мне кажется писал толстой что в одной
Знаки препинания при цитатах
482. Объясните постановку знаков препинания в предложениях. Выделите различные способы введения цитаты в текст.
1. Здесь Пушкин в чувственном огне слагал душой своей опальной: «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной». (Ес.) 2. Киреевский утверждал, что в просвещении одиноком, ограниченном лишь своей национальностью, «нет жизни, нет блага, ибо нет прогрессии, нет того успеха, который добывается только совокупными усилиями человечества». (Сол.) 3. Я перелистал свою работу. Вдоль каждой страницы шла красная черта, а в конце было написано: «Идеализм. Чрезвычайно слабо». (Кав.) 4. «Каждый человек должен быть человеком и относиться к другим как человек к человеку» — вот идеал, сложившийся в душе автора помимо всяких условных воззрений. (Добр.) 5. И когда во вступлении к поэме Блок обрушивает на нас свои могучие ямбы:
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста.
Пусть церковь тёмная пуста,
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу. —
когда мы читаем это, мы понимаем, что не раз, видимо, прошёл Блок, прогуливаясь утром, по росистой меже от Шахматова до Тараканова, до церкви, хотя и не заходил в неё, потому что как бы он мог войти в запертую церковь? (Сол.)
483. Употребите цитаты в контексте. Покажите различные способы включения цитаты в контекст. Объясните постановку знаков препинания.
Образец: «Главное дело в жизни — любовь» (Л. Толстой). — Л. Толстой писал: «Главное дело в жизни — любовь». — Л. Толстой писал, что «главное дело в жизни — любовь» и т. д.
1. «Искусство есть такая же потребность для человека, как есть и пить» (Ф. Достоевский). 2. «Книги делают человека лучше, а это одно из основных условий и даже основная, чуть ли не единственная цель искусства» (И. Гончаров). 3. «Искусство — высочайшее проявление могущества в человеке» (Л. Толстой). 4. «Для истинного художника — где жизнь, там и поэзия» (В. Белинский). 5. «Искусство должно облагораживать людей» (Е. Вахтангов). 6. «Вдохновенье — это такая гостья, которая не любит посещать ленивых» (П. Чайковский). 7. «Вдохновение рождается только из труда и во время труда» (П. Чайковский).
484. Спишите предложения, расставляя знаки препинания при цитатах. Замените, где это необходимо, строчные буквы прописными. Границы цитат обозначены знаком //.
485. Прочитайте отрывок из воспоминаний Г. Козловской об А. Ахматовой. Какие способы цитирования встречаются в тексте? Выпишите предложения с разными способами цитирования.
Свой первый в Ташкенте новогодний вечер Ахматова провела вместе с нами, в нашем доме. Алексей Фёдорович, встретив её на пороге, поцеловал обе руки и, взглянув ей в лицо, сказал: «Так вот вы какая». — «Вот такая, какая есть», — ответила Анна Андреевна и слегка развела руками. Вероятно, было что-то в его молодом и весёлом голосе, что заставило её улыбнуться, и сразу не стало минут замешательства и неосвоенности при первом знакомстве. Могу засвидетельствовать, что Алексей Фёдорович был одним из немногих, кто не испытывал робости и особого оцепенения, какое бывало у большинства людей при первом знакомстве с Ахматовой.
В тот вечер Анна Андреевна, войдя в комнату, быстро подошла к горячей печке и, заложив назад руки, стала к ней спиной. Тут мы увидели, что глаза у неё — синие. Мы увидели её красоту, ту вечную её красоту, которая, изменяясь с годами, не убывала, по-новому раскрываясь. Даже в старости, отяжелев, она приобрела ещё какую-то величавость и гляделась словно статуя самой себе. Красота Ахматовой была радостью художников. Сколько их пыталось воплотить её неповторимость и необычность! И если в мире первое место по числу портретных изображений принадлежит лорду Байрону, второе — Ференцу Листу, то третье, бесспорно, — Анне Ахматовой — поэту и женщине. В этой красоте они неотделимы друг от друга, и неизвестно, поэт ли озарял женщину, или женщина озаряла неповторимостью своей поэта.
Она стояла в волнах тёплого воздуха, и стройность её казалась почти воздушной. Патрицианскую её голову мягко облегали волосы, ещё не седые, а того цвета, что раньше называли «соль с перцем». Они красиво лежали тяжёлым пучком на затылке. И вдруг она сказала: «Хотите, почитаю стихи?» И мы впервые услышали её голос, читающий стихи:
Из года сорокового,
Как с башни, на всё гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под тёмные своды схожу.
И она повлекла нас за собой в свой мир, мир своей памяти, полный тайны и озарённый магией её поэтического слова. Она завладела нами, и мы предались ей всецело и навсегда.
Ахматова без наших слов поняла, что случилось с нами. Мы стали ей нужны. Ей важен был наш душевный отклик. С того дня она стала приходить к нам, то каждый день, то через день или дня через три. Всякий раз приносила написанное накануне, и мы стали свидетелями, как росла и ветвилась её «Поэма без героя». Как удивителен был этот процесс развития сюжета, как он обрастал многообразием эпиграфов, они таинственно, как бы зеркальным отражением приоткрывали нераскрытый в текстах смысл. Эти эпиграфы могли бы стать поэмой сами по себе.
Она ещё не написала на бумаге бессмертные слова о покинутом, гибнущем городе. Но они жили в её крови и питали сердце. Есть ли равные им?
Ахматова и сама была околдована своей поэмой. Много ли в истории русской литературы примеров такой неотступной одержимости темой, которая в течение двадцати шести лет не покидала её и оживала всё новыми гранями?
1. Определите тип речи и стиль. Какова композиция этого текста? Можно ли назвать данный отрывок отзывом?
2. Найдите сложное предложение с последовательным подчинением придаточных. Составьте его схему, определите типы придаточных.
3. Какими частями речи являются выделенные слова? Обоснуйте свою точку зрения.
4. Укажите предложение с обособленным приложением.
5. Какой предстаёт перед читателями А. Ахматова? Что можно о ней сказать как о человеке, о личности? Напишите отзыв на одно из лирических произведений А. Ахматовой.
484. Спишите предложения, расставляя знаки препинания при цитатах?
484. Спишите предложения, расставляя знаки препинания при цитатах.
Замените, где это необходимо, строчные буквы прописными.
1. / / Мне кажется / / писал Л.
Толстой / / что в одной улыбке состоит то, что называется красотою лица.
2. / / Народ отражает себя всего полнее в языке своём / / так писал крупнейший учёный, историк и филолог XIX века И.
Солоухин утверждал / / ты можешь быть инженером, химиком, футболистом, писателем, электриком, генералом, учителем, но если ты русский человек, ты должен знать, что такое Пушкин, что такое «Слово о полку Игореве, что такое Достоевский, что такое Поле Куликово.
Л. Ландау писал, что / / грош цена физике, если она застилает всё остальное : шорох леса, краски заката, звон рифм.
5. / / Бороться и искать, найти и не сдаваться!
/ / эти слова стали нашим девизом.
/ / станут говорить, что теперь нет уже Ноздрёва.
/ / Ноздрёв долго ещё не выведется из мира.
называется красотою лица.
Если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо
учёный, историк и филолог XIX века И.
Солоухин утверждал : «…ты можешь быть инженером, химиком, футболистом, писателем,
электриком, генералом, учителем, но если ты русский человек, ты должен знать,
что такое Пушкин, что такое «Слово о полку Игореве, что такое Достоевский, что
такое Поле Куликово.
Л. Ландау писал, что «грош цена физике, если она застилает всё остальное : шорох
леса, краски заката, звон рифм.
5. «Бороться и искать, найти и не сдаваться!
Гоголь писал : «Может быть
станут говорить, что теперь нет уже Ноздрёва.
Увы! Ноздрёв долго ещё не выведется из мира.
везде между нами и, может быть, только ходит в другом кафтане».
Дети шли по лесу вдруг раздался шорох кто там это ёжик?
Дети шли по лесу вдруг раздался шорох кто там это ёжик.
Рассставь знаки препинания, замени строчные буквы прописными.
Перепиште, расставляя знаки препинания при цитатах?
Перепиште, расставляя знаки препинания при цитатах.
Границы цитат обозначены знаком ||.
ЧЕХОВ писал || как непосредственен, как силен Гоголь и какой он художник || 2)|| Чья мертвая рука управляла пистолетами Дантеса и Мартынова || задает вопрос А.
3) || Без языка, вне языка || говорил поэт А.
Прокофьев || невозможно выразить идеи || 4) || Любите книгу всей душой || призывает М.
И произведут свою бурю ||.
Перепишите, расставляя знаки препинания при цитатах?
Перепишите, расставляя знаки препинания при цитатах.
Чехов писал как непосредственен, как силен Гоголь и какой он художник!
Дам 26 баллов?
Сочинение на тему «Зачем нужно уметь грамотно писать?
» ( + что такое знаки препинания?
, какие бывают знаки препинания.
. почему мы не можем писать как мы слышим.
К какому лицу относится слово писать?
К какому лицу относится слово писать?
Замените предложения с прямой речьюв косвенную?
Замените предложения с прямой речьюв косвенную.
« Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык!
Перечитай заголовок будет такой Что надо уметь, чтобы писать грамотно?
Перечитай заголовок будет такой Что надо уметь, чтобы писать грамотно?
Писменно дай ответ на вопрос.
Для этого составь несколько предложений.
Не забывай о знаках препинаний.
Как писать правильно, все на одно лицо?
Как писать правильно, все на одно лицо?
Помогите пожалуйста?
Дети шли по лесу вдруг раздался шорох кто это ёжик.
Спеши, расставляя знаки припевания.
Замени, где нужно, строчные буквы прописными.
Усилия и интересь к родному языку мы можем узнавать много новых и интиресных слов из учебника и постепенно эти слова можно использывать в средстве общения с окружаящями.
Рад радость радостный Белый белить побелить побелка Стройка строить постройка Свет светлый светлеть посветлеть Земля земляной заземлить Зелень зелёный зеленеть зазеленеть Характер характреный характеризовать характеристика бесракартерный.
Так и насписать : Ребята, играть с огнем очень опасно.
У тебя же правельно написанно.
А фото упражнения можно.
Однажды мы с друзьями пошли в поход. Упоковали рюкзаки, положили с собой : ложки, термос, полотенце, спички, одноразовую посуду и полатку. Когда мы туда приехали мы пошли пешком. Зашли в тайгу, а там грибов и ягод, хоть отбавляй! Начали их собира..
Проверить приставка или нет можно так : задать вопрос например Пришёл Мы не можем вставить там вопрос. Или по (чему? ) Дороге. Так же можно проверить С помощью слов например : Под (КРАСИВЫМ) ОКНОМ.
Объяснил, въезд, подъезд, разъяснил, объехал, подъехал, съеду, отъеду, подъеду, съездил, отъехал, въезд, объезд, объявил, съедобное.
«С горничной Гашей я совершил преступление». Тайны судьбы Льва Толстого
Проиграл ли Толстой в карты свою усадьбу? Как проявлял себя в любви и на войне? И был ли отлучен от церкви?
«Это привычка разврата»
Лев Толстой известен как моралист и идеолог гуманизма, однако в молодости он не всегда вел себя благообразно. Одной из самых неоднозначных сторон биографии Толстого была его интимная жизнь.
Как написал литератор в дневнике, первый сексуальный опыт стал для него весьма непростым событием: «Когда меня братья в первый раз привели в публичный дом, и я совершил этот акт, я потом стоял у кровати этой женщины и плакал».
Неудивительно, что Толстому долго не удавалось остепениться. Даже приняв решение завести семью и нацелившись на дочь одного из соседских помещиков Валерию Арсеньеву, он так и не решается сделать предложение. То у него были претензии к стилю девушки, то казалось, что она невежественна и глупа. А финальная причина для отказа от брака звучала и вовсе нелепо: Толстому приснилось, будто Арсеньева целуется с другим мужчиной.
Любвеобильность графа с легкостью преодолевала социальные границы. У него случались неоднократные интрижки с простолюдинками, некоторые из них заканчивались по-настоящему трагически:
Сам писатель воспринимал их связь очень серьезно:
После этого граф начал подолгу общаться с девушкой и однажды решился: «Я влюблен, как не думал, чтобы можно было любить. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь».
Новость стала для Елизаветы очень неприятной неожиданностью, но 18-летняя Софья незамедлительно согласилась и в 1862 году вышла замуж за 34-летнего Толстого.
Все это дало начало сложным и противоречивым отношениям. С одной стороны, в продлившемся более четырех десятилетий браке родилось 13 детей, жена стала верным соратником писателя, взяв на себя большинство административных забот, начисто переписывая его рукописи.
С другой, в совместной жизни супругов постоянно сидело зерно конфликта, во-многом связанное именно с интимными вопросами.
Проиграл усадьбу в карты?
Толстой на войне
Впрочем, писателю приходилось сочетать творческую деятельность с тяготами военной службы и принимать участия в боях Кавказской войны.
Надо сказать, что и здесь Толстой проявил себя неплохо. Будучи юнкером, он участвовал во многих стычках с горцами и даже имел право на Георгиевский крест, однако уступил его сослуживцу-солдату, посчитав, что существенное облегчение условий службы товарища стоит выше личного тщеславия.
Пришлось Толстому участвовать и в Крымской войне. Он перевелся в Дунайскую армию и с ноября 1854 года по конец августа 1855 года был в Севастополе, обороняя город.
Долгое время писатель жил на 4-м бастионе, часто подвергавшемся нападениям, командовал батареей в сражении на Черной речке, был при бомбардировке во время штурма Малахова Кургана.
Толстой, несмотря на все тяготы, в то время написал рассказ «Рубка леса», в котором отразились кавказские впечатления, и первый из трех «Севастопольских рассказов» — «Севастополь в декабре 1854 года», с большим интересом принятый российскими читателями. Произведение даже было замечено императором Александром II, повелевшим беречь даровитого офицера.
За оборону Севастополя Толстой был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», медалями «За защиту Севастополя 1854—1855» и «В память войны 1853—1856 гг.» Впоследствии его наградили двумя медалями «В память 50-летия защиты Севастополя»: серебряной как участника обороны Севастополя и бронзовой как автора «Севастопольских рассказов».
Лев Толстой имел все шансы на военную карьеру. Тем не менее, его перспективы оказались испорченными написанием нескольких сатирических песен, стилизованных под солдатские. Одна из них была посвящена как раз неудаче во время сражения у речки Черной, когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего, атаковал Федюхины высоты. Песня, задевавшая целый ряд важных генералов, имела огромный успех. За нее писателю пришлось держать ответ перед помощником начальника штаба.
Вскоре Толстой был послан курьером в Петербург, где закончил «Севастопольские рассказы», окончательно укрепив свою репутацию перспективнейшего автора, и в ноябре 1856 года оставил военную службу в звании поручика.
Отлучен от церкви?
В 27-летнем возрасте Лев Толстой написал в дневнике:
«Разговор о божестве и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».
Тем не менее, расхожее мнение, что Льва Толстого подвергли анафеме, отлучению от церкви, не соответствует действительности. В определении Святейшего Синода от 24 февраля 1901 года говорилось:
«Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины. Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь».
С точки зрения богословов, решение Синода относительно Толстого — это не проклятие писателя, а констатация того факта, что он по собственному желанию больше не является членом Церкви. Анафема, означающая для верующих полный запрет какого-либо общения, в отношении Толстого не совершалась.
«Лев Толстой в аду». Фрагмент стенной росписи из церкви села Тазова Курской губернии. Толстой справа в объятиях Сатаны
Писатель также говорил, что инициатива порвать с церковью исходит исключительно от него:
«То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему».
Позднее Толстой отрицательно высказывался о традиционных религиозных учениях в принципе:
«Я не хочу быть христианином, как не советовал и не хотел бы, чтобы были браманисты, буддисты, конфуционисты, таосисты, магометане и другие. Мы все должны найти, каждый в своей вере, то, что общее всем, и, отказавшись от исключительного, своего, держаться того, что обще».
Также за 2 года до смерти Толстой писал в дневнике следующее:
«Вчера был архиерей. Особенно неприятно, что он просил дать ему знать, когда я буду умирать. Как бы не придумали они чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я „покаялся» перед смертью. И потому заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, — ложь».
Похороны писателя состоялись 10 ноября 1910 года в Ясной Поляне. Туда съехались несколько тысяч человек. Власти опасались антиправительственных выкриков и даже демонстраций, но все прошло очень мирно.
Когда гроб с покойным опускали в могилу, присутствующие благоговейно преклонили колени. Сохранилась история, как офицер московской полиции, в течение всей церемонии дежуривший при гробе, остался единственным, кто стоял. При виде такой непочтительности собравшиеся немедленно закричали: «Полиция, на колени!», после чего стоявших вокруг не осталось.
Пётр Первый в сталинскую эпоху (Алексей Толстой)
А. Венедиктов ― В Москве 22 часа и 9 минут. Всем добрый вечер! Это программа «Дилетанты». У микрофона Алексей Венедиктов. Мы идем (для тех, кто знает) и в YouTube-канале, но не в YouTube-канале «Эха Москвы», а в YouTube-канале «Дилетантов». Поэтому кто хочет смотреть… Тут у нас сзади тоже кошмарные картинки. Кто хочет смотреть нашу историю, просто уходите на канал «Дилетанты» и смотрите.
Я попросил сегодня принять участие в нашей программе, как главного и единственного гостя, Алексея Николаевича Варламова, писателя. Добрый вечер!
А. Варламов ― Добрый вечер!
А. Венедиктов ― Добрый вечер! Чем меня заинтересовал Алексей Николаевич в нашей теме? А наша тема — это как Петр I, как мифологический персонаж, творился и воспринимался.
Понятно, что у нас есть два источника. Это произведения Алексея Николаевича Толстого. Прежде всего, конечно, недописанный роман «Петр I», но при этом есть и «День Петра», и пьеса «На дыбе». И фильм «Петр I» — замечательный фильм с Черкасовым в роли царевича Алексея.
Почему я выбрал эту тему? Потому что номер журнала «Дилетант», который я вам сейчас покажу, который вышел только что — это дело царевича Алексея, которое мы пытались разобрать. Это страшное дело. Мы об этом тоже поговорим.
Но вот у меня первый вопрос к писателю. Алексей Николаевич, скажите, пожалуйста, в свое время в институте я был ушиблен рассказом Алексея Толстого «День Петра». Потому что я-то в школе читал роман, и для меня Петр был герой. Для меня Петр — это ангел. Ну, конечно, с мечом кровавым, но ангел. И вдруг — «День Петра». И вдруг тот же Толстой. Что случилось-то?
А. Варламов ― Тут надо смотреть наоборот. Потому что сначала был написан «День Петра», а потом роман «Петр I». «День Петра» — это 1917 год. Я думаю, для Толстого это вообще был такой очень сложный период, когда ему было очень непросто определиться к тому, что происходит в его собственной стране. Как писатель с таким историческим мышлением, он, я думаю, искал какую-то опору в русском прошлом.
И вообще эта традиция обращаться к личности Петра для Серебряного века (а Алексей Толстой, безусловно, писатель Серебряного века) была абсолютно органичной. Здесь и Мережковский. Потом чуть позднее будет Пермяк. Чуть позднее будет Андрей Платонов с «Епифанскими шлюзами». То есть, в принципе, вот эта идея сравнить петровскую эпоху — эпоху такого резкого перелома, преобразования корневой русской жизни.
Конечно, Толстого всё это волновало. И да, вы правы, там совсем другой Петр, там совсем другая интонация, совсем другое отношение к истории, нежели то, что мы видим в романе, написанном в начале 30-х годов.
То есть я думаю, что здесь, конечно, эпоха сыграла свою роль. Но не только эпоха. Здесь еще очень важна личная биография Алексея Толстого. Рассказ «День Петра» написан писателем, который еще не побывал в эмиграции. Писателем, который еще не видел того, что произойдет с Россией после 1917 года.
А ведь на самом деле самое интересное в биографии Алексея Толстого — это, на мой взгляд, то, что это человек, который ненавидел большевиков в 1917-1918 году так, как ни с кем не сравнить. Ни Бунин, ни Гиппиус, ни Набоков, ни Пришвин — кого ни возьмите. Была какая-то абсолютная ненависть. И вот этот человек возвращается в Советский Союз в 1922 году, потом в 1923 году и становится одним из столпов социалистического реализма, одним из приспешников Сталина, таким убежденным советским патриотом, при этом абсолютно искренне.
Хотя он был и прагматичен, и циничен, но в нем всё смешалось. Конечно, он очень сильно изменился за эти годы. Неслучайно он потом в одной из своих автобиографий писал, что если бы не революция…
А. Венедиктов ― О, у нас что-то со звуком.
А. Венедиктов ― Да, Алексей Николаевич. Что-то с вашим микрофоном. У нас прерывается. Поэтому, может быть, чуть дальше от него?
А. Варламов ― Так лучше?
А. Венедиктов ― Ну да, давайте!
А. Варламов ― Ну вот. Поэтому я и говорю, что тут очень важно иметь в виду, что «Петр I» был романом, который написан уже 50-летним мужем, который прошел очень сложный путь и который глядел на эту фигуру глубже, объемнее.
И конечно, хотя сам Сталин отрицал всякие параллели между собой и Петром I, но, тем не менее, я думаю, что некоторое приближение Алексея Толстого к Сталину… Они не были друзьями, но всё-таки определенные отношения между ними были. Вот это всё тоже, конечно, повлияло на то, что роман получился совсем другой, чем тот рассказ.
А. Венедиктов ― Но еще была пьеса, которая как раз между ними. Между рассказом и романом.
А. Варламов ― Между ними, но уже ближе к «Петру». Пьесу он написал, по-моему, в 1928 году. И она действительно собрала в себе какие-то черты рассказа «День Петра» и романа «Петр I». Это, конечно, тоже такое очень любопытное явление, с моей точки зрения.
А.Варламов: Самое интересное в биографии Алексея Толстого — это, на мой взгляд, то, что это человек, который ненавидел большевиков в 1917 году так, как ни с кем не сравнить
Но в этой пьесе Петр одинок. Пьеса на самом деле изображает Петра как персонажа чрезвычайно трагического. Персонажа, который в конце своей жизни приходит к краху. Она такая на самом деле очень грустная пьеса, печальная пьеса. Одинокий, всеми преданный — преданный женой, преданный друзьями. Еще эти разметенные корабли в эпилоге. Всё рухнуло, конец! И проходит буквально несколько лет — и Петр преображается.
Тут что еще на самом деле очень любопытно. Опять же, это имеет отношение к биографии Алексея Толстого. Ведь обращение к теме Петра было сначала в 1917 году. Потом идет это толстовское «Хождение по мукам» — собственно, главное произведение, которое он пишет в 20-е годы. Это именно роман, посвященный русской революции — роман «Хождение по мукам».
В 1927 году Толстой пишет вторую часть этого романа — «1918 год». И это, в отличие от первой части, которую трудно назвать советской… Бунин в Париже опубликовал одну редакцию «Хождения по мукам», а вернувшись в Советский Союз, всё там перекрасил. Просто Бунин, видимо, не сравнивал две редакции — они не так уж сильно отличаются.
А вот что касается второй части, она, конечно, очень советская. Она была написана именно в 1927 году, потому что это год 10-летия Октябрьского переворота, Октябрьской революции. Толстой именно к этой дате поспел со своим романом, и роман пользовался огромным успехом.
Для Толстого он был очень важно еще и потому, что когда он вернулся в Советский Союз — это отдельная история, какие у него были мотивы, но, тем не менее, это было всё равно что войти в клетку с тигром. Ведь на самом деле кем он был в глазах советской власти? Дважды изменник, бывший граф (или не бывший), белогвардеец. Советские писатели очень косо на него смотрели. Критика его клеймила.
Коммерчески он очень удачно писал в эти годы: «Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина», «Гадюка», «Детство Никиты» — там очень разнообразные жанры. Но идеологически это всё еще был не вполне советский дискурс. И вот здесь он пишет настоящий советский идейный роман, который и приносит ему деньги, и легализует его положение в советской системе. Он укрепляет его авторитет, его связь с большевиками. Хотя он никогда не был членом партии, но, тем не менее, всё равно.
Полонский, главный редактор журнала «Новый мир», где было опубликовано «Хождение по мукам», ему говорит: «Пишите третью часть!». И Толстой как бы заряжен писать третью часть — «1919 год». Но вдруг интуиция — а у него была дьявольская интуиция: он понимает, что меняется эпоха. Советский Союз 1928-1929 года накануне «великого перелома», коллективизации — и брать тему… А там в этом романе, в третьей части, должно было быть махновское движение, тот самый Донбасс. И он понимает, что это опасно. Не время сейчас об этом писать.
И как он сам говорит, надо уйти в историю, зайти в современность с тыла. Собственно, его обращение к петровской эпохе в конце 20-х годов — это была такая писательская стратегия, такой стратегический ход.
А. Венедиктов ― То есть это было рассчитано, Алексей Николаевич? То есть это был холодный расчет, а не любовь к Петру, к эпохе Петра? Как вам кажется?
А. Варламов ― Я думаю, холодный расчет и любовь друг друга никогда не исключают. Я думаю, что на самом деле там было и то, и другое. Но то, что расчет был в том числе… Что, со звуком опять проблемы?
А. Венедиктов ― Нет-нет, говорите!
А. Варламов ― То, что там был и расчет, и любовь — на мой взгляд, и то, и другое было вместе.
А. Венедиктов ― Очень много вопросов. Насколько он документировал своего Петра, роман? Вот он сидел, как сейчас принято говорить, в шортах или в трусах дома и придумывал из головы? Или же он копался в каких-то документах, в архивах, что-то всё-таки пытался сделать?
А. Варламов ― Вы знаете, во-первых, он, конечно, был великолепный писатель. У него было потрясающее чувство стиля. Он был, конечно, совершенно замечательный художник. И поэтому я думаю, что в основе этого романа всё равно лежала главным образом его интуиция.
Конечно, этот роман считается образцом исторического романа. И наверное, лучше профессиональным историкам задавать вопрос, насколько этот роман соответствует историческим реалиям петровского времени. Я всё-таки не считаю себя…
А. Венедиктов ― Нет, я спросил, как он работал, Алексей Николаевич. У меня был вопрос как к человеку, который писал про него документальный роман, который вышел, в частности, в «ЖЗЛ» (всем рекомендую). Всё-таки, он же как-то работал. Вы изучали?
А. Варламов ― Известен его собственный рассказ об этой работе. Он говорил о том, что для того, чтобы почувствовать вот эту эпоху (а ему, как писателю, важнее всего было почувствовать эту эпоху), он обратился к книге историка Новомбергского, который опубликовал протоколы допросов, протоколы пыток — то, что под пытками, на дыбе выбивалось из подследственных в петровскую эпоху, и дьяки записывали за этими людьми их показания. Толстой пишет, что это был алмазный язык, который как раз позволил ему почувствовать дух того времени.
Надо сказать, что позднее Александр Исаевич Солженицын написал рассказ «Абрикосовое варенье», в котором он очень жёстко оценил вот этот творческий метод Алексея Толстого. Потому что картина жутковатая: одни люди под пытками дают показания — под кнутом, на дыбе. Другие — писцы — записывают вот этот «алмазный язык». А 200 лет спустя сидит советский писатель, изучает все эти документы и лепит из них свой роман.
А.Варламов: Ведь на самом деле кем он был в глазах советской власти? Дважды изменник, бывший граф (или не бывший), белогвардеец
То есть здесь он проводит параллели между Советской Россией — коллективизация, раскулачивание, раскрестьянивание. Тоже поднятая на дыбу. Он получает письма от этих крестьян, любуются их языком, но никак не хочет этим людям помочь. Но в любом случае, конечно, с документами он работал. Конечно, он читал книги русских историков.
Конечно, как мне представляется, его концепция Петра, наверное, не содержала ничего такого радикально пионерского. В принципе, отношение к Петру-строителю… «Строитель чудотворный», Петр пушкинской традиции, если хотите — то, что было у Пушкина в «Медном всаднике», особенно если вспомнить пролог «Медного всадника». Петр-преобразователь, вот этот мореплаватель, герой. Мне кажется, у Толстого, в принципе, идеология была именно эта.
Но что еще мне представляется очень важным. Толстой писал о том, как при Петре начинают работать социальные лифты. Ведь мы помним, что, собственно, роман начинается с описания крестьянской избы, крестьянской семьи. И потом девочка (Санька, по-моему, ее зовут?) слезает с этой печи, уезжает в Париж и становится женой российского посланника. Вот это удивительное преобразование людей самого социального низа, их подъем на самый социальный верх — это ведь в каком-то смысле история самого Алексея Толстого.
Конечно, у нас тема — Петр, но просто когда я думаю об Алексее Толстом, для меня действительно самое интересное — как он, граф, русский аристократ, пошел на службу к большевикам. Что за этим стоит? Просто цинизм, как считали очень многие из русских эмигрантов? Или же там были какие-то другие мотивы, другие соображения?
Что самое интересное вообще в его детстве? То, что он узнал о том, что он граф Толстой, когда ему исполнилось 13 или 14 лет. До этого он рос в обычной, ну, не крестьянской семье, но семье бедного помещика — фермера, говоря современным языком. И он прекрасно знал вот эту народную корневую жизнь. И он тоже говорил о том, что если бы не было его детства в Сосновке, если бы не было вот этого его крестьянского опыта жизни, он не стал бы тем писателям, каким он стал.
А потом произошло вот это чудесное превращение обычного мальчика в графа Алексея Толстого. И он очень гордился своим титулом — «красный граф», «рабоче-крестьянский граф», «трудовой», «пролетарский». И вот то же самое он делает с героями своих произведений — вот этот взлет снизу вверх. Это, мне кажется, тоже очень важный мотив, очень важная опора в этой конструкции Петра.
А. Венедиктов ― Напомню, что у нас в эфире Алексей Николаевич Варламов, писатель. Алексей Николаевич, всё-таки я сначала от романа сделаю шаг назад в сторону пьесы «На дыбе», где, собственно, есть сцена в каземате с царевичем Алексеем. Но я столкнулся с тем, что Толстой переписывал эту пьесу. И в последнем варианте постановки, к концу 30-х, перед войной, он изымает эту сцену. Которая самая кровавая… Ну, не самая кровавая, конечно — там много кровавых, но она… Ну как, ну сын же! Люди, которые читали пьесу или смотрели спектакль, наверное… Хотя революция это всё поломала — «сын на отца», мы знаем. Он ее изымает. Потому что сменилась эпоха? Потому что с 1932 до 1938 — это другая Россия? Почему он ее изымает?
А. Варламов ― Я думаю, в общем, вы ответили на этот вопрос. Конечно, он был человек с безошибочным чутьем и очень хорошо понимал, что то, что было актуально, или допустимо, или возможно в конце 20-х годов (всё-таки пьеса «На дыбе» — это конец 20-х, насколько я помню), в середине 30-х было уже недопустимо.
Но существует такой апокриф, как раз если говорить про эту пьесу «На дыбе». Существуют воспоминания. Был такой критик Разумник Васильевич Иванов-Разумник. В книге своих воспоминаний «Тюрьмы и ссылки» он писал о том, как пьесу «На дыбе», еще первый ее вариант, в конце 20-х годов показывали во 2-м МХАТе (1-й МХАТ отказался ее ставить).
На этом показе присутствовал Сталин. А сразу после этого показа состоялось обсуждение. Некоторая интрига этой ситуации заключалась в том, что Сталин смотрел-смотрел, но где-то за полчаса до окончания спектакля ушел. Большинство присутствующих расценили сталинский уход как несогласие с этой пьесой. И они все поднимались на трибуну и все по очереди ее клеймили, ругали.
А Сталина пошел провожать главный режиссер 2-го МХАТа — по-моему, Берсенев. Он дал всем высказаться, а потом сказал: «Как вы знаете, истина рождается в спорах. Вот сейчас мы слышали 10 отрицательных мнений об этой пьесе. Я скажу нечто, после чего, как мне представляется, будут выступления другого рода. Потому что человек, с которым я сейчас говорил — Иосиф Виссарионович Сталин — очень высоко оценил эту пьесу. Единственное, что он сказал — что Петр показан там недостаточно героическим».
А ругали Толстого именно за то, что он царя, кровопийцу, эксплуататора пытается сделать героем. И потом действительно (Иванов-Разумник так издевается над сервилизмом советской профессуры) все стали эту пьесу наперебой хвалить.
Но трудно сказать, было ли так на самом деле. Потому что на самом деле, если смотреть исторически, то уже после этой постановки критика этой пьесы продолжалась. Поэтому представить, что вот так, по мановению волшебной палочки, Сталин что-то сказал, и всё изменилось — всё было не так просто.
В принципе, это вполне понятно. Но я думаю, что, помимо политической конъюнктуры, что тут еще было? Ведь когда он написал пьесу «На дыбе», она, по большому счету, никакого резонанса не имела. Ну, был спектакль, который разругала пролетарская критика — но, в общем, и всё. Когда вышел роман «Петр I», это был колоссальный успех. Мы сейчас даже представить себе не можем, какой это был триумф с самых разных сторон. Этот роман полюбили все. Его полюбили советские писатели, которые…
А. Венедиктов ― Чуть подальше от микрофона, Алексей Николаевич, еще раз. Сейчас мы там со звуком наладим. Или завис произошел? Вызовем референтов. Я хочу сказать, что у нас Алексей Николаевич Варламов, автор книги в «ЖЗЛ» «Алексей Николаевич Толстой». Мы сейчас перенаберем и соединимся — видимо, уже после новостей.
Мы говорим об образе Петра, который, конечно, в сталинскую эпоху создавал Алексей Николаевич Толстой тремя своими произведениями. «День Петра» — 1917-1918 год, рассказ. Всем рекомендую. Пьеса «На дыбе» (она так и называлась «На дыбе»), причем в нескольких вариантах. Было 3 варианта. И вот последний вариант, о чем мы говорили перед тем, как Алексей Николаевич отключился (но мы сейчас соединимся) — там убрана сцена, когда Петр приходит с соратниками к царевичу Алексею и прощается с ним. И там, знаете, такое слово: «Кончайте!». И, соответственно, роман «Петр I».
Мы вернемся к этому роману после новостей, безусловно, потому что он тоже был переписан. Вернее, не переписан — там тоже были варианты, в которых Толстой уже в конце жизни (шла Великая Отечественная) что-то убирал, что-то вставлял. Как говорил Алексей Николаевич, он тоже был человеком, который ловил вот эти самые флюиды. Обязательно вернемся в студию, а вы пока задавайте свои вопросы в чате и СМСками. Поэтому вперед, давайте, понеслась! А мы послушаем новости.
А. Венедиктов: 22 ― 33 в Москве. Алексей Николаевич Варламов. Еще раз добрый вечер! Теперь вы слышите нас?
А. Варламов ― Добрый вечер! Да, очень хорошо.
А.Варламов: Его обращение к петровской эпохе в конце 20-х годов — это была такая писательская стратегия
А. Венедиктов ― Хорошо. Вот смотрите, мы много читали про 30-е годы. Мы понимали, что Иосиф Виссарионович Сталин и кинематографу, но и литературе уделял совершенно пристальное внимание. Сохранились рассказы о его библиотеке (к сожалению, библиотека не сохранилась), где вот эти книги, которые он читал, он всегда размечал, помечал. В том числе художественные — тысячи томов. В этой связи как вы можете объяснить, что такой роман, как «Петр I» (это начало 30-х, наверное — вышла первая часть) получил возможность быть распространенным, и автор не был наказан?
А. Варламов ― Я не очень понимаю, почему он должен был быть наказан?
А. Венедиктов ― Цари. Кровопийцы. Тогда еще вроде бы не было вот этого, знаете, возвращения к истории Руси. Первый исторический документ, который мы имеем — это «Об учебнике истории», только 1934 год. А роман вышел раньше. До этого все цари — кровопийцы. Школа Покровского и так далее. И вдруг выходит книга, где Петр положительный герой, извините за упрощение.
А. Варламов ― Нет, вы абсолютно правы. Но всё-таки я думаю, что в начале 30-х годов — по крайней мере, если говорить о литературной ситуации… Ведь роман был опубликован — сейчас точно не могу сказать, но, по-моему, в 1933 или 1934 году. Это после разгона РАППа. РАПП, Российская ассоциация пролетарских писателей, которая была такой идеологической дубинкой, могла каким-то образом нападать на Толстого. Собственно, на него и нападали за пьесу «На дыбе» именно с точки зрения, что он попытался сделать царя положительным героем. Но после этого отношение к истории уже начинает меняться.
Что касается литературных вкусов Сталина в целом, ведь они были довольно широкие. Никаких иллюзий насчет Сталина я не хочу строить. Он, с моей точки зрения, был (опять же, если упрощать) людоед и кровопийца. Но при этом образованный и начитанный. И вкусы у него были достаточно широкие. Скажем, что там говорить про царей? Его симпатия к пьесе Булгакова «Дни Турбиных» — тоже, в общем, свидетельство его достаточной литературной широты. И театральной.
Роман действительно всем пришелся по вкусу. Вот я начал говорить про Фадеева. Этот роман очень понравился Пастернаку. Этот роман очень понравился Ивану Бунину, который, конечно, не мог простить Алексею Толстому именно того, что он переметнулся из белого стана в красный и вернулся из эмиграции в Советскую Россию. Тем не менее, известно предание (даже не предание, а документ), когда Бунин пишет ему: «Алешка, хоть ты и сволочь, но продолжай в том же духе». И потом Бунин в дневнике, перечитывая роман «Петр I», писал: «Какой это прекрасный роман!».
Есть свидетельство, что в библиотеках и в Советском Союзе, и в русском зарубежье люди выстраивались в очередь, чтобы взять этот роман. То есть популярность была огромная. И я думаю, что Сталин, уж если про него говорить, тоже не мог не отметить, что это хороший классический русский роман.
Опять же, «Тихий Дон». «Тихий Дон», если уж так рассуждать, гораздо более опасная книга. Она просто ближе по времени. Тем не менее, Сталин относился к ней, судя по всему, достаточно благосклонно. Поэтому тут для меня ничего удивительного нет.
Вот мы как раз начали говорить про пьесу. То, что Толстой начал менять образ Петра, освобождая его от этих демонов и скелетов — мне кажется, это было вызвано в том числе не только политической конъюнктурой: что можно в 20-е, нельзя в 30-е. Он просто как художник увидел, что рисуя Петра, условно, положительным героем, он добился большего эффекта. Что такой Петр как бы любезен читателю. Причем читателю самому разному. Эту книгу, действительно, даже мы сейчас… Вот я помню свое ощущение: мне нравилось про него читать.
Опять же, я могу какие-то другие документы… Я помню, у нас с Валентином Семеновичем Непомнящим, замечательным историком-пушкинистом, который недавно скончался, как раз был очень долгий разговор про Петра. Он говорил, что есть свидетельства, что Петр вообще был патологически больной человек. Что он был садист, изувер. Лев Николаевич Толстой был готов писать про Петра, но отказался по похожим причинам. Тем не менее, Алексей Толстой взялся и написал.
И как художник, он победил. Он создал действительно образ вот этого «строителя чудотворного», который, скорее всего, мифологизирован, но мы и сейчас этой мифологизацией пользуемся. У нас и сейчас какие-то военные корабли (не какие-то, определенные) называются «Петр Великий». И почему бы нет? Любой народ, мне кажется, склонен мифологизировать свое прошлое в той или иной степени. Может быть, в журнале «Дилетант» вы пытаетесь заниматься какой-то демифологизацией. Почтенная работа, но без мифов история тоже существовать не может.
А. Венедиктов ― Это я с вами согласен абсолютно. Но вы знаете, я помню себя в школе, себя в институте, потом себя учителем истории. Скажем, три ипостаси. Я в школе — это, безусловно, роман «Петр I» и фильм с Симоновым и Черкасовым. Я в институте — это «День Петра» как открытие. Я в школе — это пришедший к нам Натан Яковлевич Эйдельман, который принес нам фактуру про то, как это всё делалось. Не что делалось — это мы всё знали. а как делалось.
А.Варламов: Интрига этой ситуации заключалась в том, что Сталин смотрел-смотрел, но где-то за полчаса до окончания спектакля ушел
В этой связи у меня вопрос. Может быть, вы знаете, может быть, нет: одним из главных героев — сподвижников Петра, птенцов гнезда Петрова, но в деле царевича Алексея — был… Толстой! Другой Толстой. Может быть, это как-то его, не знаю, заводило, делало это личным делом — написать?
Я про пьесу. В романе он дошел до 1704 года. Наш царевич Алексей еще жив и здоров, еще любимый сын. Ну, не любимый, но сын. Еще наследник. Не было у вас, когда вы писали книгу, никаких таких данных или конструкций, что его привлекало писать о Толстых? Вот это его позднее графство, о котором вы рассказывали, позднее возведение в графство, поднимать своего предка, родственника, однофамильца — это было побудительным стимулом. Алексей Николаевич?
А. Варламов ― Я думаю, что это могло быть одним из побудительных стимулов. То есть то, что все Толстые — родственники, что все Толстые происходят от одного корня — это факт. И конечно, для него, который толстовство свое получил не с рождения, а в такие отроческие переходные годы, это было драматично.
Мы знаем, что на самом деле до сих пор есть люди… И в эмиграции очень часто говорили, что никакой он не Толстой, что он поддельный Толстой, что мать родила его от любовника и так далее. И я в своей книге как раз пытался с помощью документов доказать, что это не так, что на самом деле он самый настоящий Толстой.
Я думаю, для него, конечно, эта история тоже была очень немаловажная. Гордился, не гордился он своими предками — это вопрос сложный. Но я думаю, что ему, по крайней мере, как художнику, было интересно ввести своего предка в роман. Тем более, что это тоже такая русская традиция. Пушкин в «Борисе Годунове» тоже вводит Пушкина, своего дальнего пращура, в эту замечательную трагедию.
С Алексеем Толстым в 30-е годы произошла еще одна очень важная психологическая перемена. Вообще он был очень сильный человек. Он был человек невероятно общительный, невероятно обаятельный. Он со всеми умел договариваться. В Серебряном веке он был секундантом на дуэли между Гумилевым и Волошиным, дружа с обоими. Был секундантом Волошина, а через несколько дней был на свадьбе у Гумилева с Ахматовой в качестве друга.
И поэтому он намеренно не стал продолжать свой роман. В каких-то мемуарах это есть: «Я не хочу своего Петра больного. Я не хочу смерти Петра». Ему очень важно было оборвать этот роман, именно показав своего героя на взлете, на подъеме. А когда жизнь катится уже в другую сторону, он, как художник, этого избегал.
А. Венедиктов ― Но он даже до Полтавы не довел, даже до зенита.
А. Варламов ― При том, что любопытно, у него было время. Никто не мешал ему продолжать писать «Петра». Но вместо этого он стал писать третью часть «Хождения по мукам» — прямо скажем, на мой взгляд, наименее удачную в этой трилогии. Потом во время войны он стал писать про Ивана Грозного. Интереснейший, конечно, сюжет, но всё-таки Иван Грозный, как мне кажется, больше интересен историкам литературы. Такая более частная вещь. А вот почему он действительно не стал дописывать вот эту полтавскую историю с Петром — в этом есть какая-то загадка. Какая-то тайна в этом есть, и это очень интересно.
А. Венедиктов ― Вы знаете, я обнаружил, что он, оказывается, правил «Петра I». Вот эти части, написанные, не помню, до 1935 года, он правил в 1944-1945 году. Понятно, что он там всячески убирал хорошие слова про немцев, про Кукуй. Ну, 1944-1945 год — какие немцы, прости господи! Какие «хорошие» немцы? Вообще слово «немцы» — он менял: «иностранцы», «иноземцы». Лефорт — швейцарец, и так далее. Но то, что роман не отпускал его до смерти… Вот он его правил, правил, ходил кругами. Уже написано 10 лет назад. Что это? Это Петр его не отпускал?
А. Варламов ― Его не отпускал Петр. И еще одна такая, опять же, важная биографическая подробность, которая повлияла на заключительные главы «Петра» — это последняя женитьба Алексея Толстого. Дело в том, что в 1935 году он расстается с Натальей Васильевной Крандиевской, с которой они прожили 20 лет. У них было двое детей, у них было вот это самое хождение по мукам — Париж, Берлин, возвращение в Советскую Россию. Но в середине 30-х годов они расстались, и Толстой женится на Людмиле Ильиничне Баршевой, которая стала его четвертой женой.
Она была молодая женщина, очень красивая. Была такая очень чувственная любовь. Собственно, вот эта чувственная тема — то, что в конце романа появляется любовь Петра — мне кажется, это во многом была такая проекция на биографию самого Алексея Николаевича. Мне кажется, это тоже был такой мотив, почему ему хотелось возвращаться в этот роман. Понятно: в его жизни появилась новая женщина, и ему интересно осмыслить этот поворот художественно.
А. Венедиктов ― А вот если опять… Не хочу сравнивать, но, тем не менее, мы приблизительно знаем, какую роль играл генеральный секретарь (в данном случае Иосиф Сталин) в истории «Ивана Грозного», в истории написания и съемок фильма Эйзенштейна. А вот такого пристального внимания к толстовскому «Петру» у Сталина я не вижу.
А.Варламов: Ругали Толстого именно за то, что он царя, кровопийцу, эксплуататора пытается сделать героем
Вот к «Грозному» — вижу. Он там разбирает, собирает, приглашают в Кремль Эйзенштейна и компанию, того же Черкасова, который играл царевича Алексея, а здесь играет, соответственно, самого Грозного. Делает какие-то заметки, подробно им рассказывает. На пьесе того же Алексея Николаевича Толстого, говорят, тоже делал какие-то пометки и возвращал. А Толстой — он же не в Москве во время войны. Он где-то в эвакуации.
А. Варламов ― Да, в Ташкенте.
А. Венедиктов ― И Сталин тратит свое время во время войны на то, что занимается образом Ивана Грозного! Вроде бы понятно: выход к морю, Ливонская война. Но и Петр — тоже выход к морю и война, Северная. Почему? Почему Грозный оказался объектом такого пристального внимания, включая пьесу? «Орел и орлица», по-моему, она называлась у Алексея Николаевича Толстого. А Петр — нет. Хотя это популярно, а «Ивана Грозного» никто еще не видел, пьесы еще нет. То есть пьеса есть, но спектакля нет. Никто это не обсуждает, кроме узкого круга. А «Петр» ходит. Пусть ходит — не занимаюсь. Занимаюсь «Иваном Грозным». Как вам кажется? Писатель один и тот же.
А. Варламов ― Больше того. Ведь на самом деле Сталин, который, в общем, к Алексею Толстому благоволил, очень хорошо к нему относился (ну, там у них были свои сложности, но, тем не менее, он всё-таки ценил его как художника, как публициста, идеолога, пропагандиста), тем не менее, зарубил пьесу про Ивана Грозного.
А. Венедиктов ― Да, так вот это и удивительно!
А. Варламов ― Хотя она очень понравилась Немировичу-Данченко. Немирович был готов ставить ее во МХАТе. До этого все прежние пьесы Алексея Толстого он отвергал, а эту был готов взять. Но Сталин сказал: «Нет». У Сталина могли быть свои причины, потому что, конечно, тот Иван Грозный, которого изобразил Алексей Толстой, мог Сталину по каким-то психологическим причинам не понравиться.
Плюс там такая любовная линия, а если вспомнить, что Сталин был вдов (по крайней мере, официально). Там тоже показано такое любовное томление одинокого Ивана Грозного. Женщина, которую он встречает. Мы не можем до конца понимать, что происходило в душе одного, что происходило в душе другого. Но если оставаться на почве фактов, он эту пьесу не пустил.
Но отвечая на ваш вопрос, что могло быть близко и интересно Сталину в образе Ивана Грозного — это, конечно, опричнина, и это, конечно, расправа над боярством. То, что Иван Грозный был окружен вот этими лукавыми боярами, с которыми он боролся с помощью опричников — как это исторически осмыслять, как к этому относиться, как это изобразил Алексей Толстой? Тут, мне кажется, работали какие-то параллели между эпохами.
Любые параллели хромают, понятно. Но всё-таки, может быть, Сталин, по крайней мере, видел для себя больше какого-то личного момента, чем в истории с Петром. История Ивана Грозного, мне кажется, такая более надрывная. Она гораздо более трагичная, более кровавая, и в этой крови было что-то влекущее.
А. Венедиктов ― Вы знаете, вы, конечно, специалист, а я нет, но я вспоминаю в романе даже стрелецкий бунт. Как рубили головы — кровавейшая сцена! Я с детства помню: там тоже людям, как бы сказать, старого закала рубили головы. Для меня это тоже загадка, на самом деле. Я действительно не могу понять. Мне казалось: что Петр, что Иван Грозный для Сталина, если он как бы реставрирует русскую историю после рапповского, большевистского, постреволюционного «всё сожжем, всё разобьем».
«Петр», повторяю, популярный роман. То есть Алексей Николаевич Толстой практически вернул Петра в русскую историю — в первую очередь своим романом. Мы даже не знаем, что Сталин по поводу этого романа… Мы понимаем, что он его разрешил. Но что он думал про это? Вот про пьесу есть апокриф, как вы очень интересно рассказывали. А про роман нет. Почему?
А. Варламов ― Ну, нет — и нет. Не на каждое произведение Сталин отзывался. Во всяком случае, я думаю, что если было дано добро снимать фильм по этому роману, то, скорее всего, точно делалось НРЗБ. Тогда выходило не так много фильмов. Как мне представляется, в общем, любой пропуск на киностудию — всё это шло через Кремль.
Понимаете, как мне кажется, всё-таки расправа со стрельцами и опричнина — это немножко разные вещи. Стрельцы были открытые враги, а бояре были внутренние изменники, которых было труднее распознать. Они в каком-то смысле были коварнее, были опаснее.
Мне кажется, Сталин своей восточной деспотичной натурой как-то больше влекся к этому тайному, какому-то мистическому противостоянию, которое возникало во времена Ивана Грозного. А более открытая схватка Петра и стрельцов… Хотя там тоже были свои козни. Мы помним, что там нити заговора вели в Новодевичий монастырь к царевне Софье. Вот это, мне кажется, уже теплее. Сталину было интереснее. Такая история была.
А. Венедиктов ― Вы знаете, мне удивительно, что с 30-х годов, с романа «Петр I» (ну, добавим, конечно, еще фильм, где уже Полтава), вот этот мифологический Петр (или просто Петр — неважно) остался! Настолько сильный был роман, что никто его не атакует с точки зрения образа Петра — от романа до памятников. В чем там дело? Вот Иван Грозный менялся. Тут какая-то загадка.
А. Варламов ― Это какая-то абсолютная загадка, потому что на самом деле, конечно, чем еще очень интересен Алексей Толстой? Тем, что, наверное, трудно найти в истории русской литературы писателя не только более разножанрового… Потому что это детская литература, это социальная проза, это фантастика, этот психологический роман, это исторический роман. Всё он умел — от сказки про Буратино до «Петра I».
А. Венедиктов ― «Золотой ключик».
А. Варламов ― Да, «Золотой ключик». Но кроме того, Алексей Толстой писал очень много всякой халтуры, откровенной ерунды. В соавторстве, ради денег… По крайней мере, в моем представлении, есть такая нравственная максима: если художник шел на какие-то… Ну, подличал, циник.
Я не хочу его ни идеализировать, ни демонизировать. Он был такой очень разношерстный, очень размашистый человек. Но как бы предполагается, что Господь должен отнять талант у того, кто так небрежно с этим талантом обращается. А ничего подобного! Вот не отнял Господь у него таланта! И действительно, как ни крути, при всем своем цинизме это был удивительной глубины, высоты, чистоты художественной убедительности художник, несмотря ни на что. И в «Петре» это сказалось, может быть, как-то особенно осязаемо. Ему удалось, у него получилось.
Кстати, когда я писал свою книжку про Алексея Толстого, я тоже почувствовал этот момент. У меня ведь какая была история? Когда мне предложили в «Молодой гвардии» писать про него книжку, я согласился просто потому, что предложили. Но у меня скорее было как, знаете, есть такие строчки у Бориса Чичибабина:
Я грех свячу тоской.
Мне жалко негодяев,
Как Алексей Толстой
И Валентин Катаев.
Вот у меня было отношение к нему: негодяй! Я думал, что напишу книжку, и она будет такая разоблачительная: такой подлец, мерзавец, который продался Сталину, продался коммунистам и так далее.
А.Варламов: Толстой возвышал образ Петра. Он как бы освобождал его от демонов
И как-то он стал всё больше и больше привлекать меня вот этим своим каким-то созидательным духом. И мне кажется, что то же самое он выразил в Петре. Петр помогал ему себя писать. Я, когда писал про Алексея Толстого, чувствовал, что Алексей Толстой помогает мне себя писать. Вот бывает какая-то такая редкая история, когда герой начинает работать на тебя. Я думаю, что у него с Петром именно так и случилось: как будто Петр услышал сквозь эти века и десятилетия.
И даже если Петр был другой, всё равно войти в историю — пусть в историю литературы, но войти так, как нарисовал его Алексей Толстой — Петру это понравилось. Петр ему мистически помогал: давал свои черты, голос, интонацию, эпоху. И поэтому мы в это верим. Мы это видим. Вот это чудо литературы.
А. Венедиктов ― Может быть, последний вопрос Алексею Николаевичу Варламову. Алексей Николаевич, вы же ректор Литинститута. Я правильно помню?
А. Венедиктов ― Вот скажите мне, если говорить о советских романах 30-х годов, понятно, сразу всплывает Булгаков «Мастер и Маргарита», «Петр I» Алексей Николаевич Толстой. Что студенты-то читают из 30-х годов? Ваши студенты, Литинститута. Они думают так же, как вы, или для них это прошедший век, умершее время?
А. Варламов ― Понимаете, Алексей Алексеевич, конечно, когда я говорю про ХХ век «прошлый век», мне это немножко сложно. Для меня прошлый век — это XIX век. А для них, конечно, ХХ век — прошлый. Они все очень разные. Поэтому вот так вот обобщать такую среднюю температуру по больнице довольно сложно.
А. Венедиктов ― Но всё равно, извините меня, то, что вы говорили: литературный стиль — это же профессия. То есть они эксперты, они патологоанатомы. Скажу сразу: они пришли на профессию. Это не публика, которая покупает книгу ради чего-то. Они еще учатся профессионально смотреть на текст. Насколько 30-е годы, советская литература реально для них важна? У нас 1 минута.
А. Варламов ― По крайней мере, мы пытаемся сделать, чтобы для них была важна любая эпоха, и 30-е годы в том числе. Но если отвечать конкретно на ваш вопрос в течение 1 минуты, то я больше всего прошу их читать Андрея Платонова. С моей точки зрения, глубже всего, интереснее всего 30-е годы именно как современность, не как уход в историю или в какую-то фантасмагорию, как у Булгакова, а реально дух 30-х годов выражен именно в произведениях Платонова.
Это прежде всего повесть «Джан» — совершенно удивительная история. Советская, имперская, и в то же время антиимперская, нежнейшая история. Может быть, лучшее, что было написано про советское время. И еще одно произведение Платонова, бесконечно мне дорогое — роман «Счастливая Москва». К нашим слушателям я тоже обращаюсь: если не читали, обязательно прочитайте эти книги!
А. Венедиктов ― А я, завершая, обращаюсь к вам, что в серии «ЖЗЛ» есть книга «Алексей Николаевич Толстой», которую написал наш гость Алексей Николаевич Варламов. Весьма рекомендую! И кстати, кусок про написание «Петра» там довольно большой. То, что мы не успели с одним Алексеем Николаевичем, вы прочитаете у него же про другого Алексея Николаевича. Спасибо большое, Алексей Николаевич! Я напоминаю: это была программа «Дилетанты».