за что казнили эдуарда делакруа в зеленой миле
За что казнили эдуарда делакруа в зеленой миле
И так, Вождя казнили, а Президент потопал своими ножками в блок С, где присоединился к ста пятидесяти заключенным, получившим пожизненный срок. Для Президента он обернулся двенадцатью годами. Его утопили в тюремной прачечной в 1944 году. Не в прачечной «Холодной горы», поскольку «Холодную гору» закрыли в 1933-м. Я думаю, для заключенных это особого значения не имело: стены есть стены, как они говорят, но вот для Старой Замыкалки решение властей стало смертным приговором, потому что на новое место из кладовой «Холодной горы» электрический стул так и не перенесли.
Того, кто это сделал, так и не поймали. К тому времени я уже не работал в пенитенциарной системе, но мне написал об этом Гарри Тервиллигер. «Его убили главным образом потому, что он был белым, — писал Гарри, — но он получил то, что заслуживал. Казнь ему отсрочили на долгое время, но приговор не отменили».
После того как Президент нас покинул, в блоке Е воцарились тишина и покой. Гарри и Дина временно перевели в другие подразделения, а на Зеленой миле остались только я, Зверюга да Перси Уэтмор. Сие означало, что остались я и Зверюга, поскольку Перси держался сам по себе. Этот молодой человек, доложу я вам, умел уклоняться от работы. И очень часто (однако только в отсутствие Перси) другие парни заглядывали к нам поболтать и выпить пивка. Обычно компанию нам составлял и мышонок. Мы его кормили, а он сидел и ел, важный как Соломон, поглядывая на нас черными бусинками глаз.
Так прошло несколько недель, которых не могли омрачить даже непрекращающиеся выходки Перси. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. И в дождливый понедельник в конце июля (я ведь уже упоминал о том, каким дождливым выдалось то лето?) я сидел на койке открытой камеры и ждал Эдуарда Делакруа.
Его появление запомнилось мне надолго. Дверь, ведущая в тюремный двор, распахнулась, в блок Е хлынул дневной свет, послышались звяканье цепей и испуганный голос, произносящий вперемешку английские и французские слова. И тут же все перекрыли крики Зверюги:
— Эй! Прекрати! Ради Бога, Перси, уймись!
Я было задремал на койке, которую предстояло занять Делакруа, но от криков вскочил как ошпаренный, сердце чуть не выскочило у меня из груди. До того как Перси поступил к нам на работу, ничего подобного в блоке Е не случалось. Он принес с собой ненужное напряжение, сопровождавшее его, словно плохой запах.
Наконец я увидел его. Одной рукой он тащил низкорослого худого мужчину, во второй держал дубинку. Губы его разошлись в злобном оскале, лицо заливала краска. И при этом чувствовалось, что Перси счастлив. Делакруа пытался поспеть за ним, но ножные кандалы не позволяли набрать ход, поэтому, при всех его усилиях, он не успевал за Перси. Я выскочил из камеры в тот момент, когда Делакруа начал валиться на землю. Я удержал его на ногах: так мы и познакомились.
Перси вскинул дубинку, а я одной рукой пытался удержать его. К нам уже спешил Зверюга, потрясенный и возмущенный увиденным. Я, кстати, испытывал те же чувства.
— Не позволяйте ему больше бить меня, m’sieu,[20] — верещал Делакруа. — S’il vous plait, s’il vous plait![21].
— Пустите меня, пустите! — Перси рванулся вперед и начал охаживать плечи Делакруа дубинкой.
Делакруа крича поднял руки, а дубинка гуляла по рукавам его синей робы. В тот вечер я увидел его без нее, всего в синяках. Мне даже стало нехорошо. Конечно, в блок Е он попал не за красивые глаза, суд приговорил его к смерти за убийство, но так у нас с заключенными не обращались, во всяком случае до прихода Перси.
— Хватит! Хватит! — заорал я. — Прекрати! Что ты себе позволяешь?
Хряп! Хряп! Хряп! Из одного уха Делакруа текла кровь, он продолжал кричать. Я прекратил попытки защитить его, схватил за плечо и швырнул в камеру. Перси успел изогнуться и со всего размаха врезать ему дубинкой по заднице, можно сказать, для ускорения. И тут Зверюга добрался до него (я говорю про Перси) и отпихнул в сторону.
Я же захлопнул дверь камеры, а потом повернулся к Перси. Шок и недоумение сменились холодной яростью. Перси пробыл в блоке Е уже несколько месяцев, достаточно времени для того, чтобы мы все решили, что он нам не нравится, но тут я впервые понял, что он совершенно не способен держать себя в руках.
Перси стоял, не спуская с меня глаз, в которых среди прочего читался и страх (в том, что он трус, я нисколько не сомневался), уверенный, однако, что его связи обеспечат ему надежную защиту. И в этом он был прав. Я подозреваю, что найдутся люди, которые не поймут, как такое могло быть, даже прочитав все то, что я напишу, но это те, кто знаком со словами «Великая депрессия» только по учебникам истории. Если б вы жили в то время, эти слова воспринимались совсем по-другому, а если б у вас еще была и работа, вы бы сделали все возможное и невозможное, лишь бы ее не потерять.
Мало-помалу лицо Перси приняло обычный цвет, хотя на щеках остались пятна румянца, а волосы, обычно уложенные и блестящие от бриллиантина, растрепались и падали на лоб.
— Что все это значит? — вопросил я. — Никогда… никогда раньше в моем блоке заключенного не били!
Я смотрел на него, потеряв на мгновение дар речи. Потому что не мог даже представить себе гомосексуалиста, проделывающего то, о чем сейчас говорил Перси. Водворение в камеру на Зеленой миле еще никого не приводило в сексуальное настроение.
Я посмотрел на Делакруа, скорчившегося на койке и все еще прикрывающего лицо руками. Наручники на запястьях, цепь, соединяющая металлические кольца на лодыжках. Вновь повернулся к Перси.
— Убирайся отсюда. Я поговорю с тобой позже.
— Вы намерены подать рапорт? — нагло спросил он. — Потому что я могу подать свой рапорт.
— Инцидент исчерпан, — ответил я, заметил осуждающий взгляд Зверюги, но предпочел проигнорировать его. — Живо выметайся отсюда. Иди в административный корпус и скажи им, что тебя послали читать письма и помогать в каптерке.
— Конечно. — Самообладание уже вернулось к нему или, скорее, он укрылся за маской наглости, которая так редко сползала с его лица. Перси откинул волосы со лба маленькой мягкой белой ручкой, какими бывают ручки девочек-подростков, а затем повернулся к камере. Увидев его, Делакруа сжался в комок, с языка его слетали несвязные английские и французские слова.
— Я еще не рассчитался с тобой, Пьер, — угрюмо бросил Перси и тут же подпрыгнул от неожиданности: на его плечо легла тяжелая рука Зверюги.
— Уже рассчитался. А теперь уходи. Дуй отсюда.
— Вам меня не испугать, знаете ли, — огрызнулся Перси и бросил на меня быстрый взгляд. — Не боюсь я вас. Ни одного, ни другого.
Но мы видели, что он боится. Страх ясно читался в его глазах, отчего Перси только становился опаснее. Потому что такие, как Перси, и сами не знали, что они сделают через минуту или через час.
Он повернулся и зашагал по коридору к выходу. Нагло и уверенно. Он как бы показывал миру, что произойдет, если какой-то французишка попытается ухватить его за конец. Клянусь Богом, он уходил как победитель.
Я же произнес перед Делакруа установочную речь, упомянул про радио со всеми развлекательными программами, про то, что мы будем относиться к нему как к человеку и того же ждем от него. Уж не знаю, как Делакруа воспринял мой монолог. Он все время плакал, приткнувшись в изножье койки, как можно дальше от меня. При каждом моем движении он сжимался, словно в ожидании удара, и не думаю, чтобы он услышал больше одного слова из шести произнесенных мною. Скорее, и того меньше. Так что речь моя скорее всего пользы не принесла.
Пятнадцать минут спустя я вернулся к столу, за которым сидел потрясенный Брут Хоуэлл и лизал грифель карандаша, который мы держали в регистрационной книге.
— Может, прекратишь, пока не отравился? — одернул его я.
— Святой Боже. — Он вытащил карандаш изо рта. — Я не хочу, чтобы кого-то еще из заключенных ждала такая же встреча.
— Мой папаша, бывало, говорил, что Бог троицу любит.
— Что ж, надеюсь, в этом вопросе твой папаша был профаном, — ответил Зверюга, но, как показало время, папаша отвечал за свои слова.
Еще одной стычкой закончилось появление Джона Коффи, а уж Дикий Билл просто устроил жуткую драку. Так что три — действительно любимое число Господа. О нашем знакомстве с Диким Биллом, о его появлении на Зеленой миле, едва не приведшем к убийству, я расскажу чуть ниже. Пока лишь упомяну об этом.
— Как мог Делакруа ухватить его за конец? — полюбопытствовал я.
— Он же был в кандалах, а старина Перси слишком быстро выковыривал его из перевозки, вот и все. Делакруа споткнулся и начал падать. Вскинул руки, чтобы удержать равновесие (это же естественная реакция), и одной задел штаны Перси. Чистая случайность.
— Как по-твоему, Перси это знал? — спросил я. — Не воспользовался ли он случившимся как предлогом для того, чтобы дать Делакруа наглядный урок? Показать ему, кто тут хозяин.
Зверюга медленно кивнул.
— Да, я думаю, все так.
— Тебе придется приглядывать за ним. — Я пробежался рукой по волосам. Как будто у нас без Перси не хватало забот. — Господи, как я это ненавижу. Как я ненавижу его.
— Я тоже. И вот что я тебе скажу, Пол. Я его не понимаю. У него есть связи, это мне понятно, но почему он использовал их, чтобы получить работу на гребаной Зеленой миле? Да и вообще в тюрьме. Почему не стал клерком в сенате штата или в администрации губернатора? Организовывал бы встречи одного из его заместителей. Уж конечно, его родственнички смогли бы подобрать ему что-нибудь получше, если б он попросил их. Почему он полез именно сюда?
Я покачал головой. Ответа на этот вопрос я не знал. Вообще тогда я еще многого не знал. И причину, полагаю, следовало искать в моей наивности.
Роман «Зеленая миля»: сюжет, история успеха, экранизация
Часть 1. Две девочки и их смерть
Пол – начальник охраны блока смертников в тюрьме Зеленая Миля. Он хороший работник и не плохой человек. Перси – новый охранник того же блока. Он недавно поступил на эту службу и уже успел навредить окружающим. Перси жесток и изворотлив.
Однажды в тюрьму попадает Джон Коффи, чернокожий человек, огромного телосложения. Его приговорили к смертной казни, за жестокое изнасилование и убийство двух девочек. Джон постоянно молчит и плачет. В его глазах скрывается какая-то тайна. Сам по себе Коффи спокойный и уравновешенный.
Пол держал в своем блоке определенный порядок и дисциплину. Когда на работу пришел Перси, все изменилось. Перси был плохим человеком и его все ненавидели.
До прихода Джона в тюрьме появился мышонок. Этот зверек бродил по камерам, будто кого-то искал. Он не доставлял никаких неудобств, лишь Перси это было не по нраву.
Краткое содержание фильма «Зеленая миля»
История, показанная в фильме, начинается с жуткой сцены: мужчины, вооружившись вилами и копьями, ищут маленькую девочку. Это — кошмар, давно уже преследующий постояльца луизианского дома престарелых, Пола Эджкомба. Во время очередной вечерней посиделки Пол видит по телевизору трансляцию фильма, которая будит в нем воспоминания о страшном прошлом. Он решает сбросить груз с души, поделившись историей со своей приятельницей, миловидной старушкой Элейн Коннелли, также проживающей в доме для престарелых.
Рассказ переносит Элейн, а вместе с ней и зрителей в Америку времен великой депрессии. Немощный ныне старик в 1935 году — молодой тюремный надзиратель, страдающий от воспаления мочеполовой системы.
В блоке «Е» к которому он прикреплен, содержатся преступники, ожидающие смертной казни. К электрическому стулу, на котором совершается приговор, заключённые идут по коридору, получившему прозвище Зеленая миля, за цвет, в который выкрашена последняя дорога приговоренных. Даже цветовая символика коридора о многом может поведать: несмотря на множество «положительных» признаков и ассоциаций с зеленым цветом, он также является символом гниения, душевной и физической болезни, увядания.
Большинство коллег Эджкомба — обычные служители закона, однако, среди них есть надсмотрщик, отличающийся особой жестокостью по отношению к заключенным. Это Перси Уэтмор. Подлость и жестокость, присущие молодому вершителю правосудию, поражают других тюремщиков.
Уверенный в своей полной безнаказанности по причине близкого родства с представителем властных структур (дядюшка его жены дослужился до должности губернатора штата), молодой человек позволяет себе всячески издеваться над приговоренными к высшей мере наказания, получая от чужих страданий огромное удовольствие.
Наблюдающие за зверствами откровенно презираемого коллеги, остальные тюремщики заключают с садистом договор: ему позволяется провести одну смертную казнь, после чего он пишет прошение о переводе в психиатрическую больницу в должности администратора. Отказа Уэтмор не получит по причине связей, поэтому тюремщики уверены в одержанной победе над ним.
Вскоре в блок «Е» переводят чернокожего гиганта, Джона Коффи. Новый заключенный молчалив и задумчив, создается впечатление, что он не осознает происходящего с ним. Гиганта обвинили в изнасиловании и убийстве двух девочек (с поиска которых во сне главного героя и начался фильм). Помимо Коффи в тюрьму переводят жестокого убийцу и грабителя Уильяма Уортона. За буйный нрав преступник получил прозвище Дикий Билл, которое полностью оправдал. Еще одним видным обитателем блока смертников является тихий с виду француз, Эдвард Делакруа со своим питомцем, мышонком Мистером Джинглсом, интеллект и поведение которого поражает и умиляет как заключенных, так и тюремных надзирателей.
Вскоре в блоке «Е» начинают происходить странные события. Пол обнаруживает, что чернокожий заключенный не так прост, каким кажется на первый взгляд. Джон Коффи оказывается обладателем таинственного дара: он излечивает надзирателя от мучавшего его простатита. Но главным чудом стало воскрешение раздавленного мстительным Перси Мистера Джинглса. Дар, коим обладает заключенный, а также его использование заставляет рассказчика присмотреться к Коффи. Происходит немыслимое: охранник начинает сомневаться в справедливости вынесенного приговора.
Благодаря своей силе заключенному, тайно вывезенному за пределы камеры, удается исцелить жену начальника тюрьмы, в которой он дожидается последнего часа: мужчина «всасывает» болезнь женщины в себя, что подкашивает его и без того стремительно исчезающие силы.
Мужчине удается с помощью своего дара убедить охраняющих его людей в невиновности: изнасилование и убийство девочек совершил его сосед по блоку, Дикий Билл. Пол, видя вопиющую несправедливость, предлагает помочь заключенному в организации побега, однако Коффи отказывается, объясняя свой выбор огромной усталостью от страданий земной жизни.
Однако, несмотря на понимание невиновности, надзиратели не могут помочь ему: казнь приводит в исполнение садист Уэтмор, намеренно продливший мучения Коффи. Однако, казненный не остался в долгу: перед тем, как пройти свою зеленую милю, он передал заболевание жестокому тюремщику. Перси постепенно сходит с ума, устраивая самосуд над Диким Биллом и добровольно последовав за ним, застрелившись из служебного револьвера.
Вскоре после описанных событий вся команда добровольно переводится в колонию для несовершеннолетних.
Часть 2. Мышонок на Миле
Мышонок появлялся на Миле лишь тогда, когда Перси отсутствовал. В тюрьму попадает Эдуард Делакруа. Его осудили за изнасилование и убийство. Сокамерники прозвали его Дел. Мужчина ведет себя тихо и мирно. В нем мышонок обретает лучшего друга. Дел дал кличку питомцу, теперь мышь звали Мистер Джинглс.
Позже у надзирателя Пола обнаружили болезнь мочеполовой системы. Начальник тюрьмы Мурс узнал о раковой опухоли своей супруги.
Развязка
Когда Перси смог высвободиться от пут, он начал угрожать всем и каждому в «Зеленой миле», что донесет на них и каждого ожидает расправа. Он очень близко подходит к камере Джона, неожиданно Коффи хватает Перси и выдыхает затаенную болезнь ему прямо в лицо. От этого Перси моментально теряет рассудок и шесть раз стреляет в Уэртона, который в тот момент просто спал.
Полу приходится провести Джона по зеленому коридору до электрического стула. Сам Пол понимает, что больше не сможет этим заниматься. Джон умирает. Расследование смерти заключенного от пулевых ранений показало, что виновен один из надзирателей, который лишился рассудка. Перси упекают в лечебницу.
Часть 3. Руки Джона Коффи
Недуг Пола обострился. Сегодня было особенно больно. Надзиратель измученно бродил по тюрьме. В это время Пола позвал Коффи. Охранник нарушил тюремные правила и близко подошел к осужденному. Джон дотронулся ладонью до больного места Пола, и тому стало лучше. Коффи забрал болезнь охранника, и из его рта вылетели черные мошки. Пол выздоровел.
Начальнику охраны не верилось, что Джон способен на злодеяние. Он полагал, что Коффи наказали несправедливо. Пол пытается узнать подробности этого дела.
Близился день казни Делакруа. Перси должен был привести приговор в исполнение. Затаив обиду на Дела, Перси наступает ногой на его мышонка и давит его. Перси ликует.
Коффи просит дать ему умирающего зверька. Мужчина накрывает мышку своими ладонями, а изо рта появляются опять черные насекомые и растворяются в воздухе. Мистер Джинглс ожил.
Пол и другие охранники сообщают Перси о необходимости сменить место службы, иначе у него будут проблемы.
Настал день казни. Перси устроил Делу настоящую пытку. Он не соблюдал необходимых правил и заживо зажарил арестанта на стуле. Делакруа скончался в ужасных мучениях. Перси через месяц должен был покинуть Милю.
Пол принимает решение помочь начальнику тюрьмы с его больной женой. Вылечить ее должен был Коффи.
Часть 5. Ночное путешествие
Надзиратели усыпляют Буйного Билла и запирают Перси в кладовке. Так, им удается не заметно вывести Джона из тюрьмы. Проходя мимо камеры Билла, Джон случайно затронул его рукой. Его сознание помутилось, в глазах был дикий ужас.
Когда вся эта компания прибыла в дом начальника Мили, тот не одобрил их визита. Коффи молча подошел к умирающей женщине и забрал ее недуг себе. В этот раз он не выпускал ртом мошек. Женщина выздоровела. От страшной болезни не осталось и следа. Мурс не оценил помощи заключенного.
На пути к тюрьме Джону становится плохо. Он падает в обморок. Охранники еле довели его до камеры.
Часть 6. Коффи проходит Милю
Настало утро казни Джона. Он сказал Полу, что устал забирать болезни людей и хочет уйти. Коффи взял охранника за руку, и они попрощались. Когда Джона казнили, все надзиратели рыдали. После они все уволились.
Это произведение учит справедливости.
Голосов: 43
Читать краткое содержание Зелёная Миля. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений
Стивен Кинг — Зелёная Миля (Green Mile)
ДВЕ УБИТЫХ ДЕВОЧКИ.
Это произошло в 1932-м, когда тюрьма штата еще находилась в Холодной Горе. И электрический стул был, конечно, там же.
Заключенные острили по поводу стула так, как обычно острят люди, говоря о том, что их страшит, но чего нельзя избежать. Они называли его Олд Спарки (Старик Разряд) или Биг Джуси («Сочный кусок»). Они отпускали шуточки насчет счетов за электроэнергию, насчет того, как Уорден Мурс этой осенью будет готовить обед ко Дню Благодарения, раз его жена Мелинда слишком больна, чтобы готовить.
У тех же, кому действительно предстояло сесть на этот стул, юмор улетучивался в момент. За время пребывания в Холодной Горе я руководил семидесятые восемью казнями (эту цифру я никогда не путаю, я буду помнить ее и на смертном одре) и думаю, что большинству этих людей становилось ясно, что с ними происходит, именно в тот момент, когда их лодыжки пристегивали к мощным дубовым ножкам Олд Спарки. Приходило понимание (было видно, как осознание поднимается из глубины глаз, похожее на холодный испуг), что их собственные ноги закончили свой путь. Кровь еще бежала по жилам, мускулы были еще сильны, но все было кончено, им уже не пройти ни километра по полям, не танцевать с девушками на сельских праздниках. Осознание приближающейся смерти приходит к клиентам Олд Спарки от лодыжек. Есть еще черный шелковый мешок, его надевают им на головы после бессвязных и нечленораздельных последних слов. Считается, что этот мешок для них, но я всегда думал, что на самом деле он для нас, чтобы мы не видели ужасного прилива страха в их глазах, когда они понимают, что сейчас умрут с согнутыми коленями.
В Холодной Горе не было этапа смертников, только блок «Г», стоящий отдельно от других, размером примерно в четыре раза меньше, чем остальные, кирпичный, а не деревянный, с плоской металлической крышей, которая сияла под летним солнцем, как безумный глаз. Внутри – шесть камер, по три с каждой стороны широкого центрального коридора, и каждая камера почти вдвое больше камер в четырех других блоках. Причем все одиночные. Отличные условия для тюрьмы (особенно в тридцатые годы), но обитатели этих камер многое бы отдали, чтобы попасть в любую другую. Честное слово, они бы дорого заплатили.
За все время моей службы в качестве надзирателя все шесть камер не заполнялись ни разу – и слава Богу. Максимум – четыре, там были белые и черные (в Холодной Горе среди ходячих мертвецов не существовало сегрегации по расовому признаку), и все равно это напоминало ад.
Однажды в камере появилась женщина – Беверли Макколл. Она была черная, как дама пик, и прекрасна, как грех, который у вас никогда не хватит пороха совершить. Она шесть лет мирилась с тем, что муж бил ее, но не могла стерпеть и дня его любовных похождений. Узнав, что муж ей изменяет, она на следующий вечер подкараулила беднягу Лестера Макколла, которого приятели (а может быть, и эта очень недолгая любовница) называли Резчик, наверху, на лестнице, ведущей в квартиру из его парикмахерской. Она дождалась, пока он расстегнет свой халат, а потом наклонится, чтобы неверными руками развязать шнурки. И воспользовалась одной из бритв Резчика. За два дня перед тем, как сесть на Олд Спарки, она позвала меня и сказала, что видела во сне своего африканского духовного отца. Он велел ей отказаться от ее рабской фамилии и умереть под свободной фамилией Матуоми. Ее просьба была такова зачитать ей смертный приговор под фамилией Беверли Матуоми. Почему-то ее духовный отец не дал ей имени, во всяком случае она его не назвала. Я ответил, что, конечно, тут нет проблем. Годы работы в тюрьме научили меня не отказывать приговоренным в просьбах, за исключением, конечно, того чего действительно нельзя. В случае с Беверли Матуоми это уже не имело значения. На следующий день, примерно около трех часов дня, позвонил губернатор и заменил ей смертный приговор пожизненным заключением в исправительном учреждении для женщин «Травянистая Долина»: сплошное заключение и никаких развлечений – была у нас такая присказка. Я был рад, уверяю вас, когда увидел, как круглая попка Бев качнулась влево, а не вправо, когда она подошла к столу дежурного.
Пол в широком коридоре по был застелен линолеумом цвета зеленых лимонов, и то, что в других тюрьмах называли Последней Милей, в Холодной Горе именовали Зеленой Милей. Ее длина была, полагаю, шестьдесят длинных шагов с юга на север, если считать снизу вверх. Внизу находилась смирительная комната. Наверху – Т-образный коридор. Поворот налево означал жизнь – если можно так назвать происходящее на залитом солнцем дворике для прогулок. А многие так и называли, многие так и жили годами без видимых плохих последствий. Воры, поджигатели и насильники со своими разговорами, прогулками и мелкими делишками.
Поворот направо – совсем другое дело. Сначала вы попадаете в мой кабинет (где ковер тоже зеленый, я его все собирался заменить, но так и не собрался) и проходите перед моим столом, за которым слева американский флаг, а справа флаг штата. В дальней стене две двери: одна ведет в маленький туалет, которым пользуюсь я и другие охранники блока «Г» (иногда даже Уорден Мурс), другая – в небольшое помещение типа кладовки. Тут и заканчивается путь, называемый Зеленой Милей.
Дверь маленькая, я вынужден пригибаться, а Джону Коффи пришлось даже сесть и так пролезать. Вы попадаете на небольшую площадку, потом спускаетесь по трем бетонным ступенькам на дощатый пол. Маленькая комната без отопления с металлической крышей, точно такая же, как и соседняя в этом же блоке. Зимой в ней холодно, и пар идет изо рта, а летом можно задохнуться от жары. Во время казни Элмера Мэнфреда – то ли в июле, то ли в августе тридцатого года – температура, по-моему, была около сорока по Цельсию.
Слева в кладовке опять-таки была жизнь. Инструменты (все закрытые решетками, перекрещенными цепями, словно это карабины, а не лопаты и кирки), тряпки, мешки с семенами для весенних посадок в тюремном садике, коробки с туалетной бумагой, поддоны загруженные бланками для тюремной типографии… даже мешок извести для разметки бейсбольного ромба и сетки на футбольном поле. Заключенные играли на так называемом пастбище, и поэтому в Холодной Горе многие очень ждали осенних вечеров.
1932 год был годом Джона Коффи. Подробности публиковались в газетах, и кому интересно, у кого больше энергии, чем у глубокого старика, доживающего свои дни в доме для престарелых в Джорджии, может и сейчас поискать их. Тогда стояла жаркая осень, я точно помню, очень жаркая. Октябрь – почти как август, тогда еще Мелинда, жена начальника тюрьмы, попала с приступом в больницу в Индианоле. В ту осень у меня была самая жуткая в жизни инфекция мочевых путей, не настолько жуткая, чтобы лечь в больницу, но достаточно ужасная для меня, ибо, справляя малую нужду, я всякий раз жалел, что не умер. Это была осень Делакруа, маленького, наполовину облысев-шего француза с мышкой, он появился летом и проделывал классный трюк с катушкой. Но более всего это была осень, когда в блоке «Г» появился Джон Коффи, приговоренный к смерти за изнасилование и убийство девочек-близнецов Деттерик.