корабль отстоя что это
Корабль отстоя что это
Был такой случай после выхода книги «Расстрелять!». В лицо меня и сейчас никто не знает, а тогда и подавно. Один из военных, покупая у меня в издательстве книги, рассказывал мне же, что сам Покровский никогда не плавал и всю жизнь провел на берегу. Я слабо возражал: «Но мне кажется… достоверность передачи материала…» – «Уверяю вас, – говорил он с небывалым жаром, – я его хорошо знаю. Обыкновенная тыловая крыса!»
рассказы начала XXI-го века
Естественно, о женской.
С некоторых пор меня волнует ее упругость.
То есть, мне небезразлична ее способность восстанавливать свою первоначальную форму при надавливании.
И не то чтобы эта способность вызывает сомнение, – нет!
Просто она не может не волновать.
Вот видишь грудь (там еще ямочка такая посередине), а потом тебя так и тянет залезть туда пальцем.
Происходит некоторый даже немой разговор между пальцем и грудью. Он ей: «Сударыня, тут такая теснота и совершенно невозможно, чтоб не прижаться».
А она ему: «Не сомневаюсь относительно тесноты. Это так понятно».
И еще я замечал, что после надавливания остается вроде бы след, видимый только при внимательном очень близком изучении.
Он остается как надежда на повторное нажатие, и таким приглашением невозможно не воспользоваться.
И вот здесь уже возникает небрежение.
Ему начинает казаться, что так будет всегда: надавливание, вслед за тем ожидание последующего надавливания и, как следствие, еще одно надавливание. Таким образом, образуется привычка, губительная и для груди и для пальца.
Палец лишается трепета, а грудь утрачивает способность усваивать этот трепет.
Палец должен искать сосок.
Не знаю, что на меня находит, если я сперва вижу сосок, а потом уже его ощущаю. Какое-то необъяснимое, я полагаю, воспламенение, скорее всего.
Я пытался разобраться в этих своих чувствах, но не вышло ни черта – просто мысли разжижение.
Он еще сморщенный сначала, потому что холодно, понятное дело.
Особенно если его покрывает влажная рубашка белого батиста, которая потом топорщится на бедре.
Осторожненько ее снимаем, шепча всякую пришедшую в этот момент на ум глупость, например: «Милая моя, да мы же совсем замерзли и окончательно окоченели», – после чего следует вышеупомянутое надавливание на грудь, отчего сосок укрепляется, после чего его следует попробовать губами.
И вот тогда-то и происходит то самое разжижение мысли, о котором мы и собираемся поведать.
Течение ее происходит неровно, рывками-отрывками, среди которых находятся и такие: «Метаморфоза прозаического опыта… мама моя родимая… музыка, как искусство вообще… ым… обнаруживает свой монотематический бред… ам…» – и прочие.
В человеке струятся жиры. Соки в нем тоже струятся, но жиры – тут дело особое. Они отвечают в человеке за ум.
То есть, жирный человек – это умный человек.
А все почему? А все потому, что жир участвует в передаче нервного импульса. Я помню об этом всегда. Особенно когда смотрю на Леху Батюшкова и на нашего командира. Оба жирные, как алтайские сурки, и умные, как они же.
И еще они легкие. Жир – он же вообще легче чем мясо или же кость. Леха, например, тот вообще ничего не весит, так как он еще и маленького росточка.
Командир у нас значительно больше, чем Леха, и тяжелее, то есть ума в нем больше. Гораздо.
А что можно придумать от большого ума?
Многое можно придумать. Например, можно придумать не пускать различных негодяев перед автономкой домой с родными попрощаться.
В негодяи попасть очень легко. Надо только сказать что-либо командиру, что ему очень не понравится, и тогда он отберет у тебя пропуск на выход из зоны, и будешь ты целоваться со своими любимыми слишком тонкими губами через очень колючую проволоку.
Ею у нас вся зона режима радиационной безопасности, где мы у пирса прохлаждаемся, целиком обнесена.
Это еще один умный человек придумал. Зовут его командующий. Он тоже жирный.
А Леха командиру что-то все-таки сказал, я полагаю, перед самым отплытием, за что он ему тут же: «Ваш пропуск из зоны!» – и Леха его отдал.
Опрометчиво, согласен. Потому что я бы ни в жизнь не отдал. Вот режь меня на куски.
Режь меня на части, а потом ешь.
Хрен. Я бы сказал, что я его потерял. Вот прямо тут же, в снегу, сейчас только ножкой поищу, поковыряю. Хотите – обыщите.
Но Леха отдал. Видимо, растерялся. Но после он в себя пришел и пошел так решительно, я просто не могу, решительно пошел с пирса и прямиком к колючему забору, к нему. А потом и побежал, побежал с мычаньем, с ревом, со слезой, со страданьем, с пеной, потому что ум затмило.
И было во всем этом что-то величаво звериное и красивое, как мясное ассорти.
Мы сразу почуяли вот это неладное и припустились за ним. А он к забору несется, ни за что не догнать. Мы пытались, но никак. Никаких внутренних сил, одно камлание.
А Леха подбегает, а там проволоки на три метра в высоту, и со всего разгону на нее прыгает – чтоб с разбегу, я полагаю, вломиться и порвать, но в прыжке поворачивается спиной – чтоб не рожей вломиться и порвать, а шинелью.
И повис на проволоке, как муха, потому что она – проволока та колючая – в шинель по всей спине и по заднице глубоко себе вошла, – я же говорил, что он легкий.
Тут и мы подоспели. Мы-то есть я и те всякие прочие негодяи, лишенные на сегодня пропусков за разное такое.
Я на бегу каким-то дрыном вооружился, а ребята с пожарных щитов ломы похватали.
И как набросились мы на ту проволоку, как набросились. Леху освободили, и еще ей, и еще, с криками и со словами разными.
Некоторых еле потом в сторону оттащили, где ломы и отобрали.
После чего мы домой пошли. В тот пролом. Всей гурьбой.
Остается восемь километров. Двадцать два мы уже пробежали. Ничего не шло – ни машины, ни шаланды, и ночь. Вот мы и побежали. Человек пять. Я впереди. Я – лейтенант, а за мной каптри и капдва, остальные капитаны. Не то чтобы я вперед полез – все само собой получается. Я почему-то знаю, что пойду впереди, и все остальные как-то с этим соглашаются. Просто ночь, ни черта не видно, и кому-то не по себе, а тем более снежный заряд налетел. Все встали как вкопанные: «Не останавливайтесь! Я знаю дорогу!»
Да ничего я не знаю. Знаю только, что нельзя останавливаться. Вперед! Вперед! У меня будто что-то включается, и я лучше чувствую, вижу, и не боюсь ни черта. Не боюсь сбиться с пути, не боюсь замерзнуть. Это как полет, что ли. Ты словно летишь.
Или когда пожар. Меня как подменяют: я хорошо соображаю, когда пожар или вода в отсек. И все тут же становится на свои места. И в отсеке все только меня слушают. Кончится все это, и опять появятся старшие и командиры, но как только что-то серьезное, все исполняют то, что я скажу. Я просто знаю, что надо делать. Это помимо меня существует. И делает меня собой.
А в обычной жизни я никуда не лезу. Не мое это все. Мое начинается, когда у громадных, очень сильных людей вдруг из рук все валится. Я сперва думал: чего это они, самое же время встать и возглавить, а потом до меня дошло: если на вид ты очень сильный или должность у тебя высокая, так это на самом деле ничего не значит.
Покровский А.М. [Корабль отстоя]
Генерал-аншеф Багратион (гравированный портрет + кр. выписка)
ПЕТР ИВАНОВИЧ БАГРАТИОН. Генерал от инфантерии.
Петр Иванович Багратион, от рода князей Грузинских, кавалер орденов: Св. Андрея, Св. Александра Невского, Св. Георгия 2 класса, Св. Анны и Св. Владимира 1 класса. Командор ордена Св. Иоанна Иерусалимского, украшенный алмазной шпагой за храбрость, Командор ордена Марии Терезии, большого креста Св. Лазаря и Св. Мавриция, Кавалер черного и красного орла Пруссии.
Родившись в 1765 году, вступил в службу сержантом 21 февраля 1782 года. Постепенно пройдя все классы, начальствовал над полком своего имени.
1 июня 1800г. наименован шефом егерского гвардейского полка.
С 1783 по 1790 совершил пять походов на Кавказской линии по ту сторону реки Лабы, в корпусах всюду победоносных, принудивших многие народы познать могущество своего Государя.
В 1788 был при осаде Очакова.
10 апреля 1798, в Италии, по приказанию Фельдмаршала Суворова с батальоном гренадеров своего полка и двумя полками казаков, принудил Французов сдать Бресцию (Брешию), взял в плен 1800 рядовых, Полковника, Коменданта, овладел 42 пушками.
14 числа в 8 часов утра посадил 200 егерей на казацких лошадей и, присоединив к ним своих казаков, преследовал Французов предводимых генералом Серюрье. Сильным нападением останавливает их до прибытия своих подкреплений. Сражается до 8 часов вечера, побивает 3000, берет в плен 200 человек и сам получает ранение ядром в правую ногу.
5 мая переходит реку По с 3мя батальонами гренадеров, егерским своим полком и двумя полками казаков, вступает в бой с генералом Моро, предводившим 12 000 человек, поражает его совершенно, убивает или потопляет в Барилле 2000 и берет в плен 300 человек.
С 6 по 10 июня на реках Тидоне, Требии и Нуре, начальствуя над передовым войском во многих сражениях со страшным неприятелем, побивает 1824 человека: берет в плен 1606 рядовых, Генерала, трёх Полковников, 116 Офицеров, отбивает 13 знамен и 2 пушки.
23 июня в областях Генуи с 1000 человек пехоты и 100 конницы, блокирует крепость, а 28-го принуждает ее сдаться.
4 августа, предводительствуя передовым войском против многочисленного французского корпуса, делает чудеса храбрости, убивает 2000 человек, берет в плен 500, четырех Генералов, 21 пушку и множество пороховых ящиков.
6 сентября входит в Швейцарию. С 13 по 24е, преследуя неприятеля от Унзерлогских подземных дефилеев за Гларус, он поражает его в пяти сшибках в Монтендале при озере Серути в местечке Нафассе, где получает контузию картечью.
В походе 1805 года предводил авангардом против Французов.
14 января 1807 принимает начальство над авангардом большой армии. 15-го преследует неприятеля, выгоняет его из Замборы. 27-го сражается под Прейсиш-Эйлау.
2 февраля на левом крыле разбивает неприятельскую конницу, а 3-го на правом крыле отряд, что сильнее него.
9 февраля 1808 года, начальствуя над 2ю дивизией, вступает в пределы Шведской Финляндии, проходит через город Тавастгус и занимает сторону, лежащую при Ботнийском заливе от великого Карлеби до города Або и далее, ровно как и Аландские острова.
В 1809 предводительствует армией в Молдавии и берет крепость Гирсову.
В 1812 предводительствует против Французов первой западной армией. Переносит ее от Гродно к Смоленску с быстротою, которая показалась бы невозможною, если бы мы не имели уже тому примера, и через то соединяется в армией генерал-аншефа Барклая де Толли и уничтожает замыслы неприятеля, который, опередив его многими маршами, стремился с большой поспешностью и твердо надеялся разрезать эти две Российские армии, и без сомнения успел бы в том, если бы князь не сделал чуда.
24 августа при Бородине, предводительствуя левым крылом Российской армии, на которое устремлены были все силы неприятеля, посреди жесточайшей битвы, посреди ужаснейшего огня, которым никогда Гений войны не представлял подобного зрелища, спокойный и неколебимый, он являет мужество превышающее все опасности. Ядро ударяет его в левую ногу и он выносится из сражения.