мама не знала что у сына вырос и проверила
«Опозорили школу»: Зачем мама второклассника придумала историю про «сломанную» спину своего сына?
В Новосибирске закончилась нашумевшая история, когда мама обвинила шестиклассников в избиении ее сына, а учителей в бездействии. Дело взял на контроль руководитель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин, а тема стала топовой в местных и федеральных СМИ. Но, как оказалось, вся эта история была раздута. В скандал был вовлечен и сам ребенок, который вынужден был врать и лукавить перед телекамерами. Это еще и урок для журналистов, которые ради острого материала помогали шельмовать учителей, не удосужившись вникнуть и разобраться.
Обвинение родителей в адрес школы из-за различных проблем с ребенком сейчас превращается в обычную практику. Ребенок получил двойку – виноват учитель, у него конфликт с одноклассниками – учитель не досмотрел. Словом, куда ни кинь – во всем виновата школа! Даже в том, что у родного чада потом и жизнь не сложилась. При этом рассерженным родителям общественность верит охотнее, чем педагогам.
Такая история случилась в школе №1. Евгения Лексова*, мама младшего школьника Дмитрия, взорвала соцсети своим постом: ее сына избили на перемене при полном попустительстве педагогов. Обвинила она шестиклассников, которые тогда дежурили на этаже, мол, это они 20 минут избивали Диму так, что у него заболела спина. Кроме того, виновными, по мнению матери, оказались и учителя, ведь они, по ее словам, видели происходящее и даже не попытались остановить разборку школьников.
Все это случилось 23 сентября. На следующий день Дима в школу не пришел, зато его мама пришла, чтобы решить с педагогами, как ребенок будет учиться дальше, ведь у мальчика были трудности с обучением.
На перемене к маме подошла одноклассница сына, спросила, почему мальчика нет на уроках. Евгения ответила, что он приболел и девочка сообщила женщине, что вчера его таскали за руки и ноги. В этот же день мама вместе с сыном пришли в школу, и попросили записи с камер видеонаблюдения. Мальчик поначалу отрицал, что его били. Но потом изменил «показания», сказал, что его все-таки били, и вообще, «старшие всегда так делают».
В это время она направо и налево раздавала интервью, в телесюжетах ее сын рассказывал об «ужасах», творящихся в школе. Телеэфиры и блогосфера наполнились самыми разнообразными видеороликами, после просмотра которых слова мамы и самого Димы, казалось бы, находили документальное подтверждение.
Директор школы, посмотрев все эти видео, пыталась донести до журналистов: все сказанное матерью – не является правдой, и зачем во всю эту историю нужно было вовлекать ребенка!
История с переломом
Если выстраивать хронологию событий, то 23 сентября между третьим и четвертым уроками Дима бегает, прыгает и балуется. Вечером он возвращается домой и говорит маме, что у него болит шея. 24 сентября мать идет в школу, для решения трудностей с обучением и хочет перевести сына на домашнее обучение, но для этого нужно заключение врачебной комиссии. После встречи с заместителем директора мама поняла, что ей нужно тщательно все обдумать и попросила перенести встречу на 27 сентября. В этот же день она узнает, что мальчика «таскали за руки и ноги». Евгения приходит домой, расспрашивает школьника о случившемся, но тот ничего не понимает. Вместе они собираются и идут в школу, смотреть записи с камер видеонаблюдения. «Дима в это время стоял и смотрел. Я ему говорю, видишь, тебя же несут. Он говорит: «Да, несут. Но со всеми же так поступают», – вспоминает Евгения. При этом из школы ребенок идет уверено, не хромает.
27 сентября на очередную встречу с заместителем директора мама не пришла. 28 сентября она ведет мальчика в травмпункт, где ему ставят предварительный диагноз – компрессионный перелом позвоночника. В среду, 29 сентября, Евгения пришла к директору и сообщила: «У нас компрессионный перелом!» Как раз в это время и поднимается шум в соцсетях – ребенку в школе сломали позвоночник!
Весть о травме начала облетать кабинеты МВД, прокуратуры, департамента образования мэрии и областного минобра. Ведомства назначили проверки, и параллельно коллектив школы проводил свое внутреннее расследование. Следственный комитет возбудил уголовное дело по статье «Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности», а через некоторое время глава ведомства Александр Бастрыкин взял это дело под личный контроль.
В школе все были озадачены и не понимали, когда могло произойти такое несчастье, о котором говорила мама ребенка. «Мне учителя не докладывали о травмах, я сама очень внимательно посмотрела все записи с камер, смотрели всем административным составом, разговаривали с детьми, с учителями – возникал вопрос, если это случилось, то когда и как. Мы сами отдали маме видеозаписи по ее заявлению для предъявления в полицию. Мы понимали, что любая мама переживает за своего ребенка и сами хотели разобраться в ситуации. Но все действия, которые мы видели на видео, говорили о невозможности подтверждения того, что говорит мама ребенка. Но решение о виновности или невиновности нашего коллектива принимали уже следственные органы. Мы доверяли их компетентности», – рассказывает директор Валерия Сутягина.
Как оказалось, у педагогов были причины сомневаться в искренности матери, чего, кстати, не сделали журналисты.
Через десять дней перелом позвоночника «отменился». На МРТ никакого перелома выявлено не было, а в заключении сказано лишь об ушибе мягких тканей. При этом неизвестно, когда этот ушиб был получен – 23 сентября на переменке в школе, или день-неделю спустя. Информацию об отсутствии перелома у ребенка школа получила 8 октября от самой мамы. Журналисту Сибкрай.ru Евгения сообщила то же самое примерно через неделю в разговоре.
Все это время мальчик уже учился дома на индивидуальном обучении. При этом ребенок не производил впечатление тяжело травмированного человека.
В это же время начинается разбирательство по уголовному делу, комиссии работают с администрацией школы, следователи опрашивают свидетелей. 30 ноября в гости к семье приходит новосибирский блогер-благотворитель Игорь Медов. В его видео Дима появляется в корсете, и снова мама утверждает, что у него компрессионный перелом. Финальной датой в этом деле стало 8 декабря, когда Следственный комитет официально прекратил следствие. Следователи так же восстановили все события и в итоге прекратили уголовное дело «в связи с отсутствием события преступления».
На самом деле все было совершенно иначе, чем об этом рассказывала мать. Мальчик баловался на перемене между третьим уроком по математике и четвёртым по окружающему миру. В это время там дежурили шестиклассники. Они «тормозили» разыгравшихся детей и предупреждали, что нельзя бегать по коридорам. На записях с камер видеонаблюдения не видно, чтобы они кого-нибудь били, но видно, как они останавливают бегающих детей (эти записи в полной версии были выложены в соцсетях).
Скандальный момент на видео, когда ребенка за руки и за ноги занесли в класс, тоже получил объяснение: ребенок очень сильно разбаловался и не слушал старших. Дети, по всей видимости, решили, что самостоятельно справятся с ситуацией и понесли ребенка в его класс, посадили там и сразу же вышли. На записи видно, что они и 10 секунд не пробыли в кабинете, не говоря уже о 20 минутах, на протяжении которых, как уверяет мать, ее Диму, якобы, избивали.
После уроков Дима спокойно пошел домой, успел попрыгать по лестницам, поговорить с одноклассниками, и даже пару раз подтянуться на трубе — все это тоже есть на записях с камер. Мог ли ребенок так себя вести с компрессионным переломом, это и выясняли специалисты. Да и перелома у мальчика никакого в действительности не оказалось.
Еще один вопрос, который мучил следователей — заявления матери о том, что ребенка в школе унижают. На деле и это неправда. Учителя уверяют, что одноклассники плохо знают Диму, ведь он часто болел и мало появлялся в школе. Так уж получилось, что все перезнакомились, а Дима из этого общества выпал. На уроках он вел себя тихо и замкнуто, зато на переменах бегал и, бывало, обижал сверстников.
Интересно, что отношения с шестиклассниками, которые стояли на дежурстве, у младших школьников очень хорошие. Подростки раньше тоже учились у того же классного руководителя, что и класс Димы, поэтому они часто приходят проведывать и педагога, и ее новых подопечных. Они даже играют в шахматы с малышами, как рассказал один из учеников.
Жаловался Дима, впрочем, не только на школьников. Он всерьез убеждал мать, что классная руководитель называет его «дебилом». Евгения пошла в школу за объяснениями, но все вышло не так, как она думала.
«Да, он жаловался маме на то, что его называли «дебилом». Родительница ребенка пришла ко мне с эти вопросом в сентябре. Я засомневалась в верности таких высказываний мальчика. Их классная руководитель – человек с большим стажем и очень добрый педагог. Пригласила и мальчика с мамой, и учителя. Объяснила всем ситуацию. Его классный руководитель, помню, повернулась к Диме и спросила, когда она его так называла, а он замялся и сказал, что сам это выдумал», – объясняет директор школы.
Это уже не первый случай, когда ребенок проявляет бурную фантазию. На кадрах видеозаписи с камер, буквально за 5 минут до того, как его унесли за руки и ноги, видно, как мальчик начинает бить одноклассника. Он ни с того, ни с сего просто ударяет его рукой по голове. Но журналистам ребенок рассказывает, что на переменах он не бегает и ни с кем не дерется.
Еще одна деталь в этой нашумевшей истории связана с приездом блогера Игоря Медова. На камерах ребенок появляется в корсете и мать утверждает, что у него компрессионный перелом. Учителя, которые ходят домой к Диме обучать его, сбиты этим с толку.
«Учителя ко мне приходят и говорят, что ребенок в корсете. А после этого выходит видео Игоря Медова. Ко мне дети бегут, спрашивают: «Валерия Ивановна, а вы видели, что в сеть выложили? Ну это же неправда». И я понимаю, что ситуация не понятная, ведь раньше он и без корсета справлялся. Да и медицинские документы свидетельствуют о том, что нет перелома», — рассказывает директор.
Выходит, Евгения просто приукрасила историю перед блогером, ведь в тот момент диагноз уже подтвержден – ушиб груди. Или корсет на ребенке сейчас появился в связи с другими обстоятельствами, случившимися уже после 23 сентября?
Школа после всего случившегося чувствует себя униженной. При этом не только директор и учителя испытывают это, но и дети, и даже их родители. Валерия Сутягина рассказывает, что ветераны школы, с которыми встречались школьники и учителя тоже сильно переживали: «Школу опозорили, мою школу опозорили!».
Нервную систему пошатнули и учителю, которая тогда проходила мимо. Она видела, что дети просто успокаивали мальчика, но уж точно не видела, чтобы били. Особенно переживали ученики шестого класса, которых обвинили в избиении. Они до последнего верили, что правда выйдет наружу, и уголовное дело закроют: писали комментарии под публикациями в СМИ и соцсетях, но их мнение игнорировали. Это был тот случай, когда вера детей в справедливость пошатнулась.
«Это очень знаменитая школа, ей уже почти 95 лет. Начиная с 1929 года ее выпускники приносили славу городу, стране, некоторые из выпускников имеют мировую известность. Здесь все очень камерное, уютное. В школе учились и учатся целые поколения, уже бабушки-выпускницы приводят своих внуков на первое сентября. У нас принято учить детей уважать старших, заботиться о младших. А эта ситуация – недоразумение… Мы и не думали, что так все обернется, потому что ничего в школе и не произошло. Эта боль коснулась не только сотрудников школы, но и учеников (а у нас их более 400), и многих-многих выпускников», – сетует директор Валерия Сутягина.
В этой ситуации родители школьников поднимают уже вопрос о защите именно учреждения, а не мамы ребенка. Евгения, по их мнению, испортила деловую репутацию школы и сделала это зря, потому что учителя шли ей навстречу с обучением сына, предлагали помощь. Они намерены защищать честь и достоинство школы, честь и достоинство своих детей, и хотят получить извинения за клевету. Школа в этом никого останавливать не будет.
*Имена и фамилии матери и ребенка изменены по требованию законодательства.
Мама не знала что у сына вырос и проверила
Nochnik: Да, ощущения были необычные, мой членик обычно сразу при поднимался, а мама обычно улыбалась, когда видела это. могла сказать, типа что это у тебя с писюном.
80678769: а когда клизму делала?
Nochnik: Я клизмы не помню, может в очень раннем детстве, а вот стоячки свои при мытье помню хорошо.
max-96: И чё нравилос то? Быть голым перед бабами до 14 лет.
ВадимС: max-96 пишет: И чё нравилос то? Быть голым перед бабами до 14 лет. В принципе да. Привык с малого к этому состоянию и лет с 11 мне уже нравилась эта обнаженность при маме.
max-96: Ха, ха. А если при папе? Замоделируем все иначе. Если бы тебя купал пахан? ;)))))) и чё бы сказал если у тебя уже стояк? ;))))))))))))))))))) При пацанах хотел рассекать голым?
ВадимС: max-96 пишет: А если при папе? При папе мне было бы неинтересно. max-96 пишет: и чё бы сказал если у тебя уже стояк? Не знаю, поскольку не был в такой ситуации. max-96 пишет: При пацанах хотел рассекать голым? Это у меня часто было. И я при них, и они при мне, и вместе сразу )))
max-96: И куда делась потом кассета? Все взяли и посмотрели конкретно уже после? ;)))))
Эксби-бой1: Стояк при маме это замечательно, и кидайте в меня тапками, я знаю, что я извращенец) Я говорил, что у меня семья пуританская была, в плане голяком дома находиться. Но я искал способы, до определенного момента, пока не понял, что в семье бесполезно, эксбить, перед мамой и сестрой, отношение было крайне строгое и отрицательное, увы. Может повторяюсь, не обессудьте, но помню как к друганам одноклассникам парням близнецам в гости пришел, 3 или 4 класс не помню точно. Соответственно лет 10 или 11 было. Их мама дверь в квартиру открыла, и сказала, ты проходи там как раз мультики начинаются, а приятели одноклассники мои в ваной были, и мамаша их мыла. И тут я как бы первый звонок получил, меня мамаша уже года 2, а может чуть меньше, голым не видела. Как то раз САМА мама сказала просто, ты уже большой, трусы в ванной не снимай, а голову мама мне мыла. Так вот, эти друганы, вдвоём голяком перед их мамашей ломанулись в комнату, мультики смотреть. Ни капли стеснения, как так и надо. А их маманя только волновалась, чтоб они мокрыми жопами на диван не садились. И мне не до мультиков стало, я им так стал завидовать, что они так запросто дома голыми ходят. даже думал, как бы с ними вместе перед их мамой помыться. Но такого не случилось конечно. Зато я решил своей маме голым показаться. При очередном купании, я был в трусах, и мама должна была зайти и мыть мне голову, я разорвал резинку в трусах, и снял их. А когда мама зашла, и увидела меня голым, удивилась, я как бы оправдался, но она сказала, типа понимаю, но это неприлично уже в моём возрасте. Знала бы она что я на пляже вытворял)) Но дома у меня тему раздеться догола пришлось закрыть. И когда мама мне выговаривала, что я уже большой мальчик, как сейчас помню полустояк был. Головка точно открылась, и паралельно полу был. А с родной сестрой старшей на 3 года, вообще отношения не сложились. Хотя такие возмлжности были. Как то раз она со своей подругой меня разжеть попытались. Я бы может и сам был бы рад. Но как то насильно было. Я как начал сопротивляться, по мордасам им надовал, когда родители пришли нажаловался. Сеструхе подзатыльников батя надовал. Маманя к родителям её подруги пошла нажаловалась. Она приходила извинялась. Скандал был)) Так я ещё и отомстил, с сеструхи трусы стянул, через несколько дней, она ревела, ужас. Маманя в женскую солидарность врубилась, хотела наказать меня, а я сказал, что её типа можно с меня трусы снимать, а мне нельзя? И бабя заступился, сказал да оба хороши. А ещё через несколько дней, я и с её подруги трусы сдернул, у нас дома, сзади правда только пол жопы оголить удалось. И тут я сильно удивился, она ни сколько не обиделась, только так высокомерно спросила, ну что доволен теперь? я даже опешил от такой реакции, а мне за это влететь от родителей могло. И уже потом я думал, а ведь какая возможность была, я же перед сестрой и её подругой мог бы многократно голяком быть, и перед другими их подругами. Но именно насильственная попытка снять с меня трусы вызвала непримиримую реакцию. Вот так вот было)
Alex: Люопытный пишет: А потом, когда я обратно повернулся, смешки сдавленные услышал)) У тебя уже росли волосы на лобке?
Nochnik: При маме в ванне лет в 10-11 очень часто бывала
Саша001: Nochnik пишет: При маме в ванне лет в 10-11 очень часто бывала До скольки лет она тебя мыла?
Десять способов испортить ребенку взрослую жизнь
Родители бывают разные. Некоторые считают, что они всегда правы просто по факту своего родительства. Другие не уверены в своих педагогических талантах, читают горы литературы и изводят ребенка своей тревожностью. Есть такие, которые неожиданно обнаруживают, что ребенок уже говорит/все понимает/курит/не ночует дома, и у них начинается острый приступ воспитательной активности. В любом случае взрослые учатся быть родителями рядом со своим ребенком в силу своих способностей. И, конечно, делают ошибки по ходу этой учебы. Некоторые ошибки настолько типичны и популярны, что складываются в узнаваемые сценарии и становятся фундаментом проблем человека уже во взрослом возрасте
Сцена 1. «Ты же мальчик»
Лето. Бетта. Пансионат. Мама тащит за руку орущего мальчика. И громко ему говорит: «Ты почему плачешь? Ты же мальчик! Мальчики не плачут. Ты когда-нибудь слышал, чтобы папа плакал? Или ты хочешь стать девочкой?!» Мальчик испуганно замолкает.
Мальчики не плачут, мальчики умирают от инфарктов в 35–40 лет. Запрет выражать чувства по половому признаку — общее место в воспитании детей. Девочка, например, не дает сдачи, не защищается, не грубит. Ей вообще в идеале не положено злиться. Ее тут же одергивают: «Ты же девочка!» А если девочка плачет, к этому не стоит относиться серьезно: всем известно, что это просто истерики и капризы, к которым женщины склонны с раннего детства. Таким образом, с одной стороны, мальчик, «который не плачет», не имеет доступа к своим собственным чувствам (чтобы не плакать, нужно перестать чувствовать, что тебе больно). А с другой стороны, он не может воспринимать всерьез и чувства девочки (своей будущей жены): она плачет не потому, что ей больно, а потому, что она девочка, — а они просто капризные истерички от природы.
Сцена 2. «Мать от тебя уйдет»
Там же. Мать, ребенок. Мальчик лет четырех на высоком, метра два, каменном бордюре. Мать стоит снизу и протягивает руки: «Прыгай!» Ребенок не прыгает — боится, плачет. Мама раздражается и приказывает прыгать, с каждым словом в голосе появляются стальные нотки: «Мать тебя поймает! Прыгай, кому говорю! Ты что, матери не доверяешь?!» Мальчик заходится в истерике. «Тогда мать сейчас от тебя уйдет!»
Безопасность и надежность в этом мире отсутствуют по определению. Ни на кого полагаться нельзя: даже мать может уйти как раз в тот момент, когда она больше всего нужна — когда страшно. Доверять никому нельзя, а собственных сил, чтобы справиться, явно не хватает. Но в будущем придется полагаться только на себя. Попросить о помощи — невозможно. Все равно не помогут — еще и по голове получишь. Вообще «уход» матери как средство воздействия на ребенка довольно распространенный прием: никого на улице не смущает, когда родители зло рычат: «Так, мы ушли, а ты тут оставайся сам!» Прохожие, как правило, еще и подыгрывают родителям, заявляя (в шутку, конечно): «Мы сейчас заберем этого мальчика себе, раз он маму с папой не слушается!» Но ребенок таких шуток не понимает: для него это вполне серьезные угрозы. И в дальнейшем он просто не будет верить в то, что существуют прочные привязанности между людьми — его всегда могут бросить, если что-то пойдет не так.
Сцена 3. «Такой ребенок ***** мне не нужен»
Супермаркет. Ребенок капризничает, что- то выпрашивает. Мать в ярости, отец нервно пританцовывает и грозно поглядывает на мать: «Сделай с ним что-нибудь!» Мать шипит на ребенка: «Если ты сейчас же не прекратишь, мы обменяем тебя на другого мальчика, который умеет себя нормально вести. А тебя сдадим в детдом!»
Вариации на тему: «родим другого ребеночка», «отведем к дяде милиционеру», «отдадим цыганам». Посыл прозрачен: ты нужен нам только в том случае, если оправдываешь наши ожидания, если не мешаешь нам, если с тобой легко. Чтобы выжить, ребенку нужно быть удобным. Не отсвечивать. Не орать. Не хотеть ничего такого, чего не хотят его родители. Наказание смерти подобно — в качестве наказания выступает отвержение. Во взрослом возрасте такой человек будет либо пытаться «заслужить» право быть рядом со значимыми людьми, угадывая то, каким они хотят его видеть (бесперспективная задача). Либо научится сам отвергать всех заранее — чтобы не оставить такого шанса тем, кто может оказаться рядом. В опасной близости. Потому что близость, в которой отвержение рабо-тает как «волшебная кнопка управления», конечно, опасна. И не только для ребенка — для взрослого человека тоже.
Сцена 4. «Маме из-за тебя плохо»
Мама часто болеет. У нее мигрень, бессонница, расстройство желудка. Каждый раз, когда дочь делает что-то не так, как хотелось бы маме, у мамы обострение. Плохо закончила четверть — мама лежит пластом. Дружит не с теми ребятами — у мамы понос. Нет, мама не ругается — она же очень любит дочь, она не станет повышать на нее голос. Она — жертва, заложник своей материнской любви, притом очень хрупкая жертва, с которой нужно всегда бережно обращаться. Иначе она может даже помереть от того, что дочь отказалась поступать в институт или решила обрезать косу и сделать пирсинг.
Регулятором таких отношений выступает токсичное чувство вины: ребенок привыкает чувствовать ответственность за любое недомогание матери, даже за то, что она несчастна. И даже в том случае, если несчастна она из-за того, что развелась с папой. Этот шантаж покрепче угроз и скандалов. Потому что вперед выставляется «любовь». Отвечать на эту «любовь» означает изо всех сил соответствовать. Иначе ребенок становится палачом своей матери. А быть палачом такого уязвимого и любящего человека — непомерное испытание не то что для ребенка, но и для взрослого человека. В результате дочь так и будет «беречь мать» ценой собственной жизни. А в своих личных отношениях (если они вообще возникнут) будет либо воспроизводить стратегию матери и «любить до смерти» (своей) партнера, либо шарахаться от любой близости, потому что близость непременно связана с чувством вины и несвободы.
Сцена 5. «Я сейчас позову отца»
Обычная двухкомнатная квартира. Мать ссорится с ребенком, ребенок огрызается, отказывается подчиняться. Отец смотрит телевизор. «Сейчас позову отца!» — угрожает мать. И следом: «Николай! Иди сюда! Ты посмотри, он меня ни в грош не ставит!» Николай морщится (это привычный сценарий в семье) и делает звук погромче. «Ты отец или нет?! — взвывает мать. — Прими участие в воспитании сына! Или тебе все равно?!» Николай нехотя поднимается, он уже зол — не на сына, на безысходность, выходит на кухню, дает подзатыльник ребенку, отбирает у него планшет. Скандал выходит на новый уровень. Хлопанье дверями, мат. «Что вы все такие нервные? — удивляется мать. — Можно же по-хорошему все решить, зачем обязательно скандалить?»
Роль отца тут — кувалда. Если он откажется, то получит статус «плохой отец». И в качестве бонуса — ссору с женой. Построить нормальные отношения с отцом у сына минимальные шансы. Но в таких семьях это и необязательно: когда сын подрастет, мать скорее всего станет также натравливать его на отца. Ребенок усваивает манипулятивную стратегию решать все сложные вопросы «через третьего». Реализоваться это может как угодно: например, в хронически «треугольных отношениях», когда он может жить спокойно только в раскладе, где отношения друг с другом выясняют жена и любовница. Или мама и жена. Другой вариант — он и сам станет таким же «прикладным скандалистом», как отец.
Сцена 6. «Ты что, маму не любишь?»
На приеме у психолога мама и шестилетний сын. «Вот скажи тете, почему ты так себя ведешь?» — строго говорит мама, будучи абсолютно уверена, что психолог сейчас быстро поможет «поставить ребенка на место». Мальчик смотрит исподлобья. «Молчишь? Может, потому, что ты маму не любишь? Отвечай! Не любишь?!» Ребенок начинает всхлипывать. Психолог временно спасает ребенка от мамы.
Эта манипуляция успешно используется и тогда, когда ребенок давно вырос. В ответ на попытки жить собственной жизнью, а не руководствоваться маминым мнением по всем вопросам, уже взрослый сын или дочь получают трагическое, с надломом: «Конечно, я плохая мать. Поделом мне — собственному ребенку стала не нужна!» — «Ну что ты, мам, конечно, мы проведем лето на даче/не будем менять квартиру/назовем внука так, как ты хочешь». Сепарироваться от такой матери предельно сложно: чувство вины изрядно мешает. Любовь у такого ребенка — это плотная зависимость от другого человека. И он скорее всего будет либо действовать по привычному с детства сценарию, либо избегать близких отношений, потому что одной такой мамы — больше чем достаточно.
Сцена 7. «Так, все понятно»
Двор. Детская площадка. Девочка лет пяти хочет продолжить игру, а мама пытается увести ее домой. Девочка капризничает, мама не справляется. Голос мамы становится зловеще-таинственным. «Та-а-а-ак… — шипит мама, — все поня-а-атно. Ну хорошо… Так и запи-и-ишем…» Девочка умолкает, начинает нервно ерзать, забывает про игру. Мама победила.
Что означает эта угроза? Куда запишем? Что из этого следует — расстрел или не купят конфет? Все это покрыто для маленького ребенка мраком. Угрозу невозможно классифицировать, а значит, невозможно как-то к ней отнестись. Но главный посыл — «со мной можно сделать что- то страшное, настолько страшное, это даже непонятно что» — работает отлично. Во взрослом возрасте такие дети часто приписывают другим людям власть над собой, им страшно говорить «нет», страшно бунтовать и отстаивать свое мнение — мало ли чем это может закончиться.
Сцена 8. «Посмотри на Сережу»
Вечер. «Ты сегодня читал?» — спрашивает мать сына-школьника. В ответ слышится что-то невнятное. Вздох матери. «А Сережа, сын Лидии Степановны, даже больше программы читает! На концертах выступает, потому что лучший ученик в музыкальной школе. И маме радость, и будущее у человека…» Сын молчит и ненавидит Сережу, а мама делает «контрольный в голову»: «Ох, весь ты в дядю Сашу пошел, такой же непутевый. Даже внешне на него похож».
Вроде бы уже на каждом заборе написано, что сравнивать своего ребенка с чужим, да еще и в пользу чужого — провальный педагогический ход, который кроме обиды, агрессии и неуверенности в себе ничего ребенку не дает. Тем не менее такой «Сережа» есть в анамнезе почти у каждого. Послание тут зашито понятное: «Не очень ты у нас удачный вышел. Так себе. Другие получше будут». Надо ли говорить, что ненависть к «Сереже» не спасет этого ребенка от того, чтобы бесконечно сравнивать себя с другими. Такие сравнения вряд ли украсят жизнь. Да и другие будут всегда оказываться либо на недоступной высоте, либо настолько ничтожными, что не о чем с ними разговаривать. Одиночество и проблемы с самооценкой — вот плоды такого рода установок.
Сцена 9. «Главное — ничего не трогай!»
На приеме у психолога мама с ребенком лет шести. Ребенок рассматривает плакат, а мама каждую минуту повторяет: «Главное — ничего тут не трогай! Не бегай! Не вздумай уронить вазу! Разговаривай тихонько! Ты всегда такой непослушный, я же знаю, чего от тебя ждать!» Мальчик и не собирается трогать, шуметь и бегать, но маму это не останавливает. Она обращается к психологу: «Вы видите, как мне с ним тяжело? Нужен глаз да глаз! Ни на минуту не расслабишься!» Минут через пятнадцать маминых причитаний мальчик все-таки начинает активные действия, и мама выдыхает: теперь все на месте, можно одергивать ребенка на законных основаниях.
Похоже, ребенок должен непременно соответствовать тому сценарию, который есть у матери, чтобы мама могла его реализовывать («это подвиг — быть матерью такого непоседливого мальчика, мне постоянно приходится беспокоиться»). В такой ситуации ребенку очень сложно научиться понимать, что же происходит с ним самим на самом деле, чего он хочет. Он «подключен к маме» — она провоцирует его на определенное поведение и регламентирует, какой он. Если все-таки по мере взросления, через шумы, до него донесутся собственные желания и ощущения, ему предстоит сложный процесс отделения от мамы. Если нет — может получиться как в том анекдоте: «Мама, я замерз?» — «Нет, ты хочешь кушать!»
Сцена 10. «Я лучше знаю, что тебе нужно»
Студия рисования. Мама записывает дочку двенадцати лет на занятия. «Как тебя зовут?» — спрашивает преподаватель у девочки. «Анечка», — отвечает мама раньше, чем девочка успевает открыть рот. «Ты хочешь научиться рисовать?» — опять обращается учительница к Ане. «Да, конечно! У нее есть данные, она так красиво в детстве рисовала! И у меня есть способности, это наследственное», — мама снова успевает раньше дочки. Учительница делает третью попытку: «А что ты любишь рисовать больше всего?» Но девочка уже и не пытается отвечать. Мамин голос сбоку: «Надо сначала научиться, технику поставить, а потом будет ясно, что любит». Девочка с тоской смотрит в окно, и есть подозрение, что рисовать она вообще не хочет.
Еще Альфред Адлер, известный венский психолог, современник Фрейда, писал о том, что гиперопека ведет к формированию инфантильности и комплекса неполноценности. Некоторые родители называют это «большой родительской любовью», но на самом деле они, так сильно опекая ребенка, пытаются прожить жизнь вместо него. Послание здесь чудовищное: «Ты не справишься, ты не способен, я все сделаю для тебя и за тебя, посиди в сторонке. В пределе — не живи». Такие дети, вырастая, строят созависимые отношения и часто страдают наркоманией (это самый простой способ «не жить»). Сепарацию с родителями такого типа можно смело приравнять к подвигам Геракла.