете ли вы ваше сердце более облегченным и вашу душу более удовлетворенной?» «Любите Бога больше всего, и ближнего, как самого себя, — и рабство исчезнет с лица земли»; бегите от людей, «которые не любят Бога и не боятся его», так как «они дышат проклятием». «Закон Бога — закон любви», — резюмирует Ламенне.
Идеи мыслителя вошли в подготовленный Дж. Мадзини «Манифест «Молодой Италии»», констатирующий свершение великих революций прежде всего благодаря идейной твёрдости. «Первоначально моральное направление, а уже следом — материальное», ибо «штыки недейственны, ежели не защищают прав», а последние, как и «обязанности в обществе вытекают из глубокой совести, укорененной в большей степени». «Слепая же сила может порождать жертвы». Другое дело, если «сегодня наша религия остаётся религией мучеников, завтра это будет религия победы».
Религиозный акцент «Молодой Италии» проявляется и в присяге, которую приносили члены подпольной организации. Согласно Итальянской энциклопедии, вступающий в её ряды клялся «отныне и навсегда посвятить все свои моральные и физические силы» для «завоевания независимости и свободы Италии». Причём клятва эта была «перед Богом, отцом свободы, и перед людьми, рождёнными радоваться, и перед собой, своей совестью, зеркалом естественных законов». Таким было наполнение идеи Дж. Мадзини, написав на знамени с одной стороны «равенство и свобода», а с другой — «Бог с нами», превратить «революцию в религию» [D’alcune cause che impedirono finora lo sviluppo della liberta in Italia].
Потому нет ничего удивительного в том, что на первых триколорах Римской республики 1849 года доминировал девиз Dio e popolo (Бог и народ). Правда, в данном раскладе «Бог понимается, прежде всего, как Великий Создатель, а народ — как основной участник движения к прогрессу». В основе такого подхода лежала «глубокая и искренняя вера Дж. Мадзини, радикально отличавшаяся от общепринятого трансцендентного видения Бога», которое проповедовала католическая церковь. Говоря иными словами, речь шла «об исключении из традиционной формы религиозности каких-либо причин, тормозящих исторический прогресс», т. е. фактически «новой формулы вероучения, религии человечества, характеризующейся имманентным присутствием Бога в качестве высшей этической силы, откровение которой должно быть доступно во всей истории» [Pensiero e azione. Dio e popolo].
На религиозный характер программных установок итальянских революционеров обращал внимание и Карл Маркс, по словам которого подготовленные Дж. Мадзини документы «проповедуют религию, апеллируют к вере», но их девиз «Бог и народ» «может иметь какой-то смысл в Италии, где Бога противопоставляют папе, а народ — монархам» [Собрание сочинений, т. 7, с. 518].
Сложно не согласиться, что идеология «Молодой Италии» проводила водораздел между внутренней верой и признанием церковных правил, как, например, безоговорочного признания святости римского папы. Истоки такого подхода «молодых итальянцев» просматриваются в отношении самого Иисуса к фарисеям и книжникам. Вспомним, что Иисус пришел не нарушить закон или пророков, а исполнить их — по причине того, что важнейшее в законе было оставлено многими. Войдя в Иерусалимский храм, он прогнал из него «всех продающих и покупающих», опрокинул столы менял и произнес: «Дом мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». Призывая верующих общаться со Всевышним напрямую, без посредников, Иисус фактически боролся за права народа в социальной и религиозной сфере, покусившись на власть оформившегося к тому времени жреческого сословия, претендовавшего на роль посредников между человеком и Богом.
«Тогда Иисус начал говорить народу и ученикам Своим и сказал: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают: связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди: расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель!» (Мф. 23:1-7).
Безусловно, Иисус говорил не об упразднении религии, а о возврате к религиозным корням, нормам морали и нравственности, с тончайшим противопоставлением аспекта внутренней веры чиновничьему аппарату от религии. Не удивительно, что жрецы всерьез восприняли угрозы в свой адрес: «Отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его» (Мф. 21:43). Не желая дальнейшего распространения таких проповедей, «старейшины народа, первосвященники и книжники» обвинили Иисуса в развращении народа и запрете «давать подать кесарю» (Лк. 23:2).
Хочет кто с этим соглашаться или нет, но идейная направленность этих евангелических строк вполне укладывается в программные установки «Молодой Италии». Могла ли не прочувствовать этого Э. Л. Войнич, так умело обыгравшая сюжетную линию романа через «столкновение» на революционном поле веры и неверия? Вопрос, конечно, риторический. Но вернемся к тому революционному фону, который разжёг большой пожар в юной душе Этель, и постараемся глубже понять произошедшие в ней перемены.
Революция, атеизм и сводный образ Овода
В возрасте 16 или 18 лет Этель приступила к изучению музыкального искусства в Берлинской консерватории (в качестве пианистки). Она посещает лекции славистов, знакомится с «Государём» Никколо Макиавелли и романом «Подпольная Россия» Сергея Степняка-Кравчинского [Pamela Blevins].
С. Степняк-Кравчинский — русский революционер, один из идеологов террора против представителей власти, совершающих антинародные преступления. После убийства шефа жандармов Николая Мезенцева он эмигрировал из России и проживал в Лондоне. После возвращения в Англию Э. Л. Войнич познакомилась с ним на собраниях политических иммигрантов. Как она впоследствии писала Б. Полевому, С. Степняк- Кравчинский «часто бывал у нас, мы с сестрой шутя звали его «опекун». Для нас он был герой».
Его рассказы о русских революционерах настолько воздействовали на девушку, что в ней вызрело желание познакомиться с жизнью в России изнутри. В 1887 г. она поехала «в далекую, неизвестную страну не как дочь знатного англичанина, а как скромная гувернантка, таящая желание связать судьбу с русской революционной молодежью». В Петербурге, «поступив на службу в семью влиятельного генерала, она сблизилась со студенткой-медичкой, женой народовольца, вошла в кружок» революционеров и «с упоением проводила свободное время в их убогой квартирке где-то на петербургской окраине». Посещала арестованных в тюрьме, своими глазами видела арестантов, направлявшихся под конвоем в Сибирь [Борис Полевой. Силуэты].
В беседе с советским журналистом, главным редактором тогдашней «Комсомольской правды» Алексеем Аджубеем Э. Л. Войнич также делилась воспоминаниями о «своих связях с народовольцами», с которыми «была хорошо знакома» [«Серебряная кошка», или Путешествие по Америке].
Параллельно Этель вела в России активную подпольную деятельность, т. е. с революционным движением она была знакома не понаслышке, а изнутри. Значит, она не могла не увидеть огромной разницы в сути революционной борьбы в Италии и России. Если в Италии деятельность революционеров облекалась в религиозную оболочку (в том или ином звучании), то российские революционеры в основной массе были убежденными атеистами. При том что, в отличии от национально-освободительной борьбы в Италии, движение в России было направлено против «своей» власти, к тому же посредством осуществления жестоких террористических актов.
Возможно, именно эти размышления породили диалоги героев «Овода» о путях революции и месте религии в революции. С одной стороны мы слушаем рассуждения Джеммы: «Во время революций насилия неизбежны, но это будет только в отдельных случаях, это будут исключения, вызванные исключительностью исторического момента. А в террористических убийствах самое страшное то, что они становятся чем-то заурядным, на них начинают смотреть, как на нечто обыденное, у людей притупляется чувство святости человеческой жизни. Главная же наша цель — изменить отношение человека к человеку. Приучая невежественных людей к виду крови, вы уменьшаете в их глазах ценность человеческой жизни».
С другой стороны, ей возражает Артур: «По-моему, главная причина всех наших несчастий и ошибок — душевная болезнь, именуемая религией. Сама болезнь — это религиозная направленность ума, это потребность человека создать себе фетиш и обоготворить его, пасть ниц перед кем-нибудь и поклоняться кому-нибудь. Кто это будет — Христос, Будда или дикарский тотем, — не имеет значения. Вы грубо ошибаетесь, думая, что я рассматриваю террористические акты только как способ расправы со зловредными представителями власти. Нет, это способ — и, по-моему, наилучший способ — подрывать авторитет церкви и приучать народ к тому, чтобы он смотрел на её служителей, как на паразитов».
Признаем, что Э. Л. Войнич мастерски обозначает глубину этой проблемы. Может ли человек во имя реализации праведных, по его убеждению, идей распоряжаться чужими жизнями? Возможно ли ратовать за благо народа и без зазрения совести лишать жизни тех, кто думает по-иному? Причём не важно, делается это с искренней верой в Бога или, наоборот, во имя искоренения её.
Впрочем, Э. Л. Войнич не выносит однозначного вердикта на сей счёт. И это понятно: она была свидетельницей того, как молодые люди рисковали своими жизнями ради идеи и как их ссылали на каторжные работы, она столкнулась с предательством, рука об руку шедшим с героизмом. Но, повторимся, однозначного ответа у неё нет. По всей видимости, именно поэтому художественный портрет Овода вбирает в себя черты как итальянских, так и российских революционеров. В уста же Артура и его окружения она вкладывает свои мысли и сомнения по всем значимым вопросам революционного движения, без привязки к географическим широтам.
«Очень трудно сказать, как рождается образ», — написала она однажды. «Ходила по галерее Лувра, и вот портрет итальянского художника Франчабиджо. XVI век. Он сразу понравился. Купила репродукцию, повесила над кроватью. Лицо мужественное и печальное. Это Артур. Когда писала, смотрела на него» [Борис Полевой. Силуэты]. В свою очередь «личность Ламенне, как мне кажется, отчасти оказала известное влияние на создание образа Монтанелли» [Войнич Э. Л. Сочинения, т. 2, с. 570].
Вместе с тем идея донесения священником до властей сведений, которые стали известны из исповеди Артура, вполне возможно, берет начало непосредственно из «Подпольной России». Вот как об этом пишет С. Степняк-Кравчинский: «Полиция через священников, которые, нарушая тайну исповеди, превратились в доносчиков, проведала, что среди крестьян составился опасный заговор, во главе которого стоят «нигилисты», народ отчаянный и способный на всё» [Подпольная Россия].
Таким образом, в «Оводе» запечатлелись акценты, характерные для революционного движения далеко не одной отдельно взятой страны. Именно поэтому аспект взаимовлияния революционности и атеизма в романе рассматриваются с нескольких углов. Ну а сам по себе революционный фон оказался настолько близким Этель Лилиан, что в 1902 г. она вышла замуж за польско-литовского революционера (позднее — литератора и библиофила) Михаила Войнича, переселившегося в Англию после побега из сибирской ссылки.
Библейские параллели в «Оводе» — ради чего?
Несмотря на очевидный протест Артура против лицемерия церковных служителей, религиозная канва романа Э. Л. Войнич не вызывает никаких сомнений. И сложные вопросы поднимаются уже в самом эпиграфе, заимствованном из Евангелия: «Оставь; что тебе до нас, Иисус Назарянин?» Литературоведы до сих пор не имеют единого мнения по поводу направленности этих строк.
Согласно Евангелию от Марка, при проповедовании Иисуса в синагоге древнего города Капернаума люди «дивились Его учению, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники». Вдруг находившийся в синагоге «человек, одержимый духом нечистым», вскричал: «Оставь! что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас! знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий». Но Иисус «запретил ему, говоря: замолчи и выйди из него». Тогда «дух нечистый, сотрясши его и вскричав громким голосом, вышел из него». И все ужаснулись, «так что друг друга спрашивали: что это? что это за новое учение, что Он и духам нечистым повелевает со властью, и они повинуются Ему?» (Мк. 1: 21-27).
В своих комментариях к этому отрывку Александр Лопухин пишет, что назарянином «демон называет Христа, вероятно, имея целью возбудить к Нему недоверие в слушателях как к жителю презираемого города Назарета». Иисус же с указанием «умолкнуть» повелевает злому духу «выйти» из бесноватого. Этим он демонстрирует свою победу над сатаной.
Украинский католический священник Ириней Погорельцев пишет, что под личиной человека в синагоге находился дьявол, «одержимость» которого «в полной мере проявилась только при встрече с Иисусом, в котором враг рода человеческого распознал врага рода бесовского». Как следствие, страх перед погибелью заставил беса открыть себя: «Ты пришел погубить нас!» Священник убежден, что «сатана совсем не против» посещения верующими церквей, исполнения религиозных обрядов или следования традициям, но до тех пор, пока «за всем этим не стоит истинная живая вера». В такой «тёплой» душе бесу настолько вольготно, что «он может никак себя не проявлять, а мы — считать себя образцовыми христианами». А вот на этапе серьезного восприятия нами веры, когда мы «понимаем, что за словами должны следовать дела, что наше посещение храма — не дань традиции, а действительно встреча с живым Богом в Его Слове и Таинствах — вот тогда нечистый выдает себя». Поэтому нередко проявляется желание верующих оставаться тихими и спокойными «тёплыми» приверженцами религии, нежели реально двигаться по пути истины. Вот и получается, что клич «Оставь; что Тебе до нас» исходит уже не от беса, а от нас самих.
Интереснейший взгляд, однако. В любом случае спонтанным решение Э. Л. Войнич поместить эти библейские строки в качестве эпиграфа к своему роману никак не назовёшь. Так в ком же засел бес? В одном из героев романа? Или во всех понемногу: революционерах, священнослужителях? А ежели копнуть глубже, быть может, «бесовская» страсть проявляется в любом из нас при определенных обстоятельствах, и верующий должен постоянно бороться с самим собой, чтобы не быть поглощенным своими собственными недостатками?
На протяжении всего романа Э. Л. Войнич вкладывает в уста персонажей высказывания из Библии. Артур произносит: «Потерявший душу свою ради Меня сбережет её» (Мф. 10:39). Постоянно цитирует Библию Монтанелли. Ну а знаменитый диалог кардинала с Артуром в тюремной камере вообще изобилует библейскими фразами, путь и не в дословном изложении.
Тем самым писательница призывает нас порассуждать о жизни. Что есть счастье? К чему стремится наша душа? Что мы вынашиваем в сердце своём? Мастерски избегая черных или белых тонов в отношении героев, она демонстрирует их многогранность. Каждый из них по-своему несчастен. Исстрадался. Но во имя чего? Где есть зло, а где добро? Как оценить внешне бессознательное нанесение человеку травмы (моральной или физической)? В каком формате воспринять человеческие побуждения, когда чистые и искренние намерения приводят к трагедии?
Таким образом, героический ореол революционности в «Оводе» лишь оттеняет горячие чувства двух молодых людей, которые так и не заявили о себе в полный голос, и тончайшие нюансы взаимоотношений отца и сына, и глубочайшие размышления самого автора о смысле жизни и вере. Благодаря многослойности сюжетной линии Э. Л. Войнич затрагивает и другие моменты, имеющие непосредственное отношение к христианской религии, как, например, предсмертную исповедь. Артур отказывается от неё, и это его решение перекликается с «Последней исповедью» Николая Минского (была опубликована 1879 г. в первом номере журнала «Народная Воля»), с которым переписывалась Э. Л. Войнич. В драме отображена беседа приговоренного к смерти революционера со священником:
— О, умились, дитя мое, пред смертью
И богу вздох последний посвяти…
— Я сам, старик, продумал о Христе
Последний день своей недолгой жизни.
И много, много думал я.
И я решил, что повесть о Христе —
Пустая ложь.
— В дни юности когда-то. Вере в бога
Уже давно противился мой разум,
Но лишь вчера сказал мне голос сердца,
Что бога нет.
— Что ж говорил тот голос?
— Он говорил, что если на Голгофе,
Века назад, своей святою кровью
Грехи людей Христос бы искупил,
То не было б моей сегодня казни.
— Его пути для нас неизъяснимы.
— Прощай, мой сын! Не дал господь мне тронуть
Твой дух. Сюда с надеждой робкой шел я,
С отчаяньем отсюда удаляюсь.
Пусть бог простит твою гордыню.
Быть может, что и к свету ты стремился,
Хотя бродил не светлыми путями.
— Ты враг народа.
И не за то ль, что громкие слова
На языке всегда у вас,— друзьями
Вас должно счесть? Вы — слуги Божьи? Так ли?
Но для кого ваш Бог страдал и умер?
Кому служил Он? Сильным? Богачам.
Зачем же вы с волками подружились?
Из всех врагов презреннейшие — вы!
Трусливые, со сладкими словами,
Изменники, лжецы и лицемеры.
Когда народ в цепях тирана стонет,
Смирению вы учите народ.
Тому ль учил Божественный учитель?
На то ль дал крест, чтобы исподтишка
Его крестом вы слабых убивали?
И последние слова узника:
— Постой! В твоих глазах я встретил слезы,
И голос твой дышал ко мне участьем.
Старик! Твою я презираю рясу,
Но доброе под ней, быть может, сердце.
Как поп — мне враг, как человек — быть может,
Ты мне и друг. Прими же в благодарность
Ты мой поклон и тёплое спасибо!
Искупительная жертва отца Монтанелли
Невидимая нить между образом 33-летнего Артура и Иисусом (которому также было 33 года от роду) более отчетливо начинает просматриваться к концу романа. Так, незадолго до своего опаснейшего мероприятия, во время совместного ужина с Джеммой, Артур будто готовит себя к смерти и разламывает взятое с тарелки печенье на две одинаковые части. Это неприкрытая аллюзия на Тайную вечерю, последнюю трапезу Иисуса Христа с его апостолами. Согласно новозаветному описанию последних дней жизни Иисуса: «Когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26:26-28).
Уже после своего ареста, беседуя с отцом Монтанелли в тюремной камере, Артур едва смиряется с мыслью о том, что ему «придётся умереть — ему, полному сил и жизни». Он так по-человечески выражает своё несогласие с вынужденным уходом из жизни на пике молодости, так же, как это делал Иисус в Гефсиманском саду: «Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39).
Артур умоляет падре прийти к важнейшему решению всей его жизни: отказаться от Бога, выбрав сторону сына-атеиста, и бежать с ним, чтобы начать новую жизнь. Монтанелли пытается соблюсти некую срединную линию, предлагая организовать побег сыну, не желая отказываться от веры, на что Артур не соглашается. Кардинал остается один на один с подтачивающей его изнутри дилеммой: принять предложение Артура или принести в жертву родного сына ради сохранения спокойствия в городе. Он делает свой выбор, и Артура расстреливают.
На следующий день в преддверии праздничной службы, которую должен вести отец Монтанелли, в его мыслях проносится: «Боже! Ты взираешь с небес на земные мучения и улыбаешься окровавленными губами. Тело Христово, преданное во спасение людей, кровь Христова, пролитая для искупления их грехов! И этого мало?» А в своей речи перед верующими он произносит: «Вы собрались, чтобы вкусить от жертвы, принесенной вам, и возблагодарить за это Бога. Ликовали вы в сердце своем, что отпустятся вам грехи ваши, и радовались своему спасению. И вот я прошу вас: подумайте, какой ценой оно было куплено. Вот тело, отданное за вас. Возьмите же его, христиане, и ешьте!» Он хватает ковчег со святыми дарами, поднимает его над головой и с размаху бросает на пол. Тут напряженное молчание присутствующих разрешается «неистовыми, истерическими воплями». Рыдающие люди выбегают на улицу, «опрокидывая стулья и скамьи, сталкиваясь в дверях, давя друг друга, обрывая занавеси и гирлянды».
Не суть важно, в каком состоянии кардинал возмущается искупительной жертве Иисуса. Гораздо важнее, во имя чего была принесена эта жертва, ежели опять «вы приходите ко мне с лживыми славословиями и нечестивыми молитвами»?
Здесь уместно вспомнить любопытные рассуждения на сей счёт всё того же аббата Ламенне. Как пишет Н. Водовозов в энциклопедической статье о французском писателе, в его понимании познание добра и зла не было грехом, а было первым шагом на пути к прогрессу. Поэтому доктрина первородного греха «ошибочна и внутренне противоречива: как проявление индивидуальной воли, грех не может быть наследственным».
«Дух бодр, плоть же немощна» (Мф. 26: 41), — говорит Иисус. А значит, мы сами не всегда находим в себе силы не совершать греховных поступков. Так почему же кто-то должен быть принесен в жертву за наши ошибки, нередко даже сознательные? Тем более что грехи по-прежнему остаются неотъемлемой частью нашей жизни. И кто возьмет на себя смелость уверенно определить, оправдано ли принесение Овода в жертву на алтарь, так сказать, общественного спокойствия? Неужели путём подобных жертв только и возможно расчистить путь к земному счастью?
Так можно ли назвать «Овод» антирелигиозной книгой?
Речь Монтанелли в церкви на следующий день после казни Овода вкупе с его антицерковными рассуждениями дали повод многим оценивать роман Э. Л. Войнич как антирелигиозный. Эта тенденция появилась сразу же после первого издания романа в США в 1897 г. Хотя имел место и иной взгляд на произведение, что подтверждается перепиской между Э. Л. Войнич с Николаем Минским.
По словам самой писательницы, взгляд русского поэта «коренным образом отличается от всех ранее высказанных мнений». Несмотря на то, что в США «книга, с литературной точки зрения, оценивается на высоком уровне», параллельно говорят о её «скандальной и ужасающей направленности». На русского критика роман «произвел в корне диаметрально противоположное впечатление». Очевидно, он предложил писательнице опубликовать роман в журнале «Мир Божий», в свете чего писательница интересовалась его читательской аудиторией.
Э. Л. Войнич считала «Овод» произведением не для молодых, а для людей зрелого возраста, могущих воспринять вложенные в труд идеи. Тем не менее даже «взрослая» аудитория в немалой степени посчитала роман антирелигиозным. Или антиклерикальным? Пожалуй, такое определение вызывает меньшее отторжение. Ведь под клерикализмом подразумевается стремление церкви и духовенства к главенствующей роли в общественно-политической и культурной жизни общества. Тем более что в самом романе весьма искусно проведена граница между внутренней верой человека и «аппаратной» религией, с которой едва ли может ассоциироваться ракурс Божественного. И не соответствует ли данная позиция воззрениям Иисуса, о которых говорилось выше?
Ну а в заключении отметим, что первое издание «Овода» в России увидело свет в именно в «Мире Божьем» в 1898 г. Сама же писательница некоторое время преподавала в католической школе. Парадокс? А может быть, вполне естественный путь духовных исканий?