мери что вижу то
Ученая Мэри
Мэри – ученый, которая вынуждена изучать мир из черно-белой комнаты через черно-белый монитор. Она специализируется на нейрофизиологии зрения, и мы предположим, что она обладает всей возможной физической информацией, которую можно получить о том, что мы испытываем, когда видим спелые помидоры или небо, или когда используем слова ‘красный’, ‘синий’, и т.д. К примеру, она знает, какие комбинации длин волн, излучаемые небом, стимулируют сетчатку глаза, и что в точности происходит в центральной нервной системе, когда произносится фраза ‘Небо синее’. Что произойдет, когда Мэри выйдет из своей комнаты или когда ей дадут цветной монитор? Узнает ли она что-нибудь новое?
Замысел эксперимента заключается в том, что если Мэри узнает что-либо новое из переживания цвета, то физикализм ложен. В частности, этот аргумент является критикой утверждения о том, что возможно полное физическое объяснение любых ментальных состояний. Мария может знать все научные данные о восприятии цвета, но может ли она знать каков цвет красного, если она никогда не видела красного? Если Мэри узнает что-то новое, впервые испытав переживание цвета, то физикализм ложен. (Под физикализмом понимается теория познания, утверждающая, что любое знание является знанием о физических фактах, а не метафизическая доктрина о том, что все имеет физическую природу.
В оценке возможных результатов этого эксперимента мнения расходятся.
В.Рамачандран и Э.Хаббард считают, что когда Мэри в первый раз увидит красное яблоко существует три возможных сценария:
1.Мэри скажет, что видит только серый цвет.
2.Она испытает «Вау» эффект от субъективного восприятия цвета в первый раз.
3.Она испытает ложную слепоту. В этом случае она может сказать, что не
видит разницы между красным яблоком и яблоком, покрашенным в серый цвет, но когда ее попросят указать на красное яблоко, она это сделает.
Они поясняют: «Какой из этих сценариев действительно осуществится? Мы считаем, что можем получить ответна примере человека, страдающего дальтонизмом. Также как и умозрительная Мэри, синестет-дальтоник не может различать определенные оттенки вследствие нарушенных рецепторов. Однако когда он смотрит на цифры, его синестезия позволяет ему ощущать цвета, которые он никогда не видел в реальном мире. Он называет их „Марсианскими цветами“. Тот факт, что его цветовые клетки в мозгу могут активироваться, помогает нам ответить на этот философский вопрос: мы полагаем, что то же самое произойдет и с Мэри».
Дэниел Деннет считает, что Мэри не узнает ничего нового, если выйдет из своей черно-белой комнаты. Деннет утверждает, что если бы она действительно знала все о цвете, то ее знание включало бы также и понимание того, как люди ощущают квалиа цвета. Более того, такое знание включало бы и способность отличать красный цвет от других цветов. Таким образом, Мэри знала бы, что именно ей следует ожидать, до того, как она покинула комнату.
1. Какие возможны две основные позиции относительно природы сознания и его отношения с телом?
2. В чем заключаются особенности дуалистического понимания сознания?
3.Какие можно привести аргументы за и против дуализма?
Куда пропали меря?
Меря или меряне — летописное племя, проживавшее в Верхнем Поволжье на территории современных Ярославской, Ивановской, Владимирской, северной и восточной частях Московской и западной части Костромской областей России. В середине I-го тысячелетия н.э. в Окско-Волжского междуречье оно было одним из финно-угорским племен сформировавшихся в этом регионе (марийцев, мещеры, мокшан, муромы и эрзян).
В то же время, другие ученые мужи используют этноним «меря» для общего названия славянского и финского населения (мерянская культура), проживавшего на этой территории во второй половине I тысячелетия нашей эры. Помимо меря нет на территории России мещеры, и мурома — остались лишь упоминания о них в топонимике. Хотя еще в XYI веке были носители муромского языка. Все три племени как бы пропали, но не бесследно: они сформировали новый этнос — великороссов, являющийся носителем современного русского языка. С позиции обывателя, интересующегося историей Руси эта точка зрения кажется более правдоподобной.
Последний раз о меря, как о язычниках, проживавшихся в Галичских землях, упоминается в «Житии Авраамия Галицкого», в связи с событиями второй половины XIV века, когда православный святой решил поселиться на Галичском озере, где жили «человеци по дубравам некрещении, наричеми меря». В связи с этим стоит упомянуть, что ряд учёных отождествляют мерю с мари (черемисов). Известно, что при крещении Ростова, часть мари — его коренных горожан не пожелали креститься и поэтому покинули город. По-видимому, так же обстояло и в Мерском крае – горожане, избегавшие крещение, уходили из городов, сохраняя собственную субкультуру, проживая вне городов.
Что же говорит о меря ономастика? Принято считать, что название народа меря произошло от угро-финского слова «мёри», что означало «человек». В современных финно-угорских языках слово «человек» звучит иначе: в эстонском — mees, финском — mies, а в венгерском совсем непохоже — ember. А вот название реки Косторома, в бассейне которой находится в Мерский край, наталкивает на размышление. В современных языках финно-угорской группы (эстонском и финском) слово «maa» означает «земля». Слово «castrum» на латыне означает «форт»/«укрепление», а французское слово «construction» — «здание» или «строение». По смыслу к этим словам близко славянское слово «костер» — «основа», «скелет», «кость». Более того, в древних славянских летописях слова «костр», «кострома» обозначают укреплённое место. Топоним «кострони» встречается и в настоящее время на Новгородчине. Например, так называется небольшая (около 30-ти домовладений) деревня, расположенная в нескольких сотнях метров от старинного средневекового городища. В Солигаличе и Галиче имеются остатки средневековых крепостей, несомненно многочисленные монастыри края служили в древности укрепленными пунктами. Таким образом, Кострома может обозначать землю, на которой находятся укрепления. Более того, латинский и финно-угорский корни слова позволяют предположить, что первоначально современное население края формировалось миграционными потоками и с запада (западно-славянского), и с востока (финно-угорского). Однако генетические исследования выявили серьёзный финно-угорский пласт в генофонде современных русских — предположительно мерянский. Эти исследования указывают также на то, что в современном русском населении этих мест преобладают генотипы южной, Ростово-Суздальской славянской миграции, а не Новгородской.
Солигалич, был важным городом в новгродских землях не только потому, что в нем добывали соль, но и вследствие своего географического положения. Через дремучие южнотаёжные леса в верхнем течении реки Костромы, где расположен город, проходил один из путей из варяг в персы (арабы). Естественно, что контролировал этот путь господин Великий Новгород, которому эти земли принадлежали. Естественно, что ходили по этому пути не столько скандинавы (варяги), сколько славяне (первоначально — новгородские ушкуйники), принесшие в эти края славянский язык и христианство. Поэтому и появилось в этих местах латинское слово «костер», давшее с местным словом «маа» название краю.
Связи Солигалича, расположенного менее, чем в 1000 км от Великого Новгорода были с Новгородской республикой очень крепкие и весьма многообразные. Согласно местному поверью князь Александр Невский рожден в этом городе. Историческим фактом является то, что святитель Иона (1390-ые —1461), митрополит Московский и всея Руси родился недалеко от Солигалича в семье местного крестьянина. После разгрома Иваном IY Грозным Великого Новгорода (1569—1570 года), Солигалич стал местом ссылки элиты новгородского общества. Несомненно они принесли с собой культуру северной Европы и Скандинавии, с которыми Великий Новгород был тесно и многосторонне связан. Вполне естественно, что местное население весьма обогатилось в интеллектуальном отношении, приобрело умения и навыки, характерные для передовых страт Великого Новгорода. Позже значение Солигалича, как места ссылки усиливалось. Ссылка в Солигалич рассматривалась как менее тяжелая, чем сибирская каторга. На нее рассчитывали, в частности, декабристы, но им не повезло — угодили в Сибирь. Вплоть до 1917 года в местной тюрьме и на поселении находились много неугодных правящему режиму персон. Несомненно близкое знакомство с подобными, как правило высокообразованными, согражданами оказывало значительное влияние на солигаличан. Достаточно сравнить архитектуру Солигалича и других городов мерского края — Чухломы, Галича, Буя, сравнить местные музеи Солигалича и Галича. Да и по сравнению с рядом расположенными городами из Солигалича и Солигаличского уезда вышло гораздо больше людей, которыми гордится Россия.
Солигалич упоминается впервые в летописи лишь с 1335 года как Соль Галичьская. Галич упоминается в летописи, как Галич Мерский с 1237 года, хотя датой основания считается 1159 год, когда Ростово-Суздальский князь Юрий Долгорукий начал укреплять северные рубежи своего государства. Естественно город получил свое новое странное название — Солигалич (соленая соль). В современном финском языке слово «соль» переводится как «suola». Вполне возможно, что когда-то поселение на месте Солигалича называлось вроде Соль Мерская, или Suola, или Suolapuro (солевой ручей). Позже, когда с юг0-востока началась массовая миграция славян из Галиции, они южнее Соли Мерской основали более крупное поселение с дорогим им названием — Галич. Поэтому, исходя из здравого смысла и из истории этих городов, вполне логично предположить, что Солигалич намного старше Галича Мерского.
Противником версии о серьёзном влиянии мери, на формирование современного русского этноса был Н.И.Костомаров. Против этой версии была также Русская антропологическая экспедиция 1955—1959 гг. под руководством антрополога В. В. Бунака. Однако современные генетические исследования, взгляд на историю России, сторонником которого был М.Н.Задорнов, ставят под сомнение это расхожее мнения. Меря не пропали, а вошли во вновь образовавшийся этнос великоросов, обогатив исходную богатейшую славянскую культуру Великого Новгорода.
Меря, мари, мордва, мораване- народы. МР. Меровинги. Моравия.
По всей видимости, название народа меря произошло от угро-финского слова «мёри», что означало «человек».
Очень похоже называют себя и ныне существующие близкие мерянам народы — «мари» — марийцы, «морт-коми» — коми (зыряне), «морт-уд» — удмурты (вотяки), «морт-ва» — мордва.
Меря впервые была упомянута в VI веке готским летописцем Иорданом под названием меренс (merens) как данник короля готов Германариха.
Исследователи в меренс видят финно-угорское племя меря.
Позднее сведения о мере можно найти и в русских летописях. Согласно летописи «Повесть временных лет», меря располагалась в районе озёр Неро («Ростовское озеро») и Плещеево («Клещина»).
По предположению А. Е. Леонтьева, в VI веке мерянские племена переместились из района средней Оки (культура рязано-окских могильников) на север.
Говорят на марийском (лугововосточном марийском), горномарийском и северо-западном марийском языках финно-угорской группы уральской языковой семьи; подавляющее большинство марийцев сегодня двуязычны — владеют также русским языком. Исповедуют православие. Также издавна распространена, в особенности среди восточных марийцев, марийская традиционная религия:Чимарий йӱла, Марий (марла) вера, Марий йӱла, Марла кумалтыш, Ошмарий-Чимарий и другие местные и исторические варианты наименований)
Краты( Марийские жрецы)
МОРДВА
Мордва разделяется собственно на два колена, из которых первое называется Мокшанским, а другое Ерзянским: но и в Мокшанах есть некоторое различие. Одни называются коренными или высокими Мокшанами, а других почитают простыми Мокшанами, и вся их разность состоит в некоторых наречиях. Они еще сказывали нам о четвертом роде Мордвы, которых Каратаями называют, и которых только три деревни в Казанском уезде находятся.
МОРАВАНЕ (Моравяны, Моравяки)
Этот, казалось бы, банальный вопрос предполагает, тем не менее, возможность разных ответов.
Около 400 года до н. э. Моравия была заселена кельтами. Приблизительно в 60 году до н. э. из этого региона ушли кельтские племена бойи, вытесненные маркоманами и квадами (германскими племенами), а тех в VI веке сменили моравы и другие славянские племена.
Археологические исследования показали, что в Моравии жило 6 племён, что подтверждается и письменными источниками. Одно племя жило в Ганацкой области с центром там, где теперь находится Оломоуц. Другое племя обитало в среднем Помор авии с главным центром в Старом-Месте—Велеграде. Племя обитавшее в нижней Поморавии было сосредоточено у Поганьско, Подивина и Бржецлава. Крупное сосредоточение племён находилось в области Павловских гор с главным центром при слиянии рек Срватки и Дыи, в тех местах где находится старославянский могильник у Дольни-Вестонице и городище Страхотин[cs]. По течению верхней Дыи находился центр одного из племён в Градиште над Зноймом[cs]. В области Срватки и Литавы-Цезавы жило племя с центром в Старых Замках—Вельграде у Лишни
Примечательно во всем этом то, что Бавария обозначалась как территориальная единица, в то время как земли «восточных варваров» обозначались через их население.
была выстроена у франков в отношении славян.
МЕРОВИНГИ
Mér ovingiens, нем. Mer owinger и Mer ovinger) — первая династия франкских королей, правившая с конца V до середины VIII века во Франкском государстве. Династия происходила из салических франков
Тифозная Мэри — как одна ирландка едва не погубила Нью-Йорк
Из-за популярности фильмов про зомби-апокалипсисы даже далекие от медицины люди сегодня знакомы с термином «нулевой пациент». Это тот самый первый разносчик заразы, из-за которого начинается эпидемия, превращающая мир в филиал ада.
В науку этот термин ввели после случая с Мэри Маллон, ирландской кухаркой, которая не мыла руки и чуть не погубила из-за этого несколько районов Нью-Йорка в начале XX века. Мы же знаем ее под другим, более известным именем — Тифозная Мэри.
Чудесное рождение и заурядная жизнь
История самой известной переносчицы брюшного тифа началась еще до ее появления на свет и походила на завязку фильма «Блэйд». Дело было в Ирландии в 1869 году, когда мать Мэри заболела тифом во время беременности, и не только не умерла, но и родила абсолютно здорового на вид ребенка. Исследователи полагают, что Мэри уже тогда была инфицирована, но в отличие от Блэйда малышка не стала супергероем. Наоборот, пусть и невольно, но она стала причиной гибели многих людей.
Девочка росла весьма крепкой и в пятнадцать лет вместе с семейством эмигрировала в США. Там девушка достаточно быстро освоилась и вместо того, чтобы выйти замуж, как тогда было принято, решила построить собственную американскую мечту.
К двадцати годам она устроилась кухаркой в доме нью-йоркского богатого семейства, однако что-то сразу же пошло не так — один за другим хозяева начали серьезно заболевать. Обвинить Мэри в чем-либо никто не мог — мотивов для того, чтобы травить работодателей, у Мэри не было, да и на вид она была вполне здоровой и вряд ли могла заразить кого-то случайно. Тем не менее, факт был на лицо — больные брюшным тифом начали появляться в городе сразу после ее приезда. Посчитав это плохим знаком, местные выдворили девушку вон.
Через год, в 1901, Мэри переехала на Манхэттен. Не прошло и недели, как семья, на которую она только начала работать, заболела лихорадкой и диареей, а служившая у них прачка и вовсе умерла. После ирландка перешла к местному адвокату, и опять же почти все его домочадцы подхватили брюшной тиф.
Добрая христианка Мэри Маллон пыталась помогать больным. Она ухаживала за ними, но, естественно, от ее помощи всем становилось лишь хуже. В итоге все усилия оказывались тщетными — с 1900 по 1907 год ей пришлось сменить аж семерых работодателей.
Грязные руки и жадный арендодатель
Тифозная Мэри в варианте бродвейской постановки
Роковым для Тифозной Мэри стал 1906 год. В начале августа Маллон нашла себе место на кухне в семье обеспеченного банкира из Нью-Йорка Чарльза Генри Уоррена. Желая насладиться последними летними деньками, чета Уорренов арендовала особнячок на Лонг-Айленде и взяла с собой кучу детей и родственников. Способная стряпуха тоже поехала.
В самом конце августа у банкира заболел ребенок, а через неделю слегло больше половины семейства — на сей раз Мэри не стала играть в сиделку, а сразу отправилась искать новую работу.
Возможно, она продолжила бы свой «тифозный поход», если бы не арендодатель летнего дома Джордж Томпсон, который весьма обеспокоился положением дел. Было очевидно, что дом, в котором кто-то подцепил опасную заразу, сдать теперь будет весьма проблематично — вдруг потенциальные жильцы испугаются, что инфекция пришла, например, из источника питьевой воды.
Чтобы понять, что же случилось на самом деле, и убедить будущих клиентов в безопасности дома, Томпсон нанял санитарного инженера Джорджа Сопера. По счастливому стечению обстоятельств тот еще и кое-что понимал в брюшном тифе — по долгу службы Сопер уже работал с похожими случаями.
Сопер взялся за расследование и изучил все вспышки тифа в штате за несколько лет. Очень скоро он вычислил, что все случаи заболеваний в приличных обеспеченных семьях пришлись на тот момент, когда кухаркой у них работала Мэри Маллон.
К сожалению, как бы расторопно ни работал санитарный инженер, Мэри и ее брюшной тиф были быстрее.
Когда Сопер разыскал заразную кухарку, та уже успела устроиться в дом на Парк-авеню — в итоге двое слуг попали в больницу, а хозяйская дочь умерла. Мужчина попытался уговорить Мэри сдать анализы, но ей эта просьба явно не понравилась. Горячая ирландка не стеснялась в выражениях и даже кинулась на него с вилкой для мяса, поэтому Сопер вынужден был ретироваться.
В лечебнице Тифозную Мэри обследовали и нашли в ее желчном пузыре очаг тифоподобных бактерий. Врачи не придумали ничего лучше, чем предложить ей операцию по удалению пузыря, но Мэри, твердо убежденная в своей правоте, наотрез отказалась от хирургического вмешательства. Однако она все же призналась, что во время работы частенько не мыла руки, так как не видела в этом никакого смысла. Суд счел подобную нечистоплотность непростительной и отправил Маллон на три года в карантин на остров Норт-Бразер близ Нью-Йорка.
Тифозный остров
Мэри Маллон (слева) на больничной койке в лечебнице
Вынужденная изоляция раздражала Мэри. Она все время жаловалась и искренне не понимала, как можно держать «здорового» человека в таких условиях. А тут еще и в июне 1907 года тот самый Джордж Сопер опубликовал статью в Журнале Американской медицинской ассоциации, в которой аттестовал Маллон неблагозвучным прозвищем «Тифозная Мэри», впоследствии приклеившимся к ней намертво.
Столь грубая кличка вполне была в духе бытовавших в то время представлений об ирландских эмигрантах, считавшихся грязными отбросами и переносчиками инфекций.
Поэтому и вторая встреча Сопера с Мэри закончилась ничем, когда он приплыл на Норт-Бразер с заявлением, что хочет написать о ней книгу. Оскорбленная женщина просто не стала слушать ни о всемирной славе, ни о процентах с продаж книги. Упертая ирландка весь день просидела в уборной, пока ненавистный ей санитарный инженер не ушел.
Тем не менее, к другим медработникам она была более терпима. Мэри водили на процедуры, после чего брали анализы — девушка чувствовала себя неплохо. Но неволя доканывала ирландку, поэтому она решила обратиться в частную независимую лабораторию, где ей внезапно подтвердили, что она здорова. Результат новой экспертизы стал ее главным аргументом в борьбе за свободу и шансом на возвращение к нормальной жизни.
Уставшие от бесконечных прений с Маллон врачи и представители больничной администрации в конце концов решили выпустить девушку с острова. Но с тем условием, что она даже под страхом смерти не подойдет к чужой плите и постарается принять все возможные меры, чтобы не заражать окружающих. Девушка поклялась под присягой, что будет соблюдать санитарно-эпидемиологические нормы, и 19 февраля 1910 года Тифозная Мэри вновь оказалась на большой земле.
Не меняются только привычки
Плакат, призывающий не поступать как Тифозная Мэри
Необразованной бывшей узнице лепрозория была одна дорога — в прачки. И Мэри поначалу действительно соблюдала все положенные правила и об общепите даже не заикалась. Но стирка белья приносила в разы меньше денег, чем готовка. К тому же в начале XX века женщины в прачечных выполняли всю самую тяжелую и опасную работу: переломы, ожоги, проблемы с позвоночником и суставами были их постоянными спутниками.
Устав от тягот неблагодарной работы в прачечной, предприимчивая ирландка решилась на отчаянный шаг — она изменила имя на Мэри Браун и снова пошла работать поваром.
К несчастью для других, смена имени не повлияла на образ жизни Мэри. Она все так же плевала (иногда в прямом смысле) на гигиену и часто переходила с работы на работу, что повлекло за собой новые вспышки тифа в округе. На этот раз власти знали, кого искать, однако поиски осложнились из-за новой фамилии Тифозной Мэри. На след девушки напали лишь в 1915 году, когда девушка пришла работать в больницу Слоун — там она заразила еще двадцать пять человек, один из которых скончался.
Мэри (четвертая справа) после возвращения на остров
27 марта 1915 года ее вновь отправили на остров Норт-Бразер, но на этот раз — без права на освобождение.
Со временем она стала местной знаменитостью. К ней приезжали журналисты, в интервью которым Мэри непрестанно сетовала на людей, обрекших ее на одиночество. Она вновь отказывалась от лечения, заявляла о своей невиновности и ни в какую не признавала себя больной, но, несмотря на это, ее многочисленным посетителям все-таки запретили принимать из рук Мэри что бы то ни было.
И все же нет худа без добра — с 1922 года ей позволили работать санитаркой в местной лаборатории, а спустя еще три года повысили до лаборантки.
Одна жизнь и полсотни смертей
Мэри Маллон (справа) в 1932 году
Тифозная Мэри действительно чувствовала себя здоровой, пока в 63 года у нее не случился инсульт, после которого она осталась наполовину парализованной. Спустя шесть лет она умерла от пневмонии. Вскрытие показало то, от чего она всю жизнь открещивалась, — ее желчный пузырь был оккупирован бактериями тифа, которые не трогали «милую хозяйку», но чуть не вызвали в Нью-Йорке настоящую эпидемию.
Точное количество зараженных ею никто не знает — достоверно известно лишь о трех умерших среди заразившихся от Мэри людей. Однако историки считают, что смертельных случаев могло быть около пятидесяти, причем большинство заболело уже после того, как девушку выпустили с острова, и она бросила работу прачкой.
Учитывая то, что в начале прошлого века с ведением документации в американских департаментах все было не очень хорошо, установить истину уже не представляется возможным.
Жизнь Тифозной Мэри стала ярким примером того, что небрежность в отношении к здоровью может иметь самые плачевные результаты, а также важным напоминанием — руки нужно мыть всегда!