коховская запятая что это
Коховская запятая что это
Холера относится к карантинным (конвенционным) болезням человека. Поражает в короткие сроки большие группы людей, поэтому ее относят к особо опасным инфекциям.
Холера принесла неисчислимые бедствия человечеству. С древних времен эндемический очаг холеры находится в бассейнах рек Ганга и Брахмапутры в Индии и Бангладеш, откуда она распространялась морскими, сухопутными и караванными путями по всему миру. С 1817 по 1926 г. наблюдались 6 опустошительных пандемий холеры, всякий раз охватывавших Россию, унесших миллионы человеческих жизней. Все 6 пандемий были связаны с Vibrio cholerae asiaticae. Начало 7-й пандемии холеры в 1961 г. с Индонезийских островов совпало с появлением нового варианта холерного вибриона-Vibrio cholerae eltor, который долгое время считали непатогенным.
Особенностью 7-й пандемии холеры было чрезвычайно быстрое распространение ее по многим странам, где холеры давно не было или она не регистрировалась вовсе. К 1965 г. холера достигла Афганистана и Ирана, была завезена в Узбекистан (Хорезмскую область) и Каракалпакию. В 1970 г. возникли крупные эпидемические вспышки холеры на территории СССР в ряде городов Черноморского и Каспийского бассейнов (Одесса, Керчь, Астрахань и др.). По данным ВОЗ, к 1970 г. холерой было охвачено 39 стран. С тех пор встречались единичные случаи завозной холеры Эль-Тор. Эндемических ее очагов на территории России не существует.
Возбудитель холеры V. cholerae asiaticae был открыт Робертом Кохом в 1883 г. Работая в Египте и Индии, из испражнений больных и содержимого кишечника трупов он выделил изогнутые в виде запятых холерные вибрионы («коховская запятая»). Появились сведения, что холерный вибрион раньше Коха обнаруживали Ф. Пачини (1853 г.) и Э. Недзвецкий (1872 г.). Однако Коху принадлежит честь изучения вибриона и установление его этиологической роли при холере (1883 г.). Позднее в 1906 г. Готшлих из трупов паломников (умерших от дизентерии?!) на карантинном пункте Эль-Тор (западное побережье о. Сулавеси) выделил гемолитический вибрион, патогенность которого тогда не была доказана.
Только в 1939 г. впервые была описана вспышка холеры, связанная с этим возбудителем в Индонезии. В 60-е годы XX столетия его окончательно признали возбудителем холеры во время 7-й ее пандемии. Таким образом, было признано, что классический холерный вибрион Коха и холерный вибрион Эль-Тор являются истинными возбудителями холеры. По своим основным морфо-биологическим свойствам они идентичны. Это мелкие, слегка изогнутые палочки, на одном из концов которых имеется длинный жгутик, обеспечивающий подвижность, что используется для идентификации вибриона при лабораторной диагностике. Они грамотрицательные, хорошо окрашиваются анилиновыми красителями и растут на обычных слабощелочных питательных средах; на пептонной воде образуют нежную поверхностную пленку, легко разрушающуюся при встряхивании; они аэробы, биохимически активны, ферментируют многие углеводы, крахмал, при посеве разжижают желатину в виде воронки по ходу укола.
В настоящее время известно более 150 сероваров V. cholerae, которые разделяют на группы А и В. Истинные возбудители холеры входят в группу А (классический и Eltor). Вибрион Eltor имеет серовары: Огава, Инаба и Гикошима, различающиеся по антигенной структуре. Холерные вибрионы образуют токсичные компоненты: термостабильный липопротеиновый комплекс (эндотоксин), термолабильный экзотоксин (энтеротоксин, холероген), являющийся основным компонентом возбудителя, вызывающего запуск патогенетических механизмов дегидратации и деминерализации организма, а также ряд ферментов и низкомолекулярных метаболитов. В конце XX столетия появились сообщения о новом вибрионе ранее неизвестной серогруппы О 139 (Бенгал). Этот возбудитель холеры был завезен на юг России в 1993 г.
Полагают, что появление нового серовара холерного вибриона создает реальную угрозу эпидемической ситуации, подобной той, которая наблюдалась в начале 7-й пандемии холеры в 1961 г.
Бактерии, не агглютинирующиеся холерной О-сывороткой, относят к НАГ-вибрионам, которые могут вызывать заболевания, сходные с холерой, но отличающиеся от нее рядом клинических особенностей.
Холерные вибрионы хорошо сохраняются при низких температурах и замораживании. Кипячение убивает их через минуту. Возбудитель очень чувствителен к слабым концентрациям соляной кислоты (HCI в разведении 1:100000 убивает вибриона за несколько секунд) и другим кислотам, а также к дезинфицирующим средствам. При содержании остаточного хлора в воде 0,2-0,3 мг/л вибрион погибает в течение нескольких минут. В воде неглубоких водоемов, в иле, в организме гидробионтов (рыбы, земноводные) в теплое время года возможно размножение вибрионов. Эти вибрионы отличаются от возбудителей холеры, выделяемых в эпидемических очагах, меньшей вирулентностью и слабой патогенностью. Допускают, что в естественных условиях возможен обмен генетической информацией между штаммами вибриона, выделяемыми от больных, и свободно живущими вибрионами. Возбудитель холеры чувствителен к тетрациклинам, левомицетину и фторхинолонам.
Жизнь прекрасна!
Прочитайте рассказ А. П. Чехова “Жизнь прекрасна”, когда Вам скверно, когда, как Вам кажется, все не так, как надо или как хочется, задумайтесь и измените свое отношение к событиям, происходящим в Вашей жизни. Жизнь прекрасна!
Жизнь пренеприятная штука, но сделать ее прекрасной очень нетрудно. Для этого недостаточно выиграть 200000, получить Белого Орла, жениться на хорошенькой, прослыть благонамеренным – все эти блага тленны и поддаются привычке.
Для того, чтобы ощущать в себе счастье без перерыва, даже в минуты скорби и печали, нужно: а) уметь довольствоваться настоящим и б) радоваться сознанию, что «могло бы быть и хуже». А это нетрудно:
Когда у тебя в кармане загораются спички, то радуйся и благодари небо, что у тебя в кармане не пороховой погреб.
Когда к тебе на дачу приезжают бедные родственники, то не бледней, а, торжествуя, восклицай: «Хорошо, что это не городовые!»
Когда в твой палец попадает заноза, радуйся: «Хорошо, что не в глаз!»
Если твоя жена или свояченица играет гаммы, то не выходи из себя, а не находи себе места от радости, что слушаешь игру, а не вой шакалов или кошачий концерт.
Радуйся, что ты не лошадь конножелезки, не коховская «запятая», не трихина, не свинья, не осел, не медведь, которого водят цыгане, не клоп…
Радуйся, что ты не хромой, не слепой, не глухой, не немой, не холерный…
Радуйся, что в данную минуту ты не сидишь на скамье подсудимых, не видишь пред собой кредитора и не беседуешь о гонораре с Турбой.
Если ты живешь в не столь отдаленных местах, то разве нельзя быть счастливым от мысли, что тебя не угораздило попасть в столь отдаленные?
Если у тебя болит один зуб, то ликуй, что у тебя болят не все зубы.
Радуйся, что ты имеешь возможность не читать «Гражданина», не сидеть на ассенизационной бочке, не быть женатым сразу на трех…
Когда ведут тебя в участок, то прыгай от восторга, что тебя ведут не в геенну огненную.
Если тебя секут березой, то дрыгай ногами и восклицай: «Как я счастлив, что меня секут не крапивой!»
Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству.
И так далее… Последуй, человече, моему совету, и жизнь твоя будет состоять из сплошного ликования.
Антон Павлович Чехов
Этот рассказ А.П. Чехова «Жизнь прекрасна!» имеет еще и второе название — «Покушающимся на убийство». Конечно, второе название несколько мрачное и противоположное основному. Но и сам рассказ наполнен противоположностями и изложен с тонким юмором, который присущ Чехову.
Этот маленький рассказ учит относиться к своей жизни философски, с юмором, видеть лучший вариант в любом событии.
В школьные годы, в молодости я не любила читать рассказы Чехова. Тогда мне хотелось читать о любви. А может, отношение к писателю было сформировано отцом, который однажды сказал: « Я не люблю Чехова». Тем не менее, в нашей домашней библиотеке появилось собрание сочинений в двенадцати томах, купленное моей матерью.
Позже все книги переехали в мой дом. Я наблюдала, как супруг поглощает том за томом. Читая рассказы, он зачитывал мне отдельные отрывки. Постепенно я заинтересовалась и полюбила читать Чехова.
Рассказ А.П. Чехова «Жизнь прекрасна!» был прочитан мною лет десять назад и изменил мое отношение к происходящему в жизни. После этого я стала больше ценить то, что имею, и легче относиться к возникающим проблемам.
Надеюсь, что была вам полезна.
Радуйтесь жизни и будьте счастливы!
Буду очень благодарна, если вы поделитесь статьей с Друзьями, нажав на кнопочки внизу страницы.
А еще больше буду благодарна, если оставите свои размышления в комментариях после прочтения статьи. Поможет ли Вам этот рассказ изменить Ваше отношение к жизни? Или Ваша жизнь и так прекрасна!
Друзья! Нажмите на кнопочки социальных сетей и поделитесь статьей с друзьями!
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Роберт Кох
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
«КОРОЛЬ МЕДИЦИНЫ» И «ОТЕЦ БАКТЕРИОЛОГИИ»
В то время его еще не называли «отцом бактериологии». Тогда Роберт Кох был всего лишь преуспевающим студентом Геттингенского университета. Он мечтал о дальних странствиях, надеясь со временем стать судовым врачом и совершить кругосветное путешествие; или уехать в Петербург, служить там в военно-санитарном управлении; или, на худой конец, стать практикующим доктором где-нибудь в Северной Родезии или на Гавайских островах.
Он имел неосторожность поделиться своими мечтами с младшей дочерью ганноверского генерала- суперинтенданта Эмми Фраатц, с которой собирался совершить все свои путешествия не только по земному шару — по жизни. Неожиданно для себя он прочел в изумленном взгляде Эмми откровенное осуждение и протест. И с горечью выслушал ее категорический отказ ехать с ним куда бы то ни было.
Ему было двадцать три года, и большие голубые глаза невесты показались ему ярче экваториального солнца, ослепительней северного сияния, заманчивей, чем далекие маяки в океане.
Мечтая о путешествиях по странам мира, он, однако, после окончания университета отправился в Берлин, чтобы у великого медика эпохи Рудольфа Вирхова усовершенствовать свои научные познания.
Тогда-то и произошла их первая встреча… Собственно, встречи не было — она не состоялась, как не состоялось и усовершенствование знаний, о чем он с огорчением сообщил в письме своим родителям: «… Мои ожидания относительно пользы, которую я надеялся найти здесь в научном отношении, не оправдались».
Он затерялся среди множества практикантов, проводивших курс патологической анатомии у Вирхова. Он тщетно пытался прорваться сквозь плотную стену двухсот человек, окружавших постель больного, и хотя бы услышать голос профессора. Его, робкого провинциала, бесцеремонно оттесняли расторопные жители столицы. Он ловил взгляды «короля медицины» — тот не замечал его. Разочарованный, через четыре недели он вернулся обратно.
Настоящая встреча произошла много времени спустя, когда после нескольких лет скитаний Кох осел, наконец, в небольшом уездном городке Вольштейне. Этот ничем не примечательный городок вдруг на короткое время привлек к себе внимание ученых — археологи раскопали здесь древнейшее захоронение.
Вместе с уездным начальством Кох принимал именитых гостей. Вспыхнул, как мальчишка, увидев среди них Вирхова. Ощутил восторг от мысли, что сама судьба свела их в такой непринужденной обстановке, где он наконец-то сможет побеседовать с этим медицинским богом.
Но Роберт Кох был всего лишь уездным санитарным инспектором, а Рудольф Вирхов — ученым с мировым именем, автором знаменитой теории «клеточной патологии», президентом Берлинского общества антропологии, этнографии и первобытной истории. Вирхов с заметной снисходительностью принимал все знаки внимания, милостиво согласился, чтобы Кох сопровождал его к месту раскопок, вежливо осведомился о санитарных условиях в Вольштейне, но решительно отклонил попытки молодого врача заговорить с ним о вопросах научных.
Разговора на эту тему не получилось. Единственную тему, волновавшую Коха…
Разговор состоялся через несколько лет. На сей раз Кох находился один на один с Вирховым и мог сколько угодно рассуждать и показывать свои препараты, точнейшим образом доказывающие, что болезнь — сибирская язва — вызывается микробами. И трепетно ждать высочайшего одобрения.
Вирхов слушал холодно и равнодушно. Не мог же он, в самом деле, признать, что этот маленький доктор из провинции открыл новые пути в медицине! Не мог согласиться, что вся его, Вирхова, строго продуманная, исчерпывающе доказанная теория, гласившая: все болезни происходят от расстройства нормальной деятельности клеток организма, — что вся эта теория рушится под напором непреложных и неопровержимых фактов.
Он не признал открытия Коха. Он отозвался о его замечательных работах крайне неодобрительно и посоветовал ему не тратить попусту времени, а вернуться к своим прямым обязанностям: лечить людей.
Кох ушел от него разбитым и уничтоженным, с болью в сердце и твердым намерением продолжать свои бактериологические исследования. Пробормотав что-то вроде: «Против папы римского человек бессилен», — он вернулся в свое захолустье, чтобы заняться усовершенствованием техники охоты на микробов.
Четвертая встреча произошла в знаменательный день: 24 марта 1882 года. На заседании физиологического общества в Берлине Кох докладывал человечеству об открытии возбудителя туберкулеза, так и носящего с тех пор название «палочки Коха».
Вирхов находился среди многих слушателей. Его теория уже несколько пошатнулась, но авторитет оставался прежним. И сидевшие в зале ученые то и дело поглядывали в ту сторону, где на противоположном от Коха конце длинного стола, в помещении библиотеки на Доротеештрассе, сидел и очень внимательно слушал седой и грозный патриарх медицины.
В тот день Кох одержал первую победу над Вирховым. Правда, на этот раз ученый не признал вслух своего поражения. Но то, что он молча выслушал сообщение до конца, то, что не выступил с возражениями и даже несколько раз прикоснулся своими старческими ладонями друг к другу, как бы присоединяясь к восторженным рукоплесканиям аудитории, — одно это говорило само за себя.
Когда потрясенный Кох несколько очнулся от волнения и оглядел собравшихся, жадно ища одобрительного взгляда Вирхова, тот уже покинул зал.
В пятый раз они столкнулись на конференции по холере, которой руководил Вирхов. Это было в Берлине в 1884 году. Незадолго до конференции Кох опубликовал свои путевые заметки об экспедициях в Египет и Индию. Сейчас он сделал сообщение об открытой им «холерной запятой» — вибрионе, являющемся возбудителем холеры.
Все ждали, что скажет на этот раз Вирхов. Признать правоту Коха было почти равносильным отречению от «клеточной теории». Но Рудольф Вирхов был настоящим ученым, его теория на определенном этапе сыграла свою прогрессивную роль, и, вовсе не собираясь сдавать ее в архив, он, однако же, сказал:
— …Еще когда я познакомился с путевыми заметками господина Коха, я уже считал весьма вероятным, что бациллы действительно являются возбудителями холеры.
Наконец-то бактериология будет признана ученым миром Германии! Уж если ее признал самый опасный и самый сильный противник Рудольф Вирхов…
Эти несколько встреч двух больших ученых, представляющих собой блестящие страницы в истории научной медицины, быть может, сами по себе не так уж значительны. Должно быть, Кох никогда не подсчитывал их. Но так или иначе Вирхов, его учение, его колоссальный авторитет в научном мире, огромное значение, которое придавалось каждому его слову в правящих кругах Германии, — все это наложило известный отпечаток на жизнь Коха.
Именно Вирхов, его отрицательный отзыв о первом открытии Коха, помешал в свое время назначению вольштейнского врача на должность профессора Бреславльского университета; именно Вирхов воспротивился — а это было равносильно запрещению — выступлению Коха с докладом о туберкулезной палочке на широком собрании берлинских медиков и вынудил его сделать свое сообщение в узком кругу
Коховская запятая что это
Антон Павлович Чехов
РАССКАЗЫ. ЮМОРЕСКИ. «ДРАМА НА ОХОТЕ».
Рассказы. Юморески. «Драма на охоте»
Один учитель древних языков, человек на вид суровый, положительный и желчный, но втайне фантазер и вольнодумец, жаловался мне, что всегда, когда он сидит на ученических extemporalia[1] или на педагогических советах, его мучают разные несообразные и неразрешимые вопросы. То и дело, жаловался он, залезают в его голову вопросы вроде: «Что было бы, если бы вместо пола был потолок и вместо потолка пол? Что приносят древние языки: пользу или убыток? Каким образом учителя делали бы визиты директору, если бы последний жил на луне?» и т. д. Все эти и подобные вопросы, если они неотвязно сидят в голове, именуются в психиатрии «насильственными представлениями». Болезнь неизлечимая, тяжелая, но для наблюдателя интересная. На днях учитель явился ко мне и сказал, что его стал мучить вопрос: «Что было бы, если бы мужчины одевались по-женски?» Вопрос несообразный, сверхъестественный и даже неприличный, но нельзя сказать, чтобы на него трудно было ответить. Педагог ответил себе на него так: если бы мужчины одевались по-женски, то —
коллежские регистраторы носили бы ситцевые платья и, пожалуй, по высокоторжественным дням — барежевые. Корсеты они носили бы рублевые, чулки полосатые, бумажные; декольте не возбранялось бы только в своей компании…
почтальоны и репортеры, шагая через канавы и лужи, были бы привлекаемы за проступки против общественной нравственности;
московский Юрьев[2] ходил бы в кринолине и ватном капоте;
классные сторожа Михей и Макар каждое утро ходили бы к «самому» затягивать его в корсет;
чиновники особых поручений и секретари благотворительных обществ одевались бы не по средствам;
поэт Майков носил бы букольки, зеленое платье с красными лентами и чепец;
телеса И. С. Аксакова покоились бы в сарафане и душегрейке;
заправилы Лозово-Севастопольской дороги, по бедности, щеголяли бы в исподнице и т. д.
— Тюник, ваше —ство, выше всякой критики-с! Турнюр великолепен-с! Декольте несколько велико.
— По форме, братец! Декольте IV класса! А ну-ка, поправь мне внизу оборку! и т. д.
Один умный, всеми уважаемый участковый пристав имел одну дурную привычку, а именно: сидя в компании, он любил кичиться своими дарованиями, которых, надо отдать ему полную справедливость, было у него очень много. Он кичился своим умом, энергией, силой, образом мыслей и проч.
— Я силен! — говорил он. — Хочу — подкову сломаю, хочу — человека с кашей съем… Могу и Карфаген разрушить и гордиевы узлы мечом рассекать. Вот какой я!
— Глядите, ничтожные! Глядите и разумейте! Солнце, которое вот на небеси с прочими светилами и облаками! Оно идет с востока на запад, и никто не может изменить его путь! Я же могу! Могу!
Старик брандмейстер подал ему четвертую рюмку и заметил дружески:
— Верю-с! Для человеческого ума нет ничего невозможного. Сей ум всё превзошел. Может он и подковы ломать, и каланчу до неба выстроить, и с мертвого взятку взять… всё может! Но, Петр Евтропыч, смею вам присовокупить, есть одно, чего не может побороть не только ум человеческий, но даже и ваша сила.
— Что же это такое? — презрительно усмехнулся самообольщенный.
— Вы можете всё пересилить, но не можете пересилить самого себя. Да-с! «Гноти се автòн», — говорили древние… Познай самого себя…[3] А вы себя ни познать, ни пересилить не можете. Против своей природы не пойдешь. Да-с!
— Нет, пойду! И себя пересилю!
— Ой, не пересилите! Верьте старику, не пересилите!
Поднялся спор. Кончилось тем, что старик брандмейстер повел гордеца в мелочную лавочку и сказал:
— Сейчас я вам докажу-с… У этого вот лавочника в этой шкатулке лежит десятирублевка. Если вы можете пересилить себя, то не берите этих денег…
— И не возьму! Пересилю!
Гордец скрестил на груди руки и при общем внимании стал себя пересиливать. Долго он боролся и страдал. Полчаса пучил он глаза, багровел и сжимал кулаки, но под конец не вынес, машинально протянул к шкатулке руку, вытащил десятирублевку и судорожно сунул ее к себе в карман.
— Да! — сказал он. — Теперь понимаю!
И с тех пор он уж никогда не кичился своей силой.
Леля NN, хорошенькая двадцатилетняя блондинка, стоит у палисадника дачи и, положив подбородок на перекладину, глядит вдаль. Всё далекое поле, клочковатые облака на небе, темнеющая вдали железнодорожная станция и речка, бегущая в десяти шагах от палисадника, залиты светом багровой, поднимающейся из-за кургана луны. Ветерок от нечего делать весело рябит речку и шуршит травкой… Кругом тишина… Леля думает… Хорошенькое лицо ее так грустно, в глазах темнеет столько тоски, что, право, неделикатно и жестоко не поделиться с ней ее горем.
Она сравнивает настоящее с прошлым. В прошлом году, в этом же самом душистом и поэтическом мае, она была в институте и держала выпускные экзамены. Ей припоминается, как классная дама m-lle Morceau, забитое, больное и ужасно недалекое созданье с вечно испуганным лицом и большим, вспотевшим носом, водила выпускных в фотографию сниматься.
— Ах, умоляю вас, — просила она конторщицу в фотографии, — не показывайте им карточек мужчин!
Просила она со слезами на глазах. Эта бедная ящерица, никогда не знавшая мужчин, приходила в священный ужас при виде мужской физиономии. В усах и бороде каждого «демона» она умела читать райское блаженство, неминуемо ведущее к неведомой, страшной пропасти, из которой нет выхода. Институтки смеялись над глупой Morceau, но, пропитанные насквозь «идеалами», они не могли не разделять ее священного ужаса. Они веровали, что там, за институтскими стенами, если не считать катарального папаши и братцев-вольноопределяющихся, кишат косматые поэты, бледные певцы, желчные сатирики, отчаянные патриоты, неизмеримые миллионеры, красноречивые до слез, ужасно интересные защитники… Гляди на эту кишащую толпу и выбирай! В частности, Леля была убеждена, что, выйдя из института, она неминуемо столкнется с тургеневскими и иными героями, бойцами за правду и прогресс, о которых впередогонку трактуют все романы и даже все учебники по истории — древней, средней и новой…
В этом мае Леля уже замужем. Муж ее красив, богат, молод, образован, всеми уважаем, но, несмотря на всё это, он (совестно сознаться перед поэтическим маем!) груб, неотесан и нелеп, как сорок тысяч нелепых братьев.[4]
Просыпается он ровно в десять часов утра и, надевши халат, садится бриться. Бреется он с озабоченным лицом, с чувством, с толком, словно телефон выдумывает. После бритья пьет какие-то воды, тоже с озабоченным лицом. Затем, одевшись во всё тщательно вычищенное и выглаженное, целует женину руку и в собственном экипаже едет на службу в «Страховое общество». Что он делает в этом «обществе», Леля не знает. Переписывает ли он только бумаги, сочиняет ли умные проекты, или, быть может, даже вращает судьбами «общества» — неизвестно. В четвертом часу приезжает он со службы и, жалуясь на утомление и испарину, переменяет белье. Затем садится обедать. За обедом он много ест и разговаривает. Говорит всё больше о высоких материях. Решает женский и финансовый вопросы, бранит за что-то Англию, хвалит Бисмарка. Достается от него газетам, медицине, актерам, студентам… «Молодежь ужжасно измельчала!» За один обед успеет сотню вопросов решить. Но, что ужаснее всего, обедающие гости слушают этого тяжелого человека и поддакивают. Он, говорящий нелепости и пошлости, оказывается умнее всех гостей и может служить авторитетом.
…на ученических extemporalia… — Лат. extemporalia — упражнения, состоящие в переводе с русского на латинский и греческий языки; особенно практиковались в гимназиях в бытность Д. А. Толстого министром народного просвещения (1866—1880) и до самой его смерти в 1889 г. Цензура в эту пору преследовала всякую насмешку над классическим образованием. 31 августа 1884 г. Лейкин писал Л. Н. Трефолеву: «Литературу так сжали, что и гимназист является в некотором роде запретным плодом, особенно гимназист, страдающий от излюбленного классицизма» (ЦГАЛИ, ф. 507, оп. 1, ед. хр. 201).
…московский Юрьев… — Известный театральный и литературный деятель, редактор «Русской мысли» С. А. Юрьев (1821—1888). — См. у Чехова о нем в «Осколках московской жизни» («Осколки», 1884, № 9, 3 марта).
Познай самого себя… — Надпись на фронтоне храма Аполлона в Дельфах. Изречение стало девизом Сократа.
…груб, неотесан и нелеп, как сорок тысяч нелепых братьев. — Перефразировка слов Гамлета из одноименной трагедии Шекспира (акт 5, сцена 1).