лесенка маяковского что это
Правда ли, что «лесенка» Маяковского возникла благодаря тому, что платили поэту построчно?
Это распространенное мнение, но ошибочное. «Лесенка», как объяснял сам Маяковский в статье «Как делать стихи?», возникла из необходимости верно интонировать строку и подсказывать это интонирование читателю. Цитата:
«Размер и ритм вещи значительнее пунктуации, и они подчиняют себе пунктуацию, когда она берётся по старому шаблону.
Всё-таки все читают стих Алексея Толстого:
Шибанов молчал. Из пронзённой ноги
Кровь алым струилася током… —
Шибанов молчал из пронзённой ноги…
Довольно, стыдно мне
Пред гордою полячкой унижаться… —
читается как провинциальный разговорчик:
Довольно стыдно мне…
Чтобы читалось так, как думал Пушкин, надо разделить строку так, как делаю я:
При таком деления на полустрочия ни смысловой, ни ритмической путаницы не будет. Раздел строчек часто диктуется и необходимостью вбить ритм безошибочно, так как наше конденсированное экономическое построение стиха часто заставляет выкидывать промежуточные слова и слоги, и если после этих слогов не сделать остановку, часто бо́льшую, чем между строками, то ритм оборвётся.
Пустота…
Летите,
в звёзды врезываясь.
«Пустота» стоит отдельно, как единственное слово, характеризующее небесный пейзаж. «Летите» стоит отдельно, дабы не было повелительного наклонения: «Летите в звёзды», и т. д».
Лесенка, таким образом, одновременно гуманистический (забота о читателе) и авторитарный (навязывание читателю) прием. Противоположностью ему будет отсутствие знаков препинания и разделения текста на строки (в экстремальных случаях— и отсутствие пробелов).
Лесенка Маяковского
«Лесенкой» Маяковского называют использовавшийся поэтом способ записи стиха с разрывами строк на определённом слове и продолжением записи с новой строки, как, например, в стихотворении «Сергею Есенину»:
Основные причины подобных разрывов строки Маяковский называет в своей книге «Как делать стихи» (1926). Это прежде всего более чёткое оформление ритма стиха, так как, по мнению Маяковского, традиционные знаки пунктуации недостаточно для этого приспособлены.
Однако, злые языки часто шутили в адрес Маяковского, будто он нарочно разбивает строки, чтобы получить больше денег за свои стихи. Слухи были основаны на том, что в некоторых изданиях гонорар за напечатанные стихотворения выплачивался поэтам в зависимости от количества строк в произведении, а не от фактического количества печатных знаков.
Интересным свидетельством представляется запись о выступлении Маяковского в Одессе из дневника литературоведа Льва Рудольфовича Когана (1885–1959). Запись сделана раньше появления книги Маяковского «Как делать стихи». Когану довелось зафиксировать диалог Маяковского со студентом, который вопросом «А правда, что вам за каждую строчку платят рубль?» публично намекнул на чисто корыстные мотивы «ломания» строки. Однако (по Когану) Маяковский уже тогда пояснил публике на конкретных примерах важность оформления ритма стиха в печатном виде.
Но, несмотря на все объяснения Маяковского, некоторые продолжали и продолжают считать, что он записывал строчки «лесенкой» исключительно ради повышения своего авторского гонорара.
«Лесенка» впоследствии получила широкое распространение среди поэтов. Такой схемой записи стихов пользовались Семён Кирсанов, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко и другие.
О ВЫСТУПЛЕНИИ В. В. МАЯКОВСКОГО В ОДЕССЕ.
Из дневника Льва Рудольфовича Когана, предположительно 20–23 февраля 1924 года.
Вечер состоялся в малопосещаемом театре при бывшей Северной гостинице (в Театральном переулке), где раньше помещался кафешантан. Подходя к входу, я увидел множество студентов, старавшихся пробраться без билетов. В это время подошёл и Маяковский. Студенты окружили его с просьбой помочь им. Маяковский скомандовал:
— Становись в очередь, в затылок! Не толпиться у входа!
Театр был полон. Молодежь заполнила балкон. Интеллигенция и мещанская публика восседали в партере. Все ожидали, будет ли скандал. Ради этого, собственно, пришли и деньги платили.
Маяковский вышел на сцену в пальто и шляпе. Пальто снял и аккуратно положил на спинку кресла, шляпу — на стол, вынул из кармана книжку. Его встретили аплодисментами. Он коротко поклонился и деловито приступил к чтению.
Читал он воистину замечательно. И голос чудный, богатый интонациями, сильный, звучный и гибкий, и разнообразие оттенков, великолепное умение без всяких ухищрений передать деталь — цветовую или звуковую. Он явно был стихотворцем, оратором, трибуном, рождённым говорить с массой. Публика партера, явно пришедшая ради скандала, была заворожена. Те самые стихи, которые в печатном виде казались непонятными, насильственно разорванными по рубленым строчкам, оказались вполне понятными, ритмичными и, главное, не традиционными, и вполне сегодняшними, и поэтому очень близкими.
Светить всегда, светить везде, до дней последних донца, светить — и никаких гвоздей! Вот лозунг мой…
Он сделал сильное ударение на слове «мой» и прибавил, как бы бросив мимоходом, обыкновенным голосом:
Он делал вид, что читал по книге. На самом деле — читал наизусть, поглядывая из-под опущенных век на публику и следя за впечатлением. Окончив чтение стихотворения, он делал паузу, перелистывая страницы книги, словно взвешивая, что бы ещё прочитать.
Во втором отделении Маяковский разговаривал с публикой и отвечал на присланные ему записки. Его ответы были кратки, почти афористичны, оригинальны и очень остроумны.
— Ну, кто ещё хочет поговорить? — спросил он, пряча в карман кучу записок, на которые уже ответил.
— Владимир Владимирович, — раздался звонкий голос с балкона, — почему вы ломаете строчку?
— А вы кто? — спросил в свою очередь Маяковский,
— Ну а как вы сами думаете, почему я это делаю?
Звонкий голос ответил вопросом:
— А правда, что вам за каждую строчку платят рубль? В зале раздался гомерический хохот.
Маяковский серьёзно ответил:
— Правда. К сожалению, всего рубль.
— Ну, тогда понятно, почему вы делите строчку на части, иногда даже на три, — задорно выкрикивал с балкона студент при общем хохоте.
— Мне приятно это слышать, — иронически ответил Маяковский, — вижу, что вас кое-чему научили в институте, вы уже понимаете, что три больше одного.
Тут же поднялся такой хохот, что несколько минут публика не могла успокоиться.
— Поговорим серьёзно, — сказал Маяковский. — Не судите о работе поэта по-обывательски, мещански. Это пошлость. Говорят, мои стихи малопонятны, трудны. Одно из двух: либо я плохой поэт, либо вы плохие читатели. А так как я поэт хороший, то выходит, что вы плохие читатели…
— Что такое? — взвыли в публике.
— Вы читаете только глазами, а надо уметь читать и ушами.
— Мы не ослы! — закричал кто-то.
— В самом деле? — с улыбкой осведомился Маяковский. — Вот вы слышали сегодня мои стихи, были они непонятны?
— Нет, эти понятны, — раздалось со всех сторон.
— А вот эти-то стихи и считают обыкновенно непонятными.
— В вашем чтении они понятны.
— Ну так читайте как я. Вот и всё. Я дроблю строчку вот почему.
— Я вовсе не хочу сказать, что все должны писать так, как я. Да это и невозможно. Подражание никогда к добру не приводит. Каждому поэту нужно искать свой путь. Мой путь — наилучший для меня. Он даёт мне наилучшие средства для передачи моих мыслей о революции, о социализме, о советском человеке. Поэтому не тычьте мне классиков в лицо. Классики — классиками, а Маяковский — Маяковским.
Ему бурно аплодировали. Не только молодёжь, но и скептики из партера… На улице его провожала большая толпа.
Оригиналы рукописей и документов Льва Рудольфовича Когана сейчас хранятся в двух местах:
Лесенка маяковского что это
О «лесенке» Маяковского.
В феврале 1924 года, выступая перед студентами и отвечая на присланные записки, Маяковский сказал:
«Вы читаете только глазами, а надо уметь читать и ушами».
Кстати, то же самое говорите Вы: «стихи – речь звучащая, а не читаемая только глазами».
В статье «Как делать стихи?» он объясняет использование «лесенки» тем, что это позволяет чётко оформлять ритм стихотворения. (То есть заботится о читателе и навязывает ему свой приём.)
Также он говорил, что обычные размеры для некоторых тем просто не подходят.
Цитаты из статьи:
«Размер и ритм вещи значительнее пунктуации, и они подчиняют себе пунктуацию…»
«Говорю честно. Я не знаю ни ямбов, ни хореев, никогда не различал их и различать не буду».
«Я много раз брался за это изучение, понимал эту механику, а потом забывал опять».
Маяковский был аудиалом. Потому и писал стихи для голоса.
Есть ещё кое-что.
Маяковский был дислектиком.
Читал он мало, неохотно и часто заявлял о своей нелюбви к книгам. (Напр., в «Лучше тоньше, да лучше», которое знаю наизусть.)
С грамматикой у него было плохо. Пренебрегал знаками препинания, что видно по записным книжкам. Ненавидел запятые и точки, о чём говорит в автобиографии «Я сам».
Знаки препинания в его произведениях, начиная с 16-го года, расставлял муж его любовницы. Черновик любого нового произведения Маяковский отдавал Брику: «На, Ося, расставь запятатки».
«Лесенка» появилась в 1923 году», в период написания лирической поэмы «Про это», когда Лиля отлучила Маяковского от себя. А значит, и от Оси.
«Лесенка» была способом хоть как-то прикрыть безграмотность. Придумана специально для замены традиционной системы пунктуации, которой он так и не выучился.
У меня всего один опус со ступеньками. Я его даже стихами не считаю, потому что нет чёткого ритма. Практически экспромт, несерьёзный, сочинённый во время делания драников.
И этот опус разошёлся по интернету… (Не хвалюсь, как могут подумать некоторые, а сообщаю неприятный факт.)
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Цитатник
Есть на Волге утёс. Русская марсельеза Песня «Есть на Волге утёс…».
ХОЛОДИЛЬНИК. ПОД ЗЕМЛЁЙ Огромное количество фирм выпускают сегодня разноо.
—Всегда под рукой
—Новости
—Ссылки
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Интересы
—Друзья
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
«Лесенка» в революцию Владимира Маяковского
Метрика — размер — ритм — графика — это тот же язык стиха. Несмотря на то, что они могут восприниматься в качестве внешних признаков жизни текста, то есть только лишь как модификации формы, они работают на ином уровне, отличающимся от функций фасада (какими бы эстетически важными они ни были). Выбор определенного размера, ритма происходит оттуда, откуда идет жила, которую поэт вытягивает из себя на страницу — это больше чем техника, это — способ существования стиха. Отказ от традиционности в ритмах/размерах сразу задает направленность слову — то, с какой отчаянностью футуристы открещивались от ямбов и хореев, изламывая строфам привычные позвонки, заставляет завидовать их смелости — настолько это было неожиданное и радикальное разрушение старых форм.
В том, как Владимир Маяковский входит в литературу, есть нечто особенное. Он появился здесь в компании сомнительной шайки молодых людей, лишенных манер и старосветского литературного вкуса. С ними Маяк-й выходит на большую дорогу, манифестируя новизну — при этом, манифестация была не жестом, но прямым действием (в сочетании с традиционностью, которая в Маяковском, конечно же, чувствуется — и в замаскированном использовании традиционных размеров, и в готовности писать лирику такой силы и нежности, которая казалась неуместной тем, кто видел в нем только оголтелого бандита литературы).
Как бы мы не старались преодолеть клише в восприятии поэтов (повторение их похоже на убийство), но — все же это должно быть сказано: суть Маяковского — это революция (а если уж на то пошло, то революция не может стать клише). То есть — вечное вперед, вечное возрастание, переизобретение себя. В этом смысле живой язык — такой, где литература действительно имеет значение — революционен.
Но все же не до конца. Литература неидеальна в том смысле, что хоть для творения есть такие, по словам Боба Дилана, невычитаемые условия как опыт и наблюдательность, она может лишь пересказывать этот опыт — то есть бесконечно возвращаться в прошлое. Опередить опыт литература никогда не в силах, даже двигаться с ним наравне — для нее уже сверхскорость. Слово всегда существует как результат, как сообщение о том, что уже случилось. Как заставить слово стать самим процессом — тем, что совершается, прямо сейчас, и не останавливается никогда — сделать его революцией?
Маяковский делает две вещи — он максимально ускоряет и уплотняет свой стих до того, что делает его участником свершения, и участником вочеловеченным, со своим лицом.
Он говорит «о себе» — делает это так, как не делал никто до него никогда — и так, что услышать и понять его способны площади и стадионы (они же — и пойти за ним на улицы).
Маяковский в сущности своей всегда стремился — и стал по-настоящему массовым художником. Оставаясь отчужденным от пошлости, которая в той или иной степени присуща любому глобальному явлению, он заговорил на языке понятном, до предела выраженном, и несущим в себе вызов перемен. Новизна этого языка возведена в систему, ставшую способом его существования. К тому же, помимо экспериментальных инъекций неологизмов, Маяковский вводит в речь другую модификацию максимально современного, понятного всем языка — элементы уличной, сниженной лексики, вульгаризмы. Это — тоже форма ускорения, попытка текста передвигаться наравне с опытом, со своим временем.
«Сломать старый язык, бессильный догнать скач жизни» — это из «Пощечины общественному вкусу» — первоочередная задача, которое ставит себе новое авангардное искусство начала века.
Крушение старого языка производится с твердым ощущением нового. Маяковский задает новые ритмы. Перемены осуществляются на уровне версификации и композиции стиха — в сущности, кажется, что он меняет только аранжировку — и это правда. На деле оказывается, что метрика меняет глубинные стиховые вибрации, которые у Маяковского не существуют сами по себе — а только в соединении с ритмами времени и ритмами дыхания читающего.
Ну и, конечно, Маяковский построил «лесенку». Это структура, действительно, ранее не существовала в русской словесности в таком виде, и хотя истинная ценность преобразований Маяковского состоит не просто в том, что он придумал ступенчатое расположение строф, а в том, почему и как он пришел к такой форме, все же не стоит сбрасывать со счетов его значение как выдающегося аранжировщика стиха.
Известно, что сам Маяковский считал, что форма, в которой мы видим стихотворение на бумаге, способствует его прочтению. То, как графически расположены слова, многое меняет в их восприятии. Маяковский дает своему слову определенное, не означенное ранее в литературе пространство, как бы физически помещая в пределы стиха и читателя тоже (теперь и он соучастник движения).
Форма «лесенки» — разбивка строк на ступени — помогает техническому прочтению (хотя, порой, и наоборот затрудняет его, пряча рифмы в изгибах) — формирует определенный ритм дыхания, с которым нужно читать. Это приближает стихотворение к чему-то максимально воплощенному. Дыхание как физическое явление связывает слово с телом. Стихотворение, влияя на дыхание, на частоту вдохов и пауз между выдохами, тем самым входит в того, кто его читает, то есть выходит за свои — собственно литературные — пределы, претендуя на завоевание новых земель, до этого словом не освоенных.
Лесенка маяковского что это
Футурист
Метрика — размер — ритм — графика — это тот же язык стиха. Несмотря на то, что они могут восприниматься в качестве внешних признаков жизни текста, то есть только лишь как модификации формы, они работают на ином уровне, отличающимся от функций фасада (какими бы эстетически важными они ни были). Выбор определенного размера, ритма происходит оттуда, откуда идет жила, которую поэт вытягивает из себя на страницу — это больше чем техника, это — способ существования стиха. Отказ от традиционности в ритмах/размерах сразу задает направленность слову — то, с какой отчаянностью футуристы открещивались от ямбов и хореев, изламывая строфам привычные позвонки, заставляет завидовать их смелости — настолько это было неожиданное и радикальное разрушение старых форм.
В том, как Владимир Маяковский входит в литературу, есть нечто особенное. Он появился здесь в компании сомнительной шайки молодых людей, лишенных манер и старосветского литературного вкуса. С ними Маяк-й выходит на большую дорогу, манифестируя новизну — при этом, манифестация была не жестом, но прямым действием (в сочетании с традиционностью, которая в Маяковском, конечно же, чувствуется — и в замаскированном использовании традиционных размеров, и в готовности писать лирику такой силы и нежности, которая казалась неуместной тем, кто видел в нем только оголтелого бандита литературы).
Рок-звезда
Богоматерь нью-йоркских панков Патти Смит называет Маяковского «первой рок-звездой». То, почему она так говорит о нем не случайно и важно. До того как подойти к микрофонной стойке, Патти скиталась по Нью-Йорку, воображая себя незаконнорожденной дочерью Артюра Рембо, и собиралась стать поэтом. Однако что-то изменилось, и она стала не читать свои стихи, а петь их. Смит чувствует нечто, что объединяет поэзию с рок-н-роллом: их связывает одна и та же вибрация — дионисийский грув перемен, инициирующий юношей в молодых святых с расширенными зрачками. Она имеет в виду бытие Маяковского в качестве говорящего от себя — и предельно искренне, говорящего по-новому — доходя порой до вызова (претендовал ведь на место 13-го апостола) и китча (в своих «партийных» вещах), но делающего это открыто, на языке, доступном миллионам. Так потом говорили Элвис и Дилан. Поэты и рок-звезды в одном лице. И Маяковский — первый из таких.
Революционер
Как бы мы не старались преодолеть клише в восприятии поэтов (повторение их похоже на убийство), но — все же это должно быть сказано: суть Маяковского — это революция (а если уж на то пошло, то революция не может стать клише). То есть — вечное вперед, вечное возрастание, переизобретение себя. В этом смысле живой язык — такой, где литература действительно имеет значение — революционен.
Но все же не до конца. Литература неидеальна в том смысле, что хоть для творения есть такие, по словам Боба Дилана, невычитаемые условия как опыт и наблюдательность, она может лишь пересказывать этот опыт — то есть бесконечно возвращаться в прошлое. Опередить опыт литература никогда не в силах, даже двигаться с ним наравне — для нее уже сверхскорость. Слово всегда существует как результат, как сообщение о том, что уже случилось. Как заставить слово стать самим процессом — тем, что совершается, прямо сейчас, и не останавливается никогда — сделать его революцией?
Маяковский делает две вещи — он максимально ускоряет и уплотняет свой стих до того, что делает его участником свершения, и участником вочеловеченным, со своим лицом.
Он говорит «о себе» — делает это так, как не делал никто до него никогда — и так, что услышать и понять его способны площади и стадионы (они же — и пойти за ним на улицы).
Маяковский в сущности своей всегда стремился — и стал по-настоящему массовым художником. Оставаясь отчужденным от пошлости, которая в той или иной степени присуща любому глобальному явлению, он заговорил на языке понятном, до предела выраженном, и несущим в себе вызов перемен. Новизна этого языка возведена в систему, ставшую способом его существования. К тому же, помимо экспериментальных инъекций неологизмов, Маяковский вводит в речь другую модификацию максимально современного, понятного всем языка — элементы уличной, сниженной лексики, вульгаризмы. Это — тоже форма ускорения, попытка текста передвигаться наравне с опытом, со своим временем.
«Сломать старый язык, бессильный догнать скач жизни» — это из «Пощечины общественному вкусу» — первоочередная задача, которое ставит себе новое авангардное искусство начала века.
Крушение старого языка производится с твердым ощущением нового. Маяковский задает новые ритмы. Перемены осуществляются на уровне версификации и композиции стиха — в сущности, кажется, что он меняет только аранжировку — и это правда. На деле оказывается, что метрика меняет глубинные стиховые вибрации, которые у Маяковского не существуют сами по себе — а только в соединении с ритмами времени и ритмами дыхания читающего.
Плотник
Ну и, конечно, Маяковский построил «лесенку». Это структура, действительно, ранее не существовала в русской словесности в таком виде, и хотя истинная ценность преобразований Маяковского состоит не просто в том, что он придумал ступенчатое расположение строф, а в том, почему и как он пришел к такой форме, все же не стоит сбрасывать со счетов его значение как выдающегося аранжировщика стиха.
Известно, что сам Маяковский считал, что форма, в которой мы видим стихотворение на бумаге, способствует его прочтению. То, как графически расположены слова, многое меняет в их восприятии. Маяковский дает своему слову определенное, не означенное ранее в литературе пространство, как бы физически помещая в пределы стиха и читателя тоже (теперь и он соучастник движения).
Форма «лесенки» — разбивка строк на ступени — помогает техническому прочтению (хотя, порой, и наоборот затрудняет его, пряча рифмы в изгибах) — формирует определенный ритм дыхания, с которым нужно читать. Это приближает стихотворение к чему-то максимально воплощенному. Дыхание как физическое явление связывает слово с телом. Стихотворение, влияя на дыхание, на частоту вдохов и пауз между выдохами, тем самым входит в того, кто его читает, то есть выходит за свои — собственно литературные — пределы, претендуя на завоевание новых земель, до этого словом не освоенных.
Маяковский открывает свой текст — но соль здесь не в снижении уровня текста ради достижения понимания, а в том, что Маяк-й пытается нагнать время, говорить на максимально современном, максимально понятном, сжатом языке, и в нем оставляя читателю пространство для поиска.
Маяк
Несмотря на то, что Маяковский сумел обновить поэзию сразу по нескольким фронтам — включая реформации в тематике, лексике, рифме, фонетике, пожалуй, именно метрика и композиция, полнее всего выражают те изменения в дыхании, которые определили перемену курса движения той шариковой сверх-ручки, которая определяет идиоматику Письма. Не структура «лесенки», а эти изменения стали революцией для русской литературы — и не только. Маяковский важен для американской поэзии 50-60-х гг. — его открытия вдохновляли Аллена Гинзберга, который тоже писал как дышал, фиксируя уже американский «скач» в своих экстатических виршах. (В июле 1981 г. Гинзберг совместно с профессором американской литературы Энн Чартерс читает лекцию, посвященную своему Маяк-у.)
И то, что, спустя десятилетия после его смерти Патти Смит называет Маяковского первой рок-звездой — неудивительно. Его слово, неся дыхание и ритм внутри себя, могло сметать стены — как рок-н-ролл во время уже другой, шестидесятнической революции. Слово это в своей мощи и ясности доступно для всех, ритмы эти раскачивают своими бунтарскими элвисовскими бедрами строфы и целые литературы, со страстью, которой не было все-таки ни у кого, кроме Владимира Маяковского.