ливония что за страна была
Ранняя история
Первоначально название «Ливония» конкретно относилось к земле, населенной ливонским народом. Впервые оно появляется в рунической надписи 11-го века в Швеции. В 12-м веке ливонские люди упоминаются в летописи Нестора как lib ‘ или lyub’ и представлены как народность, отдающая дань России.
На рубеже 13-го века прибытие немецких торговцев и миссионеров на ливонские земли также ознаменовало начало ранней зарегистрированной истории ливонского народа. Самой известной записью станет «Ливонская хроника Генриха». Охватывая период времени с восьмого десятилетия 11-го века до 1227 года, он фиксирует завоевание балтийских и ливонских земель немцами и тевтонскими рыцарями.
Как жители побережья, ливонцы были одними из первых, кто столкнулся с иностранцами, прибывшими морем. К концу 12-го века немецкие миссионеры и торговцы начали вливаться в ливонские земли. Около 1164 года монах Мейнхард прибыл с группой торговцев. Он работал и духовником, и бухгалтером этой группы. Вскоре после прибытия он выучил ливонский и стал искать новообращенных среди ливонцев, с которыми он столкнулся. У Майнхарда была построена первая церковь в Ливонии, в городе Укскюла (латышский Икшиле, что означает «один город»), и в 1186 году он стал первым епископом Ливонии. Ниже представлена Ливония на карте 13-го века.
Одна Ливония терпит крах, другая возникает
В результате русские войска пронеслись через Ливонию, и после последней битвы в 1560 году многие города и укрепления были сданы русским без боя. Хотя Конфедерация была закончена, в 1559 году ее лидеры заключили оборонное соглашение с Польшей и Литвой. Польско-литовские войска разгромили русских в Ливонии и захватили весь регион за исключением Тарту. В 1561 году земли, составляющие Ливонскую конфедерацию, в значительной степени перешли под контроль Польши-Литвы.
Войны и переход из рук в руки
Ситуация была не лучше в Курляндском герцогстве (Курземе), где крестьяне фактически не имели никаких прав и были связаны не только с землей, на которой они работали, но и были полностью под юрисдикцией и контролем своих землевладельцев.
Первое национальное пробуждение
Прибытие иностранных захватчиков на ливонские земли шестью веками ранее не принесло ливонскому народу ничего, кроме разрушения и унижения. Там, где они все еще жили, они стали слугами на своей собственной земле, и их язык, когда-то один из основных языков балтийского региона, был исключен из всех сфер общественной жизни, что привело к тому, что это выглядело как ускоренный путь к исчезновению. Так что в некоторой степени историческая ирония заключается в том, что новая порода аутсайдеров посеет семена для возрождения самосознания нации.
Для ливонцев их первое великое национальное пробуждение началось в результате лингвистической работы над их языком в середине девятнадцатого века. Уже в конце восемнадцатого века сходство и вероятные отношения между эстонским, финским и ливонским языками были отмечены А. В. Гупелем в его Topografische Nachrichten. В 1846 году финский лингвист Андреас Йохан Шегрен посетил ливонские общины как в Видземе, так и в Курземе. Он вернется в Курземе в 1852 году, чтобы продолжить свои исследования. В то время он записал присутствие 724 говорящих на западном диалекте и 1600 говорящих на восточном диалекте, в общей сложности 2324 говорящих на ливском языке в Курземе. После смерти ученого его работу продолжил Фердинанд Иоганн Видеманн, эстонский исследователь из Таллина, столицы современной Эстонии.
Второе национальное пробуждение
В 1931 году студенты-ливонцы из Елгавского института при финансовой поддержке Финляндии начали издавать ежемесячную газету на ливском языке «Ливли». В том же году финский пастор Хелле Калерво Эрвио несколько раз отправлялся на ливонское побережье, чтобы проводить мессы в Ливонии. Иметь ливонский язык в качестве языка церкви на побережье долгое время было мечтой ливонцев, работающих над повышением статуса своего языка на родине.
Со временем Эрвио выучил ливский язык и довольно регулярно приезжал на побережье до 1938 года. Церковные службы на ливонском, как и обучение ливонскому языку в деревенских школах побережья должны были оставаться относительно редким явлением. Тем не менее их тоже можно рассматривать как большое достижение.
В конце 30-х годов статус ливского языка достиг беспрецедентных высот, получив заметную роль в динамике языков, используемых жителями побережья Ливона, которых не было в течение семи веков. В это же время ливонцы обратились к латвийскому правительству с ходатайством о создании собственного ливонского административного района, который охватил бы все их деревни. Это было в конечном итоге неудачно. После советской оккупации с милитаризацией родного региона Ливона дальнейшее движение по такому проекту было невозможным.
Годы советского господства
Депортации затронули ливонцев, так же как и латышей. Помимо некоторых пожилых людей, которые остались в своих домах на побережье, ливонцы были теперь полностью рассеяны. Половина нации бежала во время войны, и теперь она живет, перемешавшись с латвийской общиной беженцев по всему миру. Другая половина была изгнана из родового дома, а те, кого не отправляли в трудовые лагеря в Сибири, теперь рассеяны по всей Латвии. Советские власти отказались признать существование ливонской нации и запретили указывать ее в качестве официального гражданства в паспортах и других документах. Ливонцы, которые открыто говорили на своем языке или пытались преподавать его своим детям, подвергались преследованиям.
Конец советской оккупации
Во время советской оккупации Латвии после Второй мировой войны исторически населенный ливонцами берег был милитаризирован Советами, что мешало гражданскому населению жить в этом районе. В результате большинство ливонцев в конечном итоге покинули свои родовые деревни и переехали в более крупные города, включая Ригу и Колку. Во время Второй мировой войны некоторые ливонцы также покинули Латвию и в конечном итоге стали частью сообщества латвийских беженцев в различных западных странах, включая Швецию, Соединенные Штаты, Канаду и др. Последняя известная носительница ливского языка, Гризельда Кристиня, была членом этого сообщества и жила недалеко от Торонто (Канада) до своей смерти в 2013 году.
Антироссийские форпосты: Ливония, Литва, Речь Посполитая
Первым государством, которое целенаправленно позиционировало себя в качестве барьера Запада против Руси, была Ливонская конфедерация.
На начало XVI века ситуация была следующей. Русские земли преодолели раздробленность, югу от Ливонии оформилось Великое княжество Литовское, на востоке появилась сильная Москва. Не имея возможность продолжать экспансию, тогдашние прибалты недальновидно взяли на себя тяжёлую ношу защищать Европу от русского вторжения, пытаясь заинтересовать этим проектом немецкого кайзера и Папу Римского.
Форпост «крепчал» на глазах. Ежегодно 13 апреля ливонцы с размахом отмечали День Великой Победы — дата была приурочена к одному героическому сражению в ходе грабительского набега на Псков. В мирное время с русских купцов драли огромные пошлины за транзит. Устраивали проверки и задержания. Кто-то в порту что-то украл — сразу арестовали всех русских, для профилактики.
Крайним стал просто вопиющий случай беззакония. В 1547 году правительство юного царя Ивана (которого тогда ещё никто не называл Грозным) поручило своему агенту в Европе завербовать ведущих специалистов самых разных профессий. Всего собрали группу из трёхсот человек — медиков, оружейников, архитекторов, металлургов. Были даже юристы и теологи. Особо было отмечено, что нужно найти военного инженера, умеющего делать подкопы для подрыва крепостных стен пороховыми минами (готовились к завоеванию Казани).
Однако Ливония на границе задержала контрактованных специалистов, более ста человек были посажены в тюрьму на 5 лет. Один немецкий ремесленник, который пытался самостоятельно пробраться на Русь, был пойман и казнён.
С этого момента в Москве окончательно пришли к выводу, что мирного решения вопроса не существует. Ливонскую конфедерацию нужно ликвидировать при первом удобном случае.
Как видим, русский опыт взаимодействия с лимитрофами насчитывает уже пять столетий. Так что проблемы XXI века — не уникальны. Мы уже неоднократно сталкивались с такой ситуацией, когда отдельные страны и народы пытаются паразитировать на размежевании России и Западной Европы. Поэтому рассмотреть, как подобные вопросы решались в прошлом, будет интересно и полезно.
Ливонская конфедерация в границах 1558 года. Несмотря на скромные размеры государства, занимающего территорию современной Латвии и Эстонии, стратегическое значение региона было очень велико.
Пока шли войны против Казани и Астрахани, русские действия в отношении Ливонии ограничивались дипломатическими протестами. Однако скоро армия освободилась.
Осознавало ли руководство конфедерации нависшую над ними угрозу? Да, безусловно. Однако ливонцы не сделали ничего для того, чтобы предложить Москве взаимовыгодное сотрудничество. Вместо этого они пытались «продать» идею антирусского военного союза другим странам Балтийского региона. При этом безосновательно считали себя главными защитниками Европы. Характерно, что Ливония была единственным германским государством, которое отказалось платить общеимперский налог на борьбу против Османской империи под предлогом того, что сдерживание Московии является не менее важным делом.
В итоге судьба этого лимитрофа решилась очень быстро. В 1558 году большую часть территории конфедерации заняли русские войска, а магистр Ливонии принудительным образом поехал в небольшой уездный городок неподалёку от Ярославля, где царь великодушно предоставил ему новое имение.
Таким образом, Русь прорвала блокаду и вышла к портам Балтийского моря. Значение этого действия было очевидным для соседей. Польский король Сигизмунд II Август с озабоченностью писал в Англию:
(цит. по книге С. М. Соловьева «История России. Иван Грозный»)
Рига — важнейший порт Ливонии. После открытия Америки и морского пути в Индию значительно вырос спрос на мачтовое дерево, которое экспортировала Русь. Как раз транзит древесины и сделал Ригу одним из крупнейших портов России. По объёмам грузоперевозок она конкурировала с Одессой и Санкт-Петербургом за первое место в империи.
Несмотря на все попытки ливонцев и поляков создать антимосковскую коалицию, Европа в целом была заинтересована в торговле с Русью без посредников. В XVI веке, как и в XXI, во многих странах Запада действовали влиятельные силы, настроенные на сотрудничество с Москвой. Британским, голландским и датским купцам царь создал самые благоприятные условия. Особенно успешно развивались торговые контакты с Англией, царь даже начал разговоры о брачном союзе с Елизаветой I. Королева, впрочем, отклонила это предложение.
Иван Грозный показывает сокровища английскому послу. Особо доверительные отношения с английскими посланниками подчёркивает тот факт, что в переписке с Елизаветой I царь неоднократно намекает на «тайные дела великого значения», информацию о которых он передаёт королеве устно через надёжных людей.
Одно из писем, в котором отвергнутый Иван явно с обидой личного характера высказывается, мол, «ты же пребываешь в своём девичьем звании, как всякая простая девица», можно прочитать здесь.
Борьба за русское наследство
Напоследок ливонцы всё-таки успели ответить Москве подлым, но от этого не менее опасным ударом. Ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии подарил конфедерацию, территорию которой он уже не контролировал, польскому королю и великому князю литовскому Сигизмунду Августу.
С Литвой Москву связывало давнее соперничество за наследство Киевской Руси. Стороны вели нескончаемые войны и такие же бесконечные переговоры о мире: сама по себе ситуация, когда пограничные князья со своими уделами запросто могли переходить то под руку московского князя, то литовского, провоцировала постоянные конфликты.
Например, в 1500–1503 годах от Литвы «отвалилась» треть её территории, включая Брянск и Чернигов. Массовый «отъезд» князей под московскую юрисдикцию (который, естественно, сопровождался большой войной) спровоцировал мелкий правитель городка Белая на Смоленщине — Семён Иванович Бельский, который обиделся на потерю великокняжеской милости и «ласки».
Однако это были свои, внутренние, русские конфликты. Нужно отметить, что 90% территории ВКЛ составляли как раз русские православные земли, которые по уровню цивилизационного развития сильно опережали этнических литовцев — последних язычников Европы. Некоторые Гедиминовичи, осев на территории современной Беларуси и Украины, быстро забывали о своём литовском происхождении и утверждали, что их официальная биография идёт от Рюриковичей — Владимира Великого и Ярослава Мудрого.
В ходе Ливонской войны армия Ивана Грозного быстро разбила войска ВКЛ. Эта победа открывала самые широкие возможности, воспользоваться которыми Москва, впрочем, не сумела. Не хватило интуиции и политического опыта.
Наиболее эффективной стратегией по отношению к побеждённой Литве была бы поддержка русского сепаратизма на Украине и в Беларуси. На славянских землях ВКЛ вполне закономерно могли бы вырасти 5–7 независимых княжеств — Волынское, Киевское, Брацлавское, Полоцкое, Минское etc. Были сильные местные элиты, были традиции. Какие-то пограничные земли могли бы сразу отойти под руку царя. Что-то удалось бы интегрировать потом, в ходе превращения Москвы в Россию. А западные княжества стали бы территорией соперничества польского и русского влияния.
Василий-Константин Острожский, самый богатый князь ВКЛ. Подходящий кандидат на роль независимого правителя Волыни во второй половине XVI века. Очень скоро данное «окно возможностей» оказалось закрытым: дети и внуки русских князей ополячились и приняли католичество.
Между тем Иван Грозный давил на Литву, не предлагая русским князьям ВКЛ никакой альтернативы. Тем самым он спровоцировал тяжёлый политический и военный кризис, самым удачным выходом из которого литовцы посчитали объединение с Польшей.
По Люблинской унии 1569 года Литва сохранила за собой только Беларусь. Все украинские земли были переданы Короне Польской. Несмотря на то, что перед объединением ВКЛ превосходила Польшу по размерам, литовцы получили только 30% мест в сейме и 23% мест в сенате.
Речь Посполитая периферийного капитализма
Таким образом, в 1569 году на западных границах Московского царства появился сильный и опасный сосед — Речь Посполитая. Само слово Rzechpospolita является калькой с латинского Res Publica, что означает «республика» или «общее дело». Интересно, что подражание Древнему Риму всегда предполагает имперский характер, стремление к экспансии, исключений тут не бывает.
По оценкам современных историков, Речь Посполитая XVI века немного превосходила Московское царство по численности населения — 7 против 6,5 миллиона человек. При этом объединённая Польша как минимум не уступала тогдашней России по военному потенциалу. Историческая память о Речи Посполитой «от моря до моря» и сегодня является мощнейшим антироссийским мифом на территории Восточной Европы.
Польский король Стефан Баторий под Псковом принимает посольство Ивана Грозного, 1581 год. Характерно, что все представители Речи Посполитой одеты очень легко, хотя на дворе уже зима со снегом. Как всегда, очередное завоевание России провалилось из-за знаменитых морозов. Во всяком случае, именно так свои неудачи объясняли участники похода.
Тяжёлую войну против Речи Посполитой удалось пережить без территориальных потерь, хотя от Ливонии пришлось отступиться. Однако сама по себе угроза с западной стороны никуда не делась. В годы Смуты так вообще польская интервенция угрожала самому существованию Российского государства.
В чём же причина настолько ожесточённого соперничества? Поляки, хоть и западные, но всё же славяне, т. е. объективно близкий нам народ по всем параметрам. В продвижении католицизма они тоже поначалу были не слишком фанатичны, в XVI веке приверженцы римской веры составляли не более половины от общего населения Речи Посполитой. Многие магнаты, заседавшие в Сейме, были православными и протестантами, приходилось как-то мириться. Однако их упорному натиску на восток позавидовал бы сам Гитлер. Он-то до Москвы не дошёл, а поляки сидели в Кремле в 1610–1612 годах.
Тут нужен небольшой экскурс в экономику Речи Посполитой. В Новое время впервые появился мировой рынок, а дешёвые морские перевозки сделали возможной интенсивную торговлю между странами. Польша стала крупнейшим экспортёром зерна, которое поставлялось в основном в промышленно развитую Голландию. Поэтому в Речи Посполитой самым выгодным бизнесом стало товарное производство ржи, овса и пшеницы. Типичный периферийный капитализм.
Для того чтобы обеспечить выкачку зерна из польского (а, следовательно, также литовского, белорусского и украинского) села, шляхта закрепостила крестьян и ввела барщину. Крепостных заставляли батрачить три дня в неделю на помещичьем фольварке за символическую плату или вообще без неё. Помещик отправлял зерно за границу и на вырученные средства очень неплохо себя чувствовал. Фактически это было плантационное рабство.
А чтобы защитить права помещиков от налогов и вмешательства государства, существовала шляхетская демократия. Центром в такой политической модели был шляхтич и его экономические интересы.
На картине — фольварк в день получки. Группа крестьян в центре получила гроши за свою работу, они плачут, не знают, как на эти деньги прокормить детей. Правда, два хлопа слева на заднем плане выглядят вполне весёлыми, наверное, успели накатить.
Таким образом, экспансия на русские земли была драйвером роста для шляхетской экономики. Больше земель — больше фольварков. Больше фольварков — больше доходов. Каждый бедный шляхтич из какой-нибудь Мазовии представлял себя хозяином обширного имения, причём на русских землях Литвы и Москвы у него были все шансы реализовать свою мечту.
Сегодняшние лимитрофы с антироссийской платформой точно так же являются заложниками мировой экономической системы, которая закрепляет их неравноправное положение и подталкивает к экспансии на восток. А сильной государственной (и подлинно суверенной) власти, которая способна осознать и отстоять державные интересы, не было ни тогда, нет и сейчас.
Характерно, что в годы Смуты поляки не пытались закрепить королевича Владислава на российском престоле, который ему подарили московские бояре. Владислав даже не поехал в «свою» столицу. Пока в Кремле польский гарнизон держал в заложниках боярское правительство, основные силы Речи Посполитой были сосредоточены на том, чтобы, пользуясь кризисом российской государственности, пережевать и переварить пограничные территории: Чернигов, Стародуб, Смоленск.
Кощеева игла польского могущества
Политические порядки в соседней Польше и ослепительное богатство шляхты вызывали большую зависть среди многих русских дворян. Например, рязанский воевода и царский стольник князь Иван Хворостинин наряжался польским гусаром, собирался отъехать в Литву и писал, что в Москве «люд глупый, жити не с кем». Царя он называл «деспотом русским», явно подражая риторике «свободной» шляхты соседнего государства. Очень похоже на настроения российских либералов XXI века.
Интересно, что для перевоспитания князя-вольнодумца его на год заперли в монастыре под надзором «доброго» и «житием крепкого старца». В доказательство своего исправления Хворостинин написал патриотическую повесть «Словеса дней, и царей, и святителей Московских». Хороший способ, стоит взять на заметку.
Преимущества польской политической модели, казалось, подтверждали военные победы Речи Посполитой в первой половине XVII века. Основой армии была кавалерия, которую формировали из воинственной шляхты. В Польше, правда, не было хорошей пехоты, однако были деньги на то, чтобы купить весьма качественных наёмников в Германии.
Однако за ярким фасадом современники не видели гнили внутри польско-литовского королевства. Восстание Богдана Хмельницого было восьмым по счёту, а с 1625 года крестьянские войны происходили со средним интервалом раз в четыре года.
Богдан Хмельницкий зачитывает царскую грамоту об объединении России и Украины, Переяславская рада, январь 1654 года.
Однако в этнически польских регионах крестьянское население тоже было не в восторге от режима рабовладения. Именно это обстоятельство, а совсем не давление извне, было определяющим в судьбе Речи Посполитой. В конце XVII века Польша из великой державы превратилась в буферное государство между Россией и Западной Европой.
Опять история пошла по кругу. Опять игра в «последний форпост» Запада, попытки сколотить антироссийскую коалицию — и закономерный финал подобных усилий. Хотя, наверное, с точки зрения Литвы и Польши, он не кажется ни логичным, ни закономерным. Во всяком случае, экспансионистские планы на Украину и Беларусь наследники Первой Речи Посполитой и сегодня считают вполне перспективным проектом.