когнитивная война что это такое
Битва за мозг: Третья мировая будет не атомной, а когнитивной
Не все отнеслись серьёзно к тому, что в августе этого года советник министра обороны России Андрей Ильницкий заговорил о «ментальной войне», с помощью которой Запад рассчитывает победить Россию. Им были высказаны совершенно правильные мысли насчёт угрозы «ментального заражения чуждыми смыслами», что русские «культура, традиции, убеждения и мировоззрение людей выступают главным призом ментальной войны против нас». Трудно поспорить и с таким утверждением:
В настоящее время инструменты ведения войны и соперничества мирного времени схожи до степени смешения. Спектр угроз и способов межгосударственного противоборства изменяется настолько, что можно констатировать возникновение нового типа войны – ментальной войны. И эта война уже идёт. Цель войны нового типа – уничтожение самосознания, изменение ментальной, цивилизационной основы общества противника. Ментальные войны ведутся без объявления, последствия их проявляются хоть и не сразу, но необратимо. Им присущи стратегические и оперативные цели, определённые этапы и технологии реализации.
Действительно, если «ранее, в классической войне, требовалось разгромить ВС противника и захватить его территорию, то теперь это вовсе не обязательно». Поскольку «можно разрушить государство и уничтожить страну, поменяв самосознание, мировоззрение, цели, ценности и приоритеты общества». Причём это бесповоротно, поскольку «если ВС и инфраструктуру можно восстановить, то эволюцию мировоззрения повернуть вспять невозможно». Если народ России, несмотря на мощь её армии, проиграет ментальную войну, делает вывод Ильницкий, то, утратив свой «цивилизационный, духовно-нравственный код, исчезает из мировой истории», так же как исчез из неё вместе с потерпевшим поражение в похожем конфликте с Западом СССР и советский народ.
Всё вроде бы так – честные наблюдатели это видят. Но неужели это действительно осознанная, целенаправленная политика Запада с целью победить нас без войны? Или просто сейчас такой мир, всё это происходит спонтанно, само собой, и не надо видеть демоническое начало и «конспирологию» там, где их, в общем-то, нет? Для неискушённых, благородных людей, судящих о других по себе, простительно было думать так. Но только до начала октября. Потому что слова советника Сергея Шойгу нашли полное и абсолютное подтверждение – в стане НАТО. За одним стилистическим исключением – «ментальную» войну натовцы называют «когнитивной» (от лат. cognitio – восприятие, познание), что практически одно и то же. Судите сами.
Летальная стратегия НАТО
8 октября западный интеллектуальный ресурс The Grayzone опубликовал статью Бена Нортона «За когнитивной войной НАТО: Битва за мозг, которую ведут западные военные».
Возглавляемый США военный картель НАТО опробовал новые методы гибридной войны против своих самопровозглашённых противников, включая экономическую войну, кибервойну, информационную войну и психологическую войну. Теперь НАТО разрабатывает совершенно новый вид боевых действий, который назвало когнитивной войной. Описанный как «милитаризация наук о мозге», новый метод включает в себя «взлом личности» путём использования «уязвимостей человеческого мозга» для реализации более сложной «социальной инженерии».
Провозглашённая цель натовской «битвы за ваш мозг» в «человеческой сфере» – «сделать каждого оружием». Эта фраза, разумеется, требует пояснения. Вот оно:
До недавнего времени НАТО разделяло войну на пять различных оперативных областей: воздушную, наземную, морскую, космическую и кибернетическую. Но с развитием стратегий когнитивной войны военный альянс обсуждает новый, шестой уровень: «человеческую область».
Автор ссылается на спонсированное НАТО исследование 2020 года, в котором чёрным по белому говорится: «В то время как действия, предпринимаемые в пяти областях, выполняются для того, чтобы оказать влияние на человека, цель когнитивной войны состоит в том, чтобы сделать каждого оружием». Никаких иллюзий не должно быть: «Мозг станет полем битвы XXI века», а люди – «это спорная область», «главная уязвимость», которую необходимо подчинить и использовать в своих интересах.
Откровения дю Клюзеля
Дважды в год – весной и осенью – НАТО проводит «мероприятие в стиле питчинга», которое называется «Инновационный вызов». 30 ноября оно состоится в Канаде под названием: «Невидимая угроза: инструменты противодействия когнитивной войне».
В преддверии и в плане информационной подготовки этого мероприятия Канадская ассоциация НАТО (NAOC), формально «независимая» неправительственная организация, имеющая, однако, согласно её сайту, «прочные связи с правительством Канады, включая Министерство по глобальным вопросам и Министерство национальной обороны», провело «панельную дискуссию» по когнитивной войне. В нём принял, в частности, участие автор приведённого выше исследования НАТО 2020 года Франсуа дю Клюзель. Это отставной французский офицер, создавший в 2013 году в Норфолке (американский штат Вирджиния) Инновационный центр НАТО, которым управляет с тех пор. В своём выступлении он отметил, что когнитивная война «прямо сейчас является одной из самых горячих тем для НАТО» и «стала повторяющимся термином в военной терминологии в последние годы».
Француз-атлантист говорил чётко и… страшно. Вы только вдумайтесь:
Крайне важно понимать, что это игра на нашем познании, на том, как наш мозг обрабатывает информацию и превращает её в знания, а не только игра на информации или на психологических аспектах нашего мозга. Это не только действие против того, что мы думаем, но и действие против того, как мы думаем, как мы обрабатываем информацию и превращаем её в знания. Другими словами, когнитивная война – это не просто другое слово, другое название информационной войны. Это война с нашим индивидуальным процессором, нашим мозгом.
Дю Клюзель определил когнитивную войну как имеющее «универсальный охват» «искусство использования технологий для изменения восприятия человеческих целей». Эти технологии, по его словам, включают области NBIC – нанотехнологии, биотехнологии, информационные технологии и когнитивные науки. Они создают в совокупности «своего рода очень опасный коктейль, который может ещё больше манипулировать мозгом».
Всё это подробно разбиралось и в его исследовании годичной давности. Когнитивная война, разъяснялось в нём, преследует цель подорвать доверие к институтам, политикам, собственной стране и её союзникам:
Это поле боя является глобальным благодаря интернету. Не имея ни начала, ни конца, эта война не знает передышки… в любом месте, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю.
Современная концепция войны заключается не в оружии, а во влиянии. Победа в долгосрочной перспективе будет зависеть «исключительно от способности влиять на когнитивную область и изменять её», прошли те времена, когда войны велись за землю, теперь они будут вестись за мозг.
Таким образом, вывод, сделанный дю Клюзелем в своём спонсированном НАТО исследовании прошлого года, остаётся в силе:
Когнитивная война вполне может быть тем недостающим элементом, который позволяет перейти от военной победы на поле боя к прочному политическому успеху. Человеческая сфера вполне может быть решающей областью, в которой многодоменные операции достигают конечного эффекта. Первые пять доменов могут принести тактические и оперативные победы; только человеческий домен позволит достичь окончательной и полной победы.
Именно этот момент отличает когнитивную войну от психологической – последняя не предусматривала достижения долгосрочных политических успехов. Однажды обманутые и распропагандированные люди в какой-то момент приходили в себя, хватались за голову и начинали исправлять допущенные ими глупости и ошибки. А вот теперь этот номер не пройдёт, ибо речь идёт фактически о глубинном перепрограммировании человека, целых обществ и стран – о том самом, о чём бьёт тревогу советник Сергея Шойгу.
Итак, мы видим, как на наших глазах меняется концепция войны, которая, увы, есть самое естественное состояние человека в истории. Изначально цель войны заключалась в поражении живой силы противника. Война могла вестись войсками, не изменяя принципиально жизни остальной части общества. Так было до 1914 года.
Первую мировую войну вели уже не только армии, а страны, их общества, мужчины и даже женщины – победы ковались в тылу, и победили в ней не те, у кого были крепче армии (немцы, русские), а те, у кого оказался крепче тыл (англосаксы и французы), выше психологическая устойчивость. Главное в той войне, второй серией которой стала Вторая мировая, было не столько поразить живую силу противника, сколько уничтожить его инфраструктуру, распропагандировать, подорвать у врага дух борьбы.
Однако сейчас будет ещё круче. Если результатом информационно-психологической войны является нежелание противника продолжать борьбу из-за разочарования в своём деле и идеалах, то когнитивная война идёт ещё дальше. В этом случае противник изощрённо программируется на саморазрушение и самоликвидацию, у него незаметно создаётся нужная врагу «начинка».
Ставшие жертвами этой дьявольской «социальной инженерии» люди искренне полагают, что никакой борьбы и войны вообще нет. А раз нет ощущения войны и поражения в ней, не будет и реванша. Для этого Запад и вкладывает огромные средства в так называемое гражданское общество, всевозможные НПО, «просветительскую деятельность», образовательные и культурные программы, оппозиционных блогеров, СМИ, главная цель которых – незаметно перепрограммировать оппонентов Запада, чтобы потом уничтожить, да так, что те ничего и не заметят. И ещё будут этому аплодировать. Это всё, конец.
Что с того?
России такого конца точно не нужно.
Хорошо уже то, что данная опасность осознаётся. Теперь на очереди следующий этап – нависшую угрозу должно осознать большинство народа, а не только его интеллектуальная элита и государственные люди, знающие по долгу службы повадки западных «партнёров».
Когнитивная война и когнитивная безопасность
Информационные потоки защищает от искажений инструментарий информационной безопасности. Наибольшая нагрузка в этом плане выпадает на кибербезопасность.
Там есть решаемые задачи, которые государство может ставить перед кибернетиками в погонах, выделяя им соответствующее финансирование. Но нет практически ни одной «стены», которую нельзя обойти. Поэтому эта задача вновь возникает на новом уровне.
Последним примером подобного решения стало отсутствие российских информационных интервенций на промежуточные выборы в США, которые были после активного вмешательства в президентские выборы 2016 г. Это стало результатом атаки киберкоманды военных США на петербургскую фабрику троллей, что получило широкое освещение 10. Правда, российская сторона не захотела подтвердить успешность этой атаки 11. И такая публичная реакция вполне естественна, поскольку о плохом никто не спешит сообщать. Успешность может быть также связана с тем, что США посылали свои киберкоманды в Украину, Македонию, Черногорию и Литву для создания защиты от российских хакеров.
Но все это защита от конкретного несанкционированного входа в систему извне. В рамках не технических, а гуманитарных информационных потоков все не так: и задачи носят расплывчатый характер, и тем более их решения. Когда эти решения заимствуются из защиты технических потоков, то они встречают резкое сопротивление потребителей информации, поскольку выстраивание той или иной стены в виде цензуры, запретов на распространение уничтожает базовое свойство гуманитарной информации — быть свободной при порождении и потреблении. Только в этом случае информация имеет свою ценность. Получение цензурированной информации делает ее сразу «секонд-хендом», поскольку разрушает адекватную ее связь с действительностью.
Главное отличие этих двух сфер — это открытость гуманитарных информационных потоков и закрытость технических. По этой причине как бы в принципе нельзя закрыть гуманитарные потоки и открыть технические, ибо это приведет к разрушению самой их сути, они самым радикальным образом лишатся своих главных свойств, ради которых и существуют.
При этом и в самой кибервойне произошли существенные трансформации [13]. Кибербитвы ориентируются сегодня на более легкую мягкую цель — человеческий разум, поскольку это оказалось самым слабым местом киберзащиты. В ответ требуется выстраивание когнитивной защиты на пересечении взаимодействий человека и машины. Когнитивное хакерство направлено на манипуляцию восприятием пользователя, чтобы можно было осуществить атаку.
Когнитивные решения в сфере кибербезопасности опираются на следующие технологии облегчения человеческого когнитивного мышления [14]:
И вот другая сторона этого подхода, то есть «входа» в мягкую сферу с помощью анализа big data, получившего название «когнитивного-социально-вычислительного анализа» 17. Исследователи проанализировали сорок тысяч парламентских выступлений времен французской революции, чтобы определить те из них, которые имели наибольшее значение за счет введения новых инновационных моделей, определяя, как они возникали, развивались и умирали.
В результате авторы приходят к такому пониманию этих процессов: «История человеческой культуры является большим, чем просто возникновение и исчезновение конкретных идей. Это также появление новых механизмов по обработке информации, медиа и ролей, которые играют индивиды и институты в создании и продвижении этих идей во времени. Опираясь на язык биологической эволюции, мы должны понимать не только характеристики, из-за которых среда производит отбор, но и силу этого отбора во времени, а также сдвиги и разнообразную природу механизмов передачи«.
И еще: «Новые словесные модели с левого поля вызывали резонанс, но точно так происходило с правым полем. Политические акторы не только принимали разные идеологические позиции, но и играли разные роли в продвижении моделей. Вместе, в кооперации и соревновании, они создавали новые механизмы для коллективного управления информацией«. Именно так входила модель мышления французской революции, начинающаяся словами «свобода», «равенство», «братство». В наше время это уже были просто слова на советской первомайской открытке, а тогда это была новая модель мира, открывшая ему принципиально новый путь развития.
Когнитивная безопасность должна защитить нас от навязываемого извне понимания ситуации, чужого и чуждого стиля мышления. Правда, и позитив состоит в существовании разнообразия таких стилей в мире, как и множественности языков, за каждым из которых стоит своя собственная модель мира.
Когнитивная атака очень распространена и была распространена в мире. Это и работа миссионера, который навязывает новообращенному свою модель мира во главе со своим богом. Это и работа политиков, которые несут в свое общество конкурентные модели будущего. Это и телесериалы, в сюжет которых массово вставляются «кванты» здорового поведения, чтобы незаметно убедить зрителя принять их.
Обратим внимание и на то, что новые когнитивные модели вытесняют старые, принципиально отрицая их. Именно поэтому Китай ли, Иран ли пытаются контролировать западные информационные и виртуальные потоки у себя в стране, поскольку борются тем самым с уничтожением собственной модели мира, которая в результате должна вступать в конфликт. На такой же, хотя и более мягкой позиции стоит и Россия. Просто в случае России нет такого жесткого столкновения моделей мира, как есть в случае конфуцианской модели для Китая или мусульманской для Ирана с западными представлениями. Китай также создал центры «перевоспитания» для уйгуров-мусульман. И это вызвало волну осуждения по всему миру 19. Ведь по сути это не перевоспитание, а интенсивное создание новой идентичности, призванной вытеснить старую.
Китайский историк Р. Тум говорит о схожести этих процессов с культурной революцией 1966-1976: «Они похожи, поскольку, как и в культурной революции, есть широко распространенный страх среди людей, что их будут сурово наказывать за самое малое выражение их мыслей и представлений, что их выдадут родственники или друзья, которым они доверяли».
США также увидели опасность в китайских центрах Конфуция, созданных в ста американских университетах [21]. С одной стороны, это центры мягкой силы. С другой, они могут заниматься не только влиянием, но и шпионажем. А корпорация РЭНД также заговорила о когнитивной безопасности [22].
В. Лепехин видит сходную проблему в сфере образования, когда замечает: «Когнитивная война, то есть война знаний и смыслов, очевидно не сводится только к информационным атакам. Одно из ключевых направлений современной когнитивной войны — это внедрение новых образовательных стандартов и технологий» [24].
Получается, что и в первом, и во втором случае снова речь идет об определенных «инфраструктурах» ментальности, которые могут принципиально трансформировать процессы мышления и обработки информации.
Обсуждение идет под серьезным лозунгом, что США готовятся к когнитивной войне с Россией [26]. И совсем недавно генерал В. Герасимов объявил о новой американской стратегии «Троянский конь», в рамках которого среди прочего будет задействован протестный потенциал российской пятой колонны 27. При этом подчеркивается основная идея этого нового плана, что атаковаться будут слабые места России, чтобы избежать столкновения с сильными. Запад принялся обсуждать этот как бы свой новый план, но в изложении Герасимова.
Когнитивная война — это война смыслов. Они являются более глубинными образованиями, которые лишь изредка манифестируются на поверхности, но именно они предопределяют нашу ментальность и наше поведение. В ряде случаев смыслы получают конкретную реализацию, например, в образовании и науке, когда продвигаются те или иные методы анализа и в рамках них начинает анализироваться и, соответственно, пониматься конкретным способом действительность. Мы видим в ней то, что заложено в наших моделях анализа.
Как характерный пример такой смены ментальности массового сознания, причем в краткие сроки, можно рассматривать перестройку. В рамках этой смены, например, прошлый друг стал врагом, а прошлый враг — другом, полностью изменилось понимание совсем недавней истории. Возникли, условно говоря, разные социальные группы людей: те, которые учились по старым учебникам, и те, которые учились по новым. И возникло новое поле для конфликтов.
Сталин также проделал в свое время тот же путь, полностью на конкретное время закрывая факультеты и институты истории. Они открылись, когда эта концепция была выработана и ее принялись наполнять содержанием. Советские исторические факультеты всегда были идеологическими: они занимались фильтрацией событий и людей, в результате оставляя известными всем лишь часть из них, соответствующих идеологической картинке. И все это начинало массово транслироваться разными способами: от книг и лекций до кинофильмов.
По сути США заложили в свой базис модель фронтира, а вестерн стал реализацией этой модели для массового сознания. Для сегодняшних США эта модель уже не годится, против нее ведется активная борьба, поскольку коренное население не признает такой своей роли. Уход с арены СССР поменял для большинства постсоветских республик роль СССР с освободителя на завоевателя. То есть возникла новая когнитивная конструкция, отталкиваясь от которой можно было объяснять все остальное.
Когнитивная война может быть совершенно незаметно прятаться с телесериале, романе, песне. Она кодируется в словах и людях, которых мы поднимаем на пьедестал почета. И часто борьба за них протекает не только в информационном и виртуальном пространствах, а просто на улицах, в пространстве физического порядка. Тогда, например, яростно скидываются одни памятники и устанавливаются новые. Но как справедливо заметил Э. Неизвестный, памятники гораздо экономнее сразу делать с отвинчивающимися головами. Кстати, это не только наша особенность: США тоже воюют с памятниками конфедератов, отражающих времена расовых конфликтов. После 2015 года уже удалили 110 памятников 31. А для них это даже более давняя история, чем для нас. И все это определенные ментальные операции над массовым сознанием.
А «нехорошие» ученые уже ведут успешные эксперименты над памятью, позволяющие как восстанавливать забытое, так и преобразовывать и переписывать воспоминания, управляя ими 36. То есть мы вполне сможем помнить то, чего не было, или то, что было не с нами. Сегодня это будущее, но будущее рано или поздно всегда наступает. И тогда наша память вполне может перестать быть нашей.
© Почепцов Г.Г., 2018 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора
Что такое когнитивная война и можно ли в ней победить
Владимир Лепехин
Накануне празднования Великой Победы 9 мая российская общественность ожидает резкого роста дискуссий в СМИ о событиях 76-летней давности. И это связано не с тем, что победа советского народа в Великой Отечественной войне будто бы становится менее значимой, но с тем, что очень многим на Западе хочется пересмотреть её итоги.
История Второй мировой войны — одно из главных направлений современной информационной войны. Вместе с тем эта история давно вышла за рамки баталий в СМИ, став важнейшим элементом когнитивной войны Запада против России, так как касается основы основ существования западной и российской цивилизаций — их смыслов.
Информационная война как часть когнитивной войны
В настоящее время российская пресса вполне справляется с функцией обеспечения коммуникации между властью и обществом, поскольку в стране существуют самые разные СМИ, вольные писать о чем угодно. К сожалению, российские медиа — преимущественно под влиянием извне — все активнее вовлекаются в гибридную гражданскую войну, что разводит журналистов по разные стороны политико-мировоззренческих баррикад.
Но как избежать раскола российской прессы и превращения одной из её частей из важнейшего института народовластия в информационную обслугу российских и зарубежных олигархических групп?
Полагаю, что для начала нужно переосмыслить роль СМИ в современном мире и посмотреть на этот институт не только с позиций «четвертой власти», но также в контексте глобализации мира и разворачивающейся (в том числе и против России) мировой когнитивной войны.
Когнитивная война, то есть война знаний и смыслов, очевидно не сводится только к информационным атакам. Одно из ключевых направлений современной когнитивной войны — это внедрение новых образовательных стандартов и технологий. На той же Украине, к примеру, при активном участии западных «доброжелателей» удалось внедрить систему образования, основанную на полной трансформации гуманитарных наук. Так, еще в середине нулевых годов автору этих строк довелось познакомиться с украинскими учебниками истории, в которых не было такого, например, понятия, как «Великая Отечественная война». Не было понятия и «Красная армия», так как во Второй мировой войне, согласно позиции авторов учебника, участвовали украинские, белорусские и прочие фронты.
Отсутствие адекватного школьного учебника истории, точнее — замена такого учебника извращенной агиткой стала одной из причин образовательной катастрофы на Украине. Выросло целое поколение людей, не просто не знающих мировой и отечественной истории, но воспитанных на националистической квазиисторической ереси, из которой впоследствии — после впрыскивания в сознание молодежи русофобских идей — вырос неонацизм.
И похожие процессы — намеренная примитивизация системы образования и наполнение её лжеценностями и псевдознаниями — наблюдаются сегодня во многих постсоветских странах.
Какие выводы должны сделать российские элиты, оценивая последствия украинского опыта? Как минимум вывод о том, что утрата национальной системы образования не менее опасна, чем поражение на информационном фронте.
Как противостоять противнику в пространстве когнитивной войны
Украинский опыт показывает, что центры организации когнитивной войны в иерархии мирового глобального управления находятся над центрами информационной войны, ибо их предмет — стратегии мирового развития, в то время как главной задачей западных СМИ становится информационно-коммуникационное обслуживание интересов этих центров.
В результате рассмотрения функционала современных медиа в названном контексте любой непредвзятый журналист вынужден будет признать, что сегодня в мире нет нетократии как реальной «четвертой власти», а есть игра в эту самую власть. И в этой игре — как свидетельствует опыт Джулиана Ассанжа — сила отнюдь не на стороне прессы. Сегодня все основные источники и средства трансляции массовой информации имеют конкретных владельцев, встроенных в систему глобального доминирования.
Встроены или встраиваются в эту систему, так или иначе, и многие российские СМИ.
Веб-сайты и интернет-сети, контент и программный продукт в большинстве своем принадлежат зарубежным компаниям. Более того, источники и средства массовой информации и коммуникации монополизированы и, если объективно оценивать их роль в современной информационной войне, находятся на стороне геополитических противников России.
Нет, пожалуй, сегодня в России такого молодого человека, который бы не использовал в качестве поисковика, например, Google. Между тем, по мнению Джулиана Ассанжа, этот поисковик тесно сотрудничает с президентской администрацией и силовыми структурами США. (См. статью «Джулиан Ассанж: Google не то, чем кажется») И такой глобальный ресурс незаменим в когнитивных войнах, так как позволяет не просто информировать пользователей, но формировать сознание миллионов и миллиардов людей на всех континентах.
И я уже не говорю про Facebook, Twitter или YouTube, мировых монополистов в своих форматах подачи информации или дезинформации. Редакции названных сетей не только контролируют проходящую через них информацию, обладая возможностью и правом банить любые аккаунты, но также могут встраивать в трафик любые информационные материалы без уведомления об этом пользователей.
Могут ли российские элиты, власть, общество и отечественная журналистика противопоставить что-либо глобальным информационным монополиям, поднявшимся на уровень средств массового поражения в мировой когнитивной войне? Полагаю, что могут.
Первый шаг в этом направлении мы уже назвали: рассмотрение информационных процессов в глобальных контекстах и дискурсах. Вторым шагом должно стать формирование новой (но основанной в том числе и на советском опыте) и контролируемой государством системы образования. Третьим шагом, полагаю, должна стать выработка новой философии современной российской журналистики.
Новая философия современной российской журналистики
Основные принципы новой философии современной российской журналистики были представлены автором этих строк на минувшей неделе в ходе круглого стола в Центральном доме журналистов, организованного Союзом журналистов Москвы и названного так: «Философия национальной журналистики России: опыт прошлого и стратегия будущего».
Приведу несколько тезисов из этого доклада.
Первый тезис состоит в утверждении необходимости официального принятия (не обязательно на государственном уровне, скорее — на уровне профессионального журналистского сообщества) конкретной модели отечественной журналистики.
В современном западном обществе нет необходимости утверждать приоритеты. В рыночном и олигархическом обществе, несмотря на многообразие моделей вещания, доминировать будет рыночная модель. Как результат, сегодня в западном информационном пространстве нет, пожалуй, ни одного более или менее влиятельного СМИ, не зависящего от глобального рынка.
В современной России с равной степенью свободы пока что представлены не менее десяти различных моделей информационной политики.
Одни (условно отечественные) СМИ считают себя неотъемлемой частью мирового, то есть западного информационного пространства и потому предпочитают руководствоваться в своих действиях стандартами и интересами геополитического противника России. Другие находятся под контролем государства. Третьи — в руках отечественных бизнес-групп. Четвертые зависят в основном от симпатий читателей-зрителей, а потому их исключительный интерес — рейтинг. Пятые считают своей миссией производить альтернативную (западной) информацию. Шестые считают важным отстаивать народные интересы и т.п. Однако же в ситуации ведущейся против РФ когнитивной войны и власть, и журналистское сообщество должны все-таки иметь некие приоритеты.
Полагаю, что приоритетной моделью современной российской прессы должна стать модель, основанная на двух ключевых императивах — на производстве и трансляции качественной информации и на продвижении в информационном пространстве цивилизационных интересов России.
На той же Украине, к примеру, сегодня невозможно преследовать две эти задачи одновременно, поскольку многие бойцы информационного фронта в названной стране связывают национальные интересы с необходимостью врать и множить фейки.
В современной России, напротив, производство качественной и объективной информации не только вполне сочетается с отстаиванием национальных интересов страны: продвижение правдивой информации на всех уровнях (в особенности во внешней политике России) — видится здесь важнейшей национальной задачей.