за что государь обнял и поцеловал левшу
«Левша»: краткое содержание сказа Николая Лескова по главам. 6 класс
Н.С. Лесков «Левша» – кратко. Это произведение – рассказ, повесть, сказ или сказка? Кратчайшее содержание и краткое изложение, пересказ. Русская литература, 6 класс. «Левша» по главам. Суть истории. Слушать аудиокнигу, читать полный текст повести.
«Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» – повесть Николая Лескова, написанная в 1881 году. Более известна под коротким названием «Левша».
В произведении рассказывается, как русские мастера доказали свое искусство, подковав сделанную англичанами стальную блоху, и как бесславно умер один из этих мастеров.
Содержание
Сказ написан характерным для Лескова псевдонародным сатирическим языком, с множеством «просторечий», выдуманных самим писателем. Например:
Англичане это знали, и к приезду государеву выдумали разные хитрости, чтобы его чужестранностью пленить и от русских отвлечь, и во многих случаях они этого достигали, особенно в больших собраниях, где Платов не мог по-французски вполне говорить; но он этим мало и интересовался, потому что был человек женатый и все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения.
Иллюстрация Кукрыниксов
Кратчайшее изложение
Император Александр I привозит из Англии в Россию миниатюрную стальную блоху, умеющую танцевать. Его наследник, Николай I, передает диковинку тульским оружейникам, чтобы те придумали, чем ответить англичанам.
Мастер Левша привозит блоху в Петербург и показывает, как искусные туляки посрамили иностранцев ювелирной работой: изготовили для блохи крошечные подковы и подковали ее.
Восхищенный царь отправляет Левшу вместе с чудесной блохой в Англию. Там мастер осматривает местные заводы, а потом возвращается на родину. По дороге домой он пьет с помощником шкипера и по прибытии в Петербург попадает в больницу.
Полный текст и аудиокнига. Слушать
«Левша»: краткое содержание по главам
Глава 1
После победы над Наполеоном русский царь Александр I гостит в Англии: восхищается всем иностранным и жалеет, что в России нет таких прекрасных мастеров.
— Так и так, завтра мы с тобою едем их оружейную кунсткамеру смотреть. Там, говорит, такие природы совершенства, что как посмотришь, то уже больше не будешь спорить, что мы, русские, со своим значением никуда не годимся.
Глава 2
Глава 3
Царя поражает сделанная англичанами механическая стальная блоха: она не больше соринки, но умеет танцевать, если ее завести ключиком. Очарованный император покупает чудесную «нимфозорию».
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 4
После смерти Александра I стальная блоха переходит по наследству новому царю – Николаю I. Платов объясняет государю, что это такое, и предлагает передать «нимфозорию» в Тулу, чтобы проверить, «не могут ли наши мастера сего превзойти, чтобы англичане над русскими не предвозвышались». Император, уверенный в искусстве своих подданных, дает разрешение.
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 5
По дороге на Дон казачий атаман оставляет блоху в Туле, мастера берутся за дело: «Мы еще и сами не знаем, что учиним, а только будем на Бога надеяться, и авось слово царское ради нас в постыждении не будет».
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 6
Три мастера взялись работать с блохой. Один из них – «косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при учении выдраны». Некоторые думают, что оружейники зря хвастались перед Платовым и теперь сбежали из города.
Глава 7
Мастера, помолившись Николаю Чудотворцу, запираются в доме и приступают к работе. Местные пытаются подсмотреть, что происходит в избе, но не могут.
Глава 8
Спустя пару недель Платов едет обратно в Петербург через Тулу и страшно торопится: «Так в тогдашнее время всё требовалось очень в аккурате и в скорости, чтобы ни одна минута для русской полезности не пропадала».
Глава 9
С запертой избы, где сидят мастера, снимают крышу; мастера как раз заколотили последний гвоздик.
Глава 10
Платов смотрит на блоху и не видит никаких изменений: «Что вы, подлецы, ничего не сделали, да ещё, пожалуй, всю вещь испортили! Я вам голову сниму!» Он хватает одного из мастеров – Левшу – и везет его в Петербург, бросив в коляску себе под ноги, как собаку.
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 11
В столице атаман сообщает государю, что тульские мастера ничего сделать не смогли. Царь не верит, что русские умельцы сплоховали.
Глава 12
Блоху пытаются завести ключиком, но она уже не пляшет. Разозленный Платов бьет Левшу, уверенный, что тот испортил ценную вещь.
Глава 13
«Я знаю, что мои русские люди меня не обманут», – продолжает повторять Николай Павлович. И действительно: Левша в «мелкоскоп» показывает, что они с товарищами изготовили крошечные подковы и подковали блоху.
Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял, — взял левшу, какой он был неубранный и в пыли неумытый, — обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:
— Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите, пожалуйста: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 14
На каждой подкове написано имя мастера, а имени Левши нигде нет: он делал гвоздики, которые и увидеть-то невозможно. При этом туляки работали без микроскопа: «Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелявши».
Блоху вместе с Левшой посылают в Англию, доказать иностранцам русское мастерство.
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 15
В Лондоне русского мастера тепло принимают, угощают выпивкой, убеждают остаться и обещают найти ему жену:
— Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет.
Но на это левша не согласился:
— У меня, — говорит, — дома родители есть.
Ничем его англичане не могли сбить, чтобы он на их жизнь прельстился, а только уговорили его на короткое время погостить, и они его в это время по разным заводам водить будут и всё своё искусство покажут.
— А потом, — говорят: — мы его на своем корабле привезем и живого в Петербург доставим.
На это он согласился.
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 16
Левша смотрит оружейные заводы и больше всего поражается тому, как англичане обходятся со старыми ружьями («засунет палец в дуло, поводит по стенкам и вздохнёт»). После этого он спешно собирается домой. На прощание англичане дарят ему денег, золотые часы и пальто.
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 17
Домой Левша добирается на английском корабле, где английский «полшкипер» держит с ним пари: кто кого перепьет. Все плавание они пьянствуют.
Глава 18
Едва живые, Левша и полшкипер прибывают в Петербург. Англичанина везут в посольство и поручают лекарю, а Левшу отправляют «в простонародную Обухвинскую больницу — где неведомого сословия всех умирать принимают». По дороге его ударяют головой.
Иллюстрация Кукрыниксов
Глава 19
Полшкипер быстро приходит в себя и находит «русского камрада» в больнице. Левша просит передать царю важные слова. Англичанин долго просит это сделать и графа Клейнмихеля, и казака Платова, и коменданта Скобелева, но все отказывают. Лишь врач Мартын-Сольский соглашается его выслушать.
Иллюстрация Кукрыниксов
Доктор пытается донести слова до императора, но военный министр граф Чернышев прогоняет Мартын-Сольского.
Государю так и не сказали, и чистка всё продолжалась до самой Крымской кампании. В тогдашнее время, как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены…
А доведи они левшины слова в своё время до государя — в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был.
Глава 20
Прошло много лет. На тульских заводах давно уже нет таких мастеров, как Левша, – «машины сравняли неравенство талантов и дарований». Но о былых временах мастера вспоминают «с гордостью и любовью». Это их эпос.
Народная легенда или выдумка Лескова?
Автор обозначил жанр произведения как «сказ», то есть подражание устному народному рассказу о событиях прошлого. В первом издании было указано, что это «цеховая легенда», и утверждалось, что повесть якобы записана «в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца». Рецензенты поначалу приняли эти слова на веру.
Но в действительности повесть «Левша» не опирается ни на какой народный рассказ, отмечал сын писателя Алексей в книге «Жизнь Николая Лескова». Лето 1878 года литератор действительно провел в Сестрорецке, «в доме какого-то оружейного мастера»: «за все лето Лесков вел знакомство только с одним помощником начальника местного оружейного завода, полковником H. E. Болониным. Лесков не раз и у него и вообще у кого только было можно доискивался корней ходившего присловья о том, как англичане стальную блоху сделали, а туляки ее подковали да им назад отослали. Все улыбались, подтверждая, что что-то слышали, но что все это, мол, пустое».
«Так “Левша” и остался ничем не обязан лету, проведенному в оружейном поселке, на даче у оружейника. Не было там и никакого “старого тульского выходца”», – подводил итог Алексей.
Сам Николай Лесков говорил об этом же еще в письме от 1882 года:
«Все, что есть чисто народного в «сказе о тульском левше и стальной блохе», заключается в следующей шутке или прибаутке: “англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали да им назад отослали”. Более ничего нет “о блохе”, а о “левше”, как о герое всей истории ее и о выразителе русского народа, нет никаких народных сказов, и я считаю невозможным, что об нем кто-нибудь “давно слышал”, потому что, — приходится признаться, — я весь этот рассказ сочинил в мае месяце прошлого года, и левша есть лицо мною выдуманное».
Из собрания сочинений Лескова предисловие о «рассказе оружейного мастера» было исключено, чтобы не вводить читателей в заблуждение.
При этом считается, что у Левши могли быть реальные прототипы. Например, тульские мастера Алексей Сурнин и Андрей Леонтьев, в 1785 году посланные в Англию для обучения промышленному делу. Сурнин после нескольких лет работы за границей вернулся в Россию и много сделал для развития отечественных заводов, сообщает Историко-патриотический сайт города Тула.
Образ и характеристика левши — героя сказа Н. С. Лескова «Левша»
Описание внешности и речевая характеристика
Как выглядел левша, читатель узнаёт из 6 главы сказа: он косой, «на шее пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны». Одет он в казакин, обут в сапоги.
Когда левше пришлось разговаривать с государем, он не робел и толково объяснил, что работу тульских оружейников нужно рассматривать через «мелкоскоп» (микроскоп).
Отношение к работе
Донской казак Платов по поручению государя Николая Павловича доставил тульским оружейникам металлическую блоху, сделанную англичанами и умеющую танцевать, если её завести ключиком. Он передал наказ царя, чтобы они что-нибудь с ней сделали, чтобы превзойти англичан.
Три самых искусных оружейника взялись за эту работу. Сидели они несколько дней, запершись, держали своё дело в страшном секрете. Левша и его товарищи были так самозабвенно захвачены этой работой, что их нельзя было от неё оторвать, пока она была не закончена. Когда попробовали их обмануть и закричали, что горит соседний дом, левша высунулся из окна и крикнул: «Горите себе, а нам некогда», — и снова, захлопнув ставню, принялся за своё дело.
Когда оружейники представили готовую блоху Платову, тот подумал, что они ничего с ней не сделали, да ещё, наверно, её испортили. Стал он ругаться и угрожать мастерам. За то, что Платов усомнился в их искусстве, левша с товарищами держали от него в секрете выполненную работу. Сказали они, чтобы он отвёз блоху царю, и тот увидит «каковы мы у него люди и есть ли ему за нас постыжение».
Левша был самым искусным и талантливым среди мастеров, он выковывал блохе гвоздики для подковок, причём, не пользуясь микроскопом, который был ему не по карману из-за бедности.
Характер левши
Главному герою сказа присущи следующие черты характера:
Как относятся к левше другие герои
Товарищи по работе уважали этого мастера за трудолюбие и талантливость, поэтому доверили ему самую тонкую работу — выковывание гвоздиков для подковок блохе.
Донской казак Платов, узнав, что блоха не может сейчас танцевать, посчитал, что оружейники испортили её, и побил за это левшу, которого привёз в Петербург.
Государь Николай Павлович, когда увидел, что тульские оружейники подковали блоху, обнял левшу и поцеловал. Тогда придворные тоже стали его целовать, а Платов дал ему 100 рублей и извинился за то, что его «за волосья отодрал».
Англичане удивились, что этот человек делает такую тонкую работу левой рукой. Они сожалели, что он не обучен наукам, поэтому не смог сообразить, что в каждом механизме есть «расчёт силы» и что блоха не может танцевать из-за тяжести подковок. Они хотели, чтобы левша остался у них, считали, что обучившись наукам, он станет удивительным мастером. Относились англичане к нему очень уважительно.
Отношение на Родине его ожидало другое. Когда корабль достиг Петербурга, мастера, ослабевшего от болезни, от «долгого колтыханья» и от алкоголя (он пил, держа пари с английским «полшкипером») привезли в квартальное отделение полиции. Там хорошую одежду с него сняли, часы и деньги забрали и отправили на извозчике в больницу. Пока ждали извозчика, левша замёрз. Долго его возили из больницы в больницу — нигде не принимали без документа. Наконец привезли в простонародную больницу и посадили в коридоре на пол. Там левша умер от того, что, когда его повезли в больницы и пересаживали из одних саней в другие, его роняли, «он весь избился», и затылок у него был расколот. Перед смертью левша успел сказать доктору, чтобы он передал государю, что англичане ружья кирпичом не чистят, и нам нужно делать так же. Но эти предсмертные слова левши не передали государю, так как его приближённый граф Чернышев посчитал, что доктор суётся не в своё дело.
Автор пишет, что если бы довели слова до государя, «в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был».
Вывод
Автор показал, что в страшной судьбе левши виноваты нелепые российские порядки того времени. Тогда русский талант был нужен для того, чтобы пустить иностранцам пыль в глаза, но никто не берёг талантливого человека, не видел в нём национального богатства.
Характеристика образа левши, представленная в статье, может быть полезной для подготовки к уроку литературы и при написании сочинений.
Урок по литературе. Н.С.Лесков «Судьба Левши»
3 час. Тема: «Судьба левши»
I . Проверка домашнего задания.
II . Работа с текстом и анализ.
— Как показаны Платов и Николай I в 11 и 12 главах?
Читаем 13 главу по ролям.
— Как изображён левша? Как он держится с царём и его окружением?
( Левша, как говорит Платов, был «в очень злом виде»: «в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застёгиваются, порастеряны, а шиворот разорван». Обратим внимание на уменьшительные суффиксы, которые усиливают впечатление жалкого вида левши. Однако он ведёт себя довольно уверенно, «не конфузится», разговаривает с царём смело, «просто», а не как придворные – «с лестью или хитростью». Царь противопоставлен вельможам в духе народных представлений о «добром царе», поэтому он внимательно слушает левшу, разговаривает с ним почти на равных, а поняв, что же сделали мастера, «обнял. и поцеловал» неумытого, неубранного левшу.)
Читаем 14 главу по ролям.
— Как наградили левшу за его удивительное мастерство?
(«Платов ему сто рублей дал и говорит: «Прости меня, братец, что я тебя за волосья отодрал». Вспомним, что государь Александр I англичанам за блоху миллион рублей дал. Левшу отправили к англичанам, сто «показать работу и каковые у нас в Туле мастера есть». Заметим, что с Платовым отношения у левши налаживаются – тот даже своей «кислярки» на дорогу прислал.)
— Расскажите о приключениях левши в Англии.
(Пересказ 15 и 16 глав – 2-3 человека.)
— Почему англичане стараются напоить левшу? Чем он удивлял иностранцев? Что его поразило у английских мастеров?
(Англичане хотят выведать секрет тульских мастеров. Им не верится, что левша не знает даже арифметики. Они предлагают левше остаться: «мы вам большую образованность придадим». Левша соглашается погостить, его водят по заводам и всё показывают. Левша же «больше всего внимание обращал. как старые (ружья) в каком виде состоят». Англичане не могут понять, что же так удивляет левшу.)
— Почему левша заскучал в Англии и заторопился домой?
— Какие качества левши проявляются в этих эпизодах?
(Патриотизм, преданность своему делу, своей родине, горячая любовь к ней, трудолюбие, смекалка, чувство собственного достоинства, удивительная одарённость и вместе с тем поразительное невежество.)
— Почему английский «полшкипер» держал пари с левшой?
(Он хотел выведать, какой секрет везёт в Россию левша, и поэтому решил напоить его. Так до самого Петербурга никто никого перепить не смог.)
— Какова была судьба участников пари после прибытия в Петербург?
(Англичанина привезли в посольский дом, позвали к нему лекаря и аптекаря, те лечили его и ухаживали за ним. Левшу же, у которого «тугамента» не было, отвезли в полицейский участок, «в квартал», «свалили на пол», обыскали, отобрали часы и деньги, таскали по больницам и в конце концов привезли в «простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают».)
— Почему предсмертные слова левши не передали государю?
(Военный министр граф Чернышев показан самоуверенным и надалёким человеком. По мнению рассказчика, это он не выслушал предсмертный наказ левши и из-за этого Россия потерпела поражение в Крымской кампании.)
— Кто же виноват в страшной судьбе левши?
— Какое впечатление оставил у вас рассказ Лескова?
(Несмотря на то, что сказ кончается трагически – левша умирает в больнице для бедных, общий пафос его оптимистический, выражает гордость за таланты, которыми богата русская земля, за патриотизм народа. Эта мысль и в последней главе рассказа.)
— Чем последняя, 20 глава, отличается от остальных? Какова главная мысль этой главы?
(Это эпилог. Он отличается от сказа по стилю: это речь автора, его реплика по поводу темы сказа. Автор сожалеет о тех славных временах, когда работали такие мастера, как левша. Высказывает убеждение в том, что машины только губят «артистическую удаль», и ценит то, что нынешние работники вспоминают о старине «с гордостью и любовью»,)
III . Описание иллюстраций и устное рисование
Рассмотрим рисунки Н.Кузьмина и Кукрыниксов, изображающие левшу.
— Каким увидели левшу художники? Каков левша в вашем представлении?
(На рисунке Кузьмина левша изображён, когда он рассматривает «аглицкую блоху» и прикидывает, как можно англичан превзойти. Рисунок передаёт сметливость левши, его цепкий ум. На рисунках Кукрыниксов левша показан жалким, вызывающим сочувствие. Он теряется среди блестящий царедворцев, а у «Обухвинской больницы» выглядит совсем беспомощным – его, как мешок с костями, тащит могучий городовой. У этих рисунков, скорее, обличительный пафос.)
Слушаем варианты изображения левши – 3-4 человека.
Итак, рисунки передают основные мысли автора: с одной стороны, гордость за талантливость и патриотизм русского народа, с другой – горькое чувство от его униженности и бесправия, безответственного и преступного к нему отношения со стороны властей.
Д/з: прочитать рассказ А.П. Чехова «Толстый и тонкий».
Николай Лесков
Левша
– У тебя на руках персты тонкие – возьми маленький ключик и заведи поскорее в этой нимфозории брюшную машинку.
Принцесса стала крутить ключиком, и блоха сейчас усиками зашевелила, но ногами не трогает. Александра Николаевна весь завод натянула, а нимфозория все-таки ни дансе не танцует и ни одной верояции, как прежде, не выкидывает.
Платов весь позеленел и закричал:
– Ах они, шельмы собаческие! Теперь понимаю, зачем они ничего мне там сказать не хотели. Хорошо еще, что я одного ихнего дурака с собой захватил.
С этими словами выбежал на подъезд, словил левшу за волосы и начал туда-сюда трепать так, что клочья полетели. А тот, когда его Платов перестал бить, поправился и говорит:
– У меня и так все волосья при учебе выдраны, а не знаю теперь, за какую надобность надо мною такое повторение?
– Это за то, – говорит Платов, – что я на вас надеялся и заручался, а вы редкостную вещь испортили.
– Мы много довольны, что ты за нас ручался, а испортить мы ничего не испортили: возьмите в самый сильный мелкоскоп смотрите.
Платов назад побежал про мелкоскоп сказывать, а левше только погрозился:
– Я тебе, – говорит, – такой-сякой-этакой, еще задам.
И велел свистовым, чтобы левше еще крепче локти назад закрутить, а сам поднимается по ступеням, запыхался и читает молитву: «Благого царя благая мати, пречистая и чистая», и дальше, как надобно. А царедворцы, которые на ступенях стоят, все от него отворачиваются, думают: попался Платов, и сейчас его из дворца вон погонят, – потому они его терпеть не могли за храбрость.
Как довел Платов левшины слова государю, тот сейчас с радостию говорит:
– Я знаю, что мои русские люди меня не обманут. – И приказал подать мелкоскоп на подушке.
В ту же минуту мелкоскоп был подан, и государь взял блоху и положил ее под стекло сначала кверху спинкою, потом бочком, потом пузичком – словом сказать, на все стороны ее повернули, а видеть нечего. Но государь и тут своей веры не потерял, а только сказал:
– Привести сейчас ко мне сюда этого оружейника, который внизу находится.
– Его бы приодеть надо – он в чем был взят, и теперь очень в злом виде.
А государь отвечает:
– Ничего – ввести как он есть.
– Вот иди теперь сам, такой-этакой, перед очами государю отвечай.
– Что ж, такой и пойду, и отвечу.
Идет в чем был: в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится.
«Что же такое? – думает. – Если государю угодно меня видеть, я должен идти; а если при мне тугамента нет, так я тому не причинен и скажу, отчего так дело было».
Как взошел левша и поклонился, государь ему сейчас и говорит:
– Что это такое, братец, значит, что мы и так и этак смотрели, и под мелкоскоп клали, а ничего замечательного не усматриваем?
– Так ли вы, ваше величество, изволили смотреть?
Вельможи ему кивают: дескать, не так говоришь! а он не понимает, как надо по-придворному, с лестью или с хитростью, а говорит просто.
– Оставьте над ним мудрить, – пусть его отвечает, как он умеет.
И сейчас ему пояснил:
– Мы, – говорит, – вот как клали. – И положил блоху под мелкоскоп. – Смотри, – говорит, – сам – ничего не видно.
– Этак, ваше величество, ничего и невозможно видеть, потому что наша работа против такого размера гораздо секретнее.
– Надо, – говорит, – всего одну ее ножку в подробности под весь мелкоскоп подвести и отдельно смотреть на всякую пяточку, которой она ступает.
– Помилуй, скажи, – говорит государь, – это уже очень сильно мелко!
– А что же делать, – отвечает левша, – если только так нашу работу и заметить можно: тогда все и удивление окажется.
Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял – взял левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:
– Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите, пожалуйста: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
Стали все подходить и смотреть: блоха действительно была на все ноги подкована на настоящие подковы, а левша доложил, что и это еще не все удивительное.
– Если бы, – говорит, – был лучше мелкоскоп, который в пять миллионов увеличивает, так вы изволили бы, – говорит, – увидать, что на каждой подковинке мастерово имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал.
– И твое имя тут есть? – спросил государь.
– Никак нет, – отвечает левша, – моего одного и нет.
– А потому, – говорит, – что я мельче этих подковок работал: я гвоздики выковывал, которыми подковки забиты, – там уже никакой мелкоскоп взять не может.
– Где же ваш мелкоскоп, с которым вы могли произвести это удивление?
– Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелявши.
Тут и другие придворные, видя, что левши дело выгорело, начали его целовать, а Платов ему сто рублей дал и говорит:
– Бог простит, – это нам не впервые такой снег на голову.
А больше и говорить не стал, да и некогда ему было ни с кем разговаривать, потому что государь приказал сейчас же эту подкованную нимфозорию уложить и отослать назад в Англию – вроде подарка, чтобы там поняли, что нам это неудивительно. И велел государь, чтобы вез блоху особый курьер, который на все языки учен, а при нем чтобы и левша находился и чтобы он сам англичанам мог показать работу и каковые у нас в Туле мастера есть.
Платов его перекрестил.
– Пусть, – говорит, – над тобою будет благословение, а на дорогу я тебе моей собственной кислярки пришлю. Не пей мало, не пей много, а пей средственно.
Так и сделал – прислал.
А граф Кисельвроде велел, чтобы обмыли левшу в Туляковских всенародных банях, остригли в парикмахерской и одели в парадный кафтан с придворного певчего, для того, дабы похоже было, будто и на нем какой-нибудь жалованный чин есть.
Как его таким манером обформировали, напоили на дорогу чаем с платовскою кисляркою, затянули ременным поясом как можно туже, чтобы кишки не тряслись, и повезли в Лондон. Отсюда с левшой и пошли заграничные виды.
Курьер как привез его в Лондон, так появился кому надо и отдал шкатулку, а левшу в гостинице в номер посадил, но ему тут скоро скучно стало, да и есть захотелось. Он постучал в дверь и показал услужающему себе на рот, а тот сейчас его и свел в пищеприемную комнату.
Сел тут левша за стол и сидит, а как чего-нибудь по-аглицки спросить – не умеет. Но потом догадался: опять просто по столу перстом постучит да в рот себе покажет, – англичане догадываются и подают, только не всегда того, что надобно, но он что ему не подходящее не принимает. Подали ему ихнего приготовления горячий студинг в огне, – он говорит: «Это я не знаю, чтобы такое можно есть», и вкушать не стал; они ему переменили и другого кушанья поставили. Также и водки их пить не стал, потому что она зеленая – вроде как будто купоросом заправлена, а выбрал, что всего натуральнее, и ждет курьера в прохладе за баклажечкой.
А те лица, которым курьер нимфозорию сдал, сию же минуту ее рассмотрели в самый сильный мелкоскоп и сейчас в публицейские ведомости описание, чтобы завтра же на всеобщее известие клеветон вышел.
– А самого этого мастера, – говорят, – мы сейчас хотим видеть.
Курьер их препроводил в номер, а оттуда в пищеприемную залу, где наш левша порядочно уже подрумянился, и говорит: «Вот он!»
Англичане левшу сейчас хлоп-хлоп по плечу и как ровного себе – за руки. «Камрад, – говорят, – камрад – хороший мастер, – разговаривать с тобой со временем, после будем, а теперь выпьем за твое благополучие».
– Нет, – говорит, – это не порядок: и в Польше нет хозяина больше – сами вперед кушайте.
Англичане всех вин перед ним опробовали и тогда ему стали наливать. Он встал, левой рукой перекрестился и за всех их здоровье выпил.
Они заметили, что он левой рукою крестится, и спрашивают у курьера:
– Что он – лютеранец или протестантист?
– Нет, он не лютеранец и не протестантист, а русской веры.
– А зачем же он левой рукой крестится?
– Он – левша и все левой рукой делает.
Англичане еще более стали удивляться и начали накачивать вином и левшу и курьера и так целые три дня обходилися, а потом говорят: «Теперь довольно». По симфону воды с ерфиксом приняли и, совсем освежевши, начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?
– Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.
Англичане переглянулись и говорят:
А левша им отвечает:
– У нас это так повсеместно.
– А что же это, – спрашивают, – за книга в России Полусонник?
– Это, – говорит, – книга, к тому относящая, что если в Псалтире что-нибудь насчет гаданья царь Давид неясно открыл, то в Полусоннике угадывают дополнение.
– Это жалко, лучше бы, если бы вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть, а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует.
– Об этом, – говорит, – спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.
А англичане сказывают ему:
– Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет.
Но на это левша не согласился.
– У меня, – говорит, – дома родители есть.
Англичане назвались, чтобы его родителям деньги посылать, но левша не взял.
– Мы, – говорит, – к своей родине привержены, и тятенька мой уже старичок, а родительница – старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я еще в холостом звании.
– Вы, – говорят, – обвыкнете, наш закон примете, и мы вас женим.
– Этого, – ответил левша, – никогда быть не может.
– Потому, – отвечает, – что наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы.
– Вы, – говорят англичане, – нашей веры не знаете: мы того же закона христианского и то же самое Евангелие содержим.
– Евангелие, – отвечает левша, – действительно у всех одно, а только наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее.
– Почему вы так это можете судить?
– У нас тому, – отвечает, – есть все очевидные доказательства.
– А такие, – говорит, – что у нас есть и боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи, а у вас ничего, и даже, кроме одного воскресенья, никаких экстренных праздников нет, а по второй причине – мне с англичанкою, хоть и повенчавшись в законе, жить конфузно будет.
– Отчего же так? – спрашивают. – Вы не пренебрегайте: наши тоже очень чисто одеваются и хозяйственные.
– Это не важно суть – узнать можете: мы вам грандеву сделаем.
– Зачем, – говорит, – напрасно девушек морочить. – И отнекался. – Грандеву, – говорит, – это дело господское, а нам нейдет, и если об этом дома, в Туле, узнают, надо мною большую насмешку сделают.
– А если, – говорят, – без грандеву, то как же у вас в таких случаях поступают, чтобы приятный выбор сделать?
Левша им объяснил наше положение.
– У нас, – говорит, – когда человек хочет насчет девушки обстоятельное намерение обнаружить, посылает разговорную женщину, и как она предлог сделает, тогда вместе в дом идут вежливо и девушку смотрят не таясь, а при всей родственности.
Они поняли, но отвечали, что у них разговорных женщин нет и такого обыкновения не водится, а левша говорит:
– Это тем и приятнее, потому что таким делом если заняться, то надо с обстоятельным намерением, а как я сего к чужой нацыи не чувствую, то зачем девушек морочить?
Он англичанам и в этих своих суждениях понравился, так что они его опять пошли по плечам и по коленям с приятством ладошками охлопывать, а сами спрашивают:
– Мы бы, – говорят, – только через одно любопытство знать желали: какие вы порочные приметы в наших девицах приметили и за что их обегаете?
Тут левша им уже откровенно ответил:
– Я их не порочу, а только мне то не нравится, что одежда на них как-то машется, и не разобрать, что такое надето и для какой надобности; тут одно что-нибудь, а ниже еще другое пришпилено, а на руках какие-то ногавочки. Совсем точно обезьяна-сапажу – плисовая тальма.
Англичане засмеялись и говорят:
– Какое же вам в этом препятствие?
– Препятствия, – отвечает левша, – нет, а только опасаюсь, что стыдно будет смотреть и дожидаться, как она изо всего из этого разбираться станет.
– Неужели же, – говорят, – ваш фасон лучше?
– Наш фасон, – отвечает, – в Туле простой: всякая в своих кружевцах, и наши кружева даже и большие дамы носят.
Они его тоже и своим дамам казали, и там ему чай наливали и спрашивали:
– Для чего вы морщитесь?
Он отвечал, что мы, говорит, очень сладко не приучены.
Тогда ему по-русски вприкуску подали. Им показывается, что этак будто хуже, а он говорит:
– На наш вкус этак вкуснее.
Ничем его англичане не могли сбить, чтобы он на их жизнь прельстился, а только уговорили его на короткое время погостить, и они его в это время по разным заводам водить будут и все свое искусство покажут.
– А потом, – говорят, – мы его на своем корабле привезем и живого в Петербург доставим.
На это он согласился.
Взяли англичане левшу на свои руки, а русского курьера назад в Россию отправили. Курьер хотя и чин имел и на разные языки был учен, но они им не интересовались, а левшою интересовались, – и пошли они левшу водить и все ему показывать. Он смотрел все их производство: и металлические фабрики и мыльно-пильные заводы, и все хозяйственные порядки их ему очень нравились, особенно насчет рабочего содержания. Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет, обут в толстые щиглеты с железными набалдашниками, чтобы нигде ноги ни на что не напороть; работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия. Перед каждым на виду висит долбица умножения, а под рукою стирабельная дощечка: все, что который мастер делает, – на долбицу смотрит и с понятием сверяет, а потом на дощечке одно пишет, другое стирает и в аккурат сводит: что на цыфирях написано, то и на деле выходит. А придет праздник, соберутся по парочке, возьмут в руки по палочке и идут гулять чинно-благородно, как следует.
Левша на все их житье и на все их работы насмотрелся, но больше всего внимание обращал на такой предмет, что англичане очень удивлялись. Не столь его занимало, как новые ружья делают, сколь то, как старые в каком виде состоят. Все обойдет и хвалит, и говорит:
– Это и мы так можем.
А как до старого ружья дойдет, – засунет палец в дуло, поводит по стенкам и вздохнет:
– Это, – говорит, – против нашего не в пример превосходнейше.
Англичане никак не могли отгадать, что такое левша замечает, а он спрашивает:
– Не могу ли, – говорит, – я знать, что наши генералы это когда-нибудь глядели или нет?
– Которые тут были, те, должно быть, глядели.
– А как, – говорит, – они были: в перчатке или без перчатки?
– Ваши генералы, – говорят, – парадные, они всегда в перчатках ходят; значит, и здесь так были.
Левша ничего не сказал. Но вдруг начал беспокойно скучать. Затосковал и затосковал и говорит англичанам:
– Покорно благодарствуйте на всем угощении, и я всем у вас очень доволен и все, что мне нужно было видеть, уже видел, а теперь я скорее домой хочу.
Никак его более удержать не могли. По суше его пустить нельзя, потому что он на все языки не умел, а по воде плыть нехорошо было, потому что время было осеннее, бурное, но он пристал: отпустите.
– Мы на буреметр, – говорят, – смотрели: буря будет, потонуть можешь; это ведь не то, что у вас Финский залив, а тут настоящее Твердиземное море.
– Это все равно, – отвечает, – где умереть, – все единственно, воля Божия, а я желаю скорее в родное место, потому что иначе я могу род помешательства достать.
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли левшу на корабль, который в Россию шел. Тут поместили левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
Англичанин, которого он спрашивает, рукою ему в ту сторону покажет или головою махнет, а он туда лицом оборотится и нетерпеливо в родную сторону смотрит.
Как вышли из буфты в Твердиземное море, так стремление его к России такое сделалось, что никак его нельзя было успокоить. Водопление стало ужасное, а левша все вниз в каюты нейдет – под презентом сидит, нахлобучку надвинул и к отечеству смотрит.
Много раз англичане приходили его в теплое место вниз звать, но он, чтобы ему не докучали, даже отлыгаться начал.
– Нет, – отвечает, – мне тут наружи лучше; а то со мною под крышей от колтыхания морская свинка сделается.
Так все время и не сходил до особого случая и через это очень понравился одному полшкиперу, который, на горе нашего левши, умел по-русски говорить. Этот полшкипер не мог надивиться, что русский сухопутный человек и так все непогоды выдерживает.
– Молодец, – говорит, – рус! Выпьем!
А полшкипер говорит:
Левша и еще выпил, и напились.
Полшкипер его и спрашивает:
– Ты какой от нашего государства в Россию секрет везешь?
– А если так, – отвечал полшкипер, – так давай держать с тобой аглицкое парей.
– Такое, чтобы ничего в одиночку не пить, а всего пить заровно: что один, то непременно и другой, и кто кого перепьет, того и горка.
Левша думает: небо тучится, брюхо пучится, – скука большая, а путина длинная, и родного места за волною не видно – пари держать все-таки веселее будет.
– Хорошо, – говорит, – идет!
– Только чтоб честно.
– Да уж это, – говорит, – не беспокойтесь.
Согласились и по рукам ударили.
Началось у них пари еще в Твердиземном море, и пили они до рижского Динаминде, но шли всё наравне и друг другу не уступали и до того аккуратно равнялись, что когда один, глянув в море, увидал, как из воды черт лезет, так сейчас то же самое и другому объявилось. Только полшкипер видит черта рыжего, а левша говорит, будто он темен, как мурин.
– Перекрестись и отворотись – это черт из пучины.
Англичанин спорит, что «это морской водоглаз».
– Хочешь, – говорит, – я тебя в море швырну? Ты не бойся – он мне тебя сейчас назад подаст.
– Если так, то швыряй.
Полшкипер его взял на закорки и понес к борту. Матросы это увидали, остановили их и доложили капитану, а тот велел их обоих вниз запереть и дать им рому и вина и холодной пищи, чтобы могли и пить и есть и свое пари выдержать, – а горячего студингу с огнем им не подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
Так их и привезли взаперти до Петербурга, и пари из них ни один друг у друга не выиграл; а тут расклали их на разные повозки и повезли англичанина в посланнический дом на Аглицкую набережную, а левшу – в квартал.
Отсюда судьба их начала сильно разниться.
Англичанина как привезли в посольский дом, сейчас сразу позвали к нему лекаря и аптекаря. Лекарь велел его при себе в теплую ванну всадить, а аптекарь сейчас же скатал гуттаперчевую пилюлю и сам в рот ему всунул, а потом оба вместе взялись и положили на перину и сверху шубой покрыли и оставили потеть, а чтобы ему никто не мешал, по всему посольству приказ дан, чтобы никто чихать не смел. Дождались лекарь с аптекарем, пока полшкипер заснул, и тогда другую гуттаперчевую пилюлю ему приготовили, возле его изголовья на столик положили и ушли.
А левшу свалили в квартале на пол и спрашивают:
А он от болезни, от питья и от долгого колтыханья так ослабел, что ни слова не отвечает, а только стонет.
Тогда его сейчас обыскали, пестрое платье с него сняли и часы с трепетиром, и деньги обрали, а самого пристав велел на встречном извозчике бесплатно в больницу отправить.
Повел городовой левшу на санки сажать, да долго ни одного встречника поймать не мог, потому извозчики от полицейских бегают. А левша все это время на холодном парате лежал; потом поймал городовой извозчика, только без теплой лисы, потому что они лису в санях в таком разе под себя прячут, чтобы у полицейских скорей ноги стыли. Везли левшу так непокрытого, да как с одного извозчика на другого станут пересаживать, всё роняют, а поднимать станут – ухи рвут, чтобы в память пришел. Привезли в одну больницу – не принимают без тугамента, привезли в другую – и там не принимают, и так в третью, и в четвертую – до самого утра его по всем отдаленным кривопуткам таскали и всё пересаживали, так что он весь избился. Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают.
Тут велели расписку дать, а левшу до разборки на полу в коридор посадить.
А аглицкий полшкипер в это самое время на другой день встал, другую гуттаперчевую пилюлю в нутро проглотил, на легкий завтрак курицу с рысью съел, ерфиксом запил и говорит:
– Где мой русский камрад? Я его искать пойду.
Удивительным манером полшкипер как-то очень скоро левшу нашел, только его еще на кровать не уложили, а он в коридоре на полу лежал и жаловался англичанину.
– Мне бы, – говорит, – два слова государю непременно надо сказать.
Англичанин побежал к графу Клейнмихелю и зашумел:
– Разве так можно! У него, – говорит, – хоть и шуба овечкина, так душа человечкина.
Англичанина сейчас оттуда за это рассуждение вон, чтобы не смел поминать душу человечкину. А потом ему кто-то сказал: «Сходил бы ты лучше к казаку Платову – он простые чувства имеет».
Англичанин достиг Платова, который теперь опять на укушетке лежал. Платов его выслушал и про левшу вспомнил.
– Как же, братец, – говорит, – очень коротко с ним знаком, даже за волоса его драл, только не знаю, как ему в таком несчастном разе помочь; потому что я уже совсем отслужился и полную пуплекцию получил – теперь меня больше не уважают, – а ты беги скорее к коменданту Скобелеву, он в силах и тоже в этой части опытный, он что-нибудь сделает.
Полшкипер пошел и к Скобелеву и все рассказал: какая у левши болезнь и отчего сделалась. Скобелев говорит:
– Я эту болезнь понимаю, только немцы ее лечить не могут, а тут надо какого-нибудь доктора из духовного звания, потому что те в этих примерах выросли и помогать могут; я сейчас пошлю туда русского доктора Мартын-Сольского.
Но только когда Мартын-Сольский приехал, левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:
И с этою верностью левша перекрестился и помер.
Мартын-Сольский сейчас же поехал, об этом графу Чернышеву доложил, чтобы до государя довести, а граф Чернышев на него закричал:
– Знай, – говорит, – свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть.
Государю так и не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампании. В тогдашнее время как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены.
Тут Мартын-Сольский Чернышеву о левше и напомнил, а граф Чернышев и говорит:
– Пошел к черту, плезирная трубка, не в свое дело не мешайся, а не то я отопрусь, что никогда от тебя об этом не слыхал, – тебе же и достанется.
Мартын-Сольский подумал: «И вправду отопрется», – так и молчал.
А доведи они левшины слова в свое время до государя, – в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был.
Теперь все это уже «дела минувших дней» и «преданья старины», хотя и не глубокой, но предания эти нет нужды торопиться забывать, несмотря на баснословный склад легенды и эпический характер ее главного героя. Собственное имя левши, подобно именам многих величайших гениев, навсегда утрачено для потомства; но как олицетворенный народною фантазиею миф он интересен, а его похождения могут служить воспоминанием эпохи, общий дух которой схвачен метко и верно.
Таких мастеров, как баснословный левша, теперь, разумеется, уже нет в Туле: машины сравняли неравенство талантов и дарований, и гений не рвется в борьбе против прилежания и аккуратности. Благоприятствуя возвышению заработка, машины не благоприятствуют артистической удали, которая иногда превосходила меру, вдохновляя народную фантазию к сочинению подобных нынешней баснословных легенд.
Работники, конечно, умеют ценить выгоды, доставляемые им практическими приспособлениями механической науки, но о прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью. Это их эпос, и притом с очень «человечкиной душою».