книга о чем ты молчишь
Книга о чем ты молчишь
Из армии пришел Самсон в начале лета. Два месяца после дембеля гулял. Пил с друзьями. Ловил рыбу на прудах. Ходил по девчонкам. Маленький депрессивный городок с единственной пятиэтажкой у автовокзала и работающим три дня в неделю полуразворованным заводом не слишком много удовольствий предоставлял своим обитателям. В конце лета в день зарплаты полупьяный отец пришел с работы вместе с другом – мастером покрасочного цеха.
— Вот, Леонид, моя смена! – нетрезво умилился он, когда на кухню, где они догонялись на кровно заработанные, вышел Самсон. – Вернулся, вишь, из армии. Работы никак не найдет. Третий месяц пошел!
— А чё ты, Иваныч, молчал? У нас же Маляев на пенсию собрался. Давай сына к нам. Хорошее место. Доплата за вредность! Как звать его?
— Мишей! – прослезился отец пьяными слезами. – Слышишь, Михаил?! Леонид Петрович тебе место предлагает! Самое элитное на всем заводе! Всегда при куске хлеба останешься!
Так Самсон попал в «малярку». Работа была адская. Респираторы, которые выдавались малярам, выработали свой ресурс еще в прошлом тысячелетии. Глаза слезились от удушливого запаха. В горле першило. Руки после смены приходилось оттирать ядреным растворителем. Зато, в отличие от других цехов, работала «малярка» пять дней в неделю. Таким похвастаться могли еще только бухгалтерия и охрана. У Самсона завелись деньги. В городишке, где в каждом магазине под прилавком лежит тетрадь, в которую продавцы пишут отпускаемые в долг до зарплаты хлеб и макароны, человек, работающий пять дней в неделю на заводе – это «финансовая элита». Вокруг Самсона засуетились невесты. Жизнь, как умела, играла яркими красками.
И всё сложилось бы у него «как у людей»: через полгодика женился бы он на какой-нибудь, уже беременной к тому времени, пигалице. Сыграли бы свадьбу на взятый кредит. А на подаренные гостями деньги купили бы большущий плоский телевизор, на который пришли бы любоваться все соседи. И по вечерам смотрели бы по нему два центральных канала, потому что больше ничего не ловит в этой забытой богом глуши. С мая по октябрь горбатились бы на огороде. Жена, родив трех ребятишек, раздобрела бы, закатывала бы за лето по полсотни банок огурцов, а по выходным ходила к матери жаловаться на мужа и безденежье. Но распорядилась судьба по-другому.
Это был выходной – четвертое ноября, «День единства». Непонятный и ненужный, если верить ворчанию матери, праздник. Завод не работал. Самсон вместе с другом Валеркой взяли «Журавлей»***(1) и две полторашки «Жигулевского» и завалились к Машке, шалаве редкой, но смешливой и фигуристой.
Пришли еще Светка, Артем, Светкин брат, его девушка Настя…. Пиво быстро кончилось. Народ заскучал. А у Самсона оформились планы на Машку, и душа просила подвига. Так оказались они с Валеркой у коопторга. Магазин был закрыт по случаю праздника, и над дверью мигала синяя лампочка охраны. Не понятно, с какого загона, рванули они двери, а после того, как замок не поддался, высадили каблуком дощатую филенку. Валерка полез было внутрь, но застрял в узком проломе. Заорала на всю вечернюю дремотную улицу визгливая сирена.
— Валера, твою мать, бежим! – спохватился Самсон.
Дернул приятеля со всей силы за руку, выломав его плечом узкую дверную раму. Валерка смачно ругнулся и, глухо топая большими сапогами, побежал вслед за другом. Отдышались в школьном дворике, поматерились и огородами разошлись по домам. Городишко – маленький, всё тайное делается явным за минуту. Ночь не наступила, а участковый уже стучался в дверь Самсоновых.
— Иваныч, знаешь ты, что Мишка твой с Валеркой Голавлевым магазин взломали?
Родители закрестились, запричитали. О сыне, который два часа назад вернулся пьяный и напуганный, не признались. Сказали:
— Загулял, не знаем сами, где!
Отец зло распахнул дверь в Самсонову комнату:
— Вставай, подлец! По кривой дорожке пошел, недоносок?!
— Нет, бать! – торопливо зачастил Самсон. – Мы ничего не взяли, только дверь сломали. Да и то – Валерка!
Мать, утирая слезы и что-то про себя шепча, укладывала рубашки и носки в армейский Самсонов чемодан:
— Езжай, сынок, в город! Отсидишься, выждешь, может, пронесет?!
«Городом» называли областной центр. Переночевал там Самсон у одноклассника, который работал охранником в банке и жил, неясно на каких условиях, у сорокалетней, как он представил ее, «подруги». Одноклассник и надоумил его ехать в Москву.
Вот как вышло, что вчерашний маляр приехал в столицу и появился в огромном дворе спального района, куда домчало его такси по записанному на бумажке адресу. Задрав голову, оглядывал Самсон шестнадцатиэтажки. Светилась огнями новенькая школа. Плотно втиснулись друг к другу дорогие машины. Девушка с пушистой собачкой, разговаривая по телефону, прошла очень близко, едва не задев его плечом. Кажется, весь родной город Самсона разместился бы в этом дворе! Минут через пятнадцать подошел к нему рослый мужик:
— Ты – Самсонов? Ты звонил? Пошли!
Едва успевая за его широкими шагами, Самсон испуганно покосился на консьержку в подъезде, споткнулся о постеленную в тамбуре дорожку и в первую секунду отшатнулся от раскрывшихся дверей освещенного голубоватым светом лифта. Провожатый усмехнулся снисходительно:
— Привыкнешь, не робей! Звать-то тебя как?
— А я – Александр Аркадьевич. Студия наша – здесь, в этом же подъезде, на четвертом этаже. А жить ты будешь на девятом, вместе с одним из наших артистов.
На девятом этаже лифт остановился, мужик уверенно открыл ключом одну из дверей и пропустил Самсона впереди себя.
— Вот здесь. На второй койке спит Олег. Он тоже будет с тобою сниматься. Он – парень хороший. Третий год у нас работает. Ты с ним подружись, он тебе освоиться поможет. Вот твои ключи. Всё, я ушел. До завтра!
Миша оставил вещи в коридоре и прошелся по квартире. Панельная однушка. Небольшая кухня, совмещенный санузел. Две узких кровати по двум стенам комнаты, шкаф и стол. Компьютер с посявканным корпусом и старым монитором. Маленький телевизор. Для кого-то – тоска и казенщина. А Самсону после древнего дивана со сломанной пружиной, после ковра на стене и серванта с хрустальными сахарницами, квартира эта показалось такой же удивительной, как жизнь на Марсе! Он достал из чемодана тапочки, повесил куртку и пошел в слепящую светильниками, зеркалами и никелированными кранами ванную комнату.
— Привет! Ты, что ли, будешь здесь жить?
— Да. А ты? – спросил парень, проходя на кухню и щелкнув чайником. – В холодильнике две верхние полки – мои, остальное можешь занимать.
Мишка постоял две минуты в дверях, потом ушел в комнату и лег лицом к стене. Спустя четверть часа Олег закончил возиться на кухне, распахнул дверь и остановился в дверном проеме, уплетая из тарелки пельмени.
— Что? – встрепенулся Мишка. – Кого?
Миша покачал головой. Олег подцепил из тарелки последний пельмень.
— У тебя на мужиков-то стоит?
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Андрромаха
Книга «О чем ты молчишь?»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
— Я ж говорил, чтобы ты не признавался, что в первый раз…. Сам не послушал, идиот!
— Да ладно, не злись. Я-то причем? Пожрать купить на твою долю?
Михаил накрыл голову подушкой.
Самсонов никогда не был слюнтяем. В Кулябе***(5) ему случалось по четыре часа стоять в карауле на шестидесятиградусной жаре. В ночных патрулях он участвовал в перехвате наркоконтрабанды. И четыре раза после ночных перестрелок хоронил своих товарищей.
Закаленный службой, даже «малярку», этот филиал седьмого круга ада, он счёл приемлемым местом работы. А здесь уж, на студии, было и вовсе непыльно!
Когда сосед вернулся через два часа домой, Михаил стоял на кухне у окна и ел из пластиковой миски «Доширак», время от времени опрокидывая в себя небольшую стопку водки. Початая литровая бутылка стояла перед ним на подоконнике.
— У-у-у, приятель! Так ты здесь бухать собрался? Вот, блин, не везет с соседями – так это навсегда!
— Да ладно! Давай выпьем за знакомство! Доставай посуду!
— Нет уж, я не по этой части. Вон, Ярику и Стасу позвони, они всегда составят компанию в этом деле! Хотя… Стас сейчас на тебя зол, его мужики сегодня задразнили за твою «любовь».
Михаил болезненно поморщился от утренних воспоминаний и отвернулся. Сосед долго возился у холодильника, гремел кастрюлями и что-то резал, стуча ножом по деревяшке. Михаил стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрел, как сквозь навернувшуюся на глаза влагу искрится тысячами окон мегаполис.
— …Ладно, наливай! – сказал вдруг Олег.
— А чем я тебе такой плохой сосед-то? Что прямо со мной выпить брезгуешь?
— Потом – «отдам»? – усмехнулся Михаил. – А, черт, баранки я забыл тебе купить!
— И – себе заодно! Чем завтра завтракать-то станешь?
— Цены здесь – улет! – сказал Миша. – Я за углом был, в магазинчике «24». Может, есть где подешевле? Эдак всё проешь.
— Здесь и зарплаты не такие, как в глубинке. Сам ты откуда?
— Так. Дома больше не мог оставаться.
— Нет, ни то, ни то. Потом скажу когда-нибудь. Ну, вздрогнем! За знакомство!
Они чокнулись и выпили. Олег поставил на подоконник тарелку пельменей.
— Кетчуп был, но – кончился. В субботу в супермаркет съездим, купим на неделю всего. Ты как питаться-то собрался – дорого?
— Я предупреждаю сразу: я – деньги коплю. Поэтому на ерунду не трачусь. Если ты – тоже, можем питаться вдвоем, так дешевле. А если ты будешь водку жрать и пиццу каждый вечер заказывать, то это – без меня. Вон, Клей любит пожрать. Можешь с ним закорефаниться.
Михаила передернуло. Олег засмеялся.
— Ты зла на него не держи. Он – нормальный. Тебе бы роль досталась, ты бы тоже так стал драть.
— А я тебя сегодня. – вопросительно сказал Михаил.
— Нет, меня сегодня – нет. Ты что – не смотрел, кому суешь? – Олег улыбался, быстро «убирая» пельмени из своей тарелки. – Огурцы бери. Не мамины домашние, конечно, но очень неплохие.
— А у тебя мама есть? – вдруг спросил Михаил.
— Есть. И сестра. И племянники. А у тебя?
— У меня – родители. И бабка старая в деревне.
— Не дрейфь, я мылся! – подбодрил его партнер по эпизоду Ярослав, балагур и пройдоха.
Михаил покосился на камеру, собрался с духом и наклонился над его коленями.
Михаил уже знал наизусть съемочные расценки, сам записывался с утра на эпизоды. Пользуясь своей молодой, твердокаменной эрекцией, он зарабатывал почти столько же, сколько громила Клей. Перезнакомился со всеми «актерами» и операторами, ходил по вечерам «посидеть» под полторашку пива к Стасу и Ярику или шел гулять один по суетным предновогодним улицам, наполненным неоновой рекламой, магазинами, автомобилями и людьми. В первый визит в супермаркет он испытал настоящее потрясение от украшенных гирляндами витрин, ухоженных девчонок на неправдоподобно высоченных каблуках, прилавков с экзотическими фруктами и бесконечных полок алкоголя. Мишка набил свою тележку нежной свининой, которую отрезали на его глазах от огромного копченого окорока, ярко-желтыми грушами, завернутыми поштучно в хрустящую бумажку, тремя сортами пива и прочей необычной снедью. Олег укоризненно вздохнул, укладывая рядом бутылку болгарского кетчупа, макароны и самые дешевые в магазине пельмени.
Жили они с соседом бесконфликтно: не сближались и не ссорились. Олег был странноватый, держался в стороне от коллектива и очень жестко экономил деньги. На съемочной площадке они столкнулись впервые дней через десять после Мишкиной «премьеры». Пока костюмерша «на живую нитку» укорачивала длинноватые для Олега рукава реквизитного «парадного» пиджака, режиссер рассказывал фабулу: первая брачная ночь двух только что поженившихся мальчиков-геев. Десять минут романтических разговоров, шампанское, поцелуи. Потом – «первый секс», в котором им предстоит два раза поменяться местами. Олег, все выслушав, усмехнулся в лицо Мише:
— Ну что, братишка, давай поженимся?! А то полмесяца живем в одной квартире, а перепихнуться всё руки не доходили.
Михаил уже привычным движением обнял Олега за плечи и скользнул рукой ему под живот. Олег вскинул к нему лицо, и мужики изобразили поцелуй ровно в том объеме, в котором это требовалось камере оператора. Эпизод за эпизодом отснимали почти без дублей. Миша не сразу осознал, что движения его ладони не находят привычного отклика.
— Теперь – к кровати! – скомандовал режиссер. – Миша – раком.
Книга о чем ты молчишь
Наконец, Мишка забылся неглубоким и тревожным сном. Ему стало казаться, что уже утро. Что он вышел из комнаты и оказался почему-то не в коридоре, а сразу в столовой. Эдуард стоял у окна и яростно кричал в мобильный телефон:
Как-то быстро, как это бывает во сне, Мишка оказался на студии. Там, несмотря на ранний час, все почему-то были в сборе. Его встретили гробовым молчанием. Толстая Оля плакала. Клей молча подошел и протянул ему сигарету. Все курили и ждали, пока из дверей офиса не выглянул усатый мужик с военной выправкой и короткой стрижкой, из-за которых его хотелось назвать «человеком в штатском».
— Самсонов? Зайдите! Меня зовут майор Смирнов.
— А где вы, Михаил Самсонов, были сегодня между девятью и десятью часами?
— А Олега Серебрякова вы знали?
Майор положил на стол фотографию: в оплывшем мартовском снегу, около огороженной покрышками клумбы, в странной неудобной позе лежал Олег. В своем темно-сером костюме и белой рубашке. Голова его была неестественно повернута набок. И из уголка губ стекала на снег темно-красная струйка крови. И таким же темно-красным цветом выделялся на сером велюре кудрявый цветок герани, каким-то чудом не выпавший из петлицы при падении.
— Лёлька! – подскочил Миша, просыпаясь.
Со сна он никак не мог нашарить выключатель. Сердце колотилось, и колени подгибались от страха.
— Олег. Олег. Олег! – шептал он. – Я позвоню сейчас. Пожалуйста, держись.
Незнакомый дом был погружен в темноту. Держась рукой за стену, Мишка шел, кажется, в ту сторону, где была столовая. Потом споткнулся и упал, стукнувшись коленом об оттоманку. И тут в коридоре вспыхнул свет. Сонный Эдуард стоял в дверях, нетрезво хмурясь и держа руку на кнопке вызова прислуги.
— Кто здесь? Миша? Что ты здесь делаешь? Ты воровать собрался?
— Что еще за капризы? – нахмурился Эдуард, сдерживая… довольную улыбку.
Эдуард Вадимович не зря слыл баловнем судьбы. Все сделки, от крупных до крошечных, он проворачивал с неизменной для себя прибылью. А сегодня вечером он, честно говоря, очень разочаровался. Новое «приобретение» не оправдало его надежд. Каким неподдельным, каким честным был Миша на видео с Клеем! Как он трогательно плакал. Сукровицу из его прокушенной губы хотелось слизнуть языком. Темных, раненых отчаянием глаз хотелось касаться ласковыми поцелуями. Вот почему без «смотрин», по видео, решился Эдуард взять к себе пацана. И как жестоко он обманулся! Лживый насквозь, фальшивый до последнего слова мальчишка! Как неискренне он сегодня кричал «прости меня, папочка»! Как он не возбудился от порки! Разве за это стоило платить деньги?! Эдуард огорченно допивал свой виски и думал о том, как он просчитался. Глупый, наивный романтик, купился на картинку. Ну, трахнет он еще пару раз этого актеришку. А потом куда его девать? Выгнать на улицу? А кто вернет заплаченные за него деньги? Вернуть на студию? Да Аркадьич не согласится! Деньги были небольшие, дело было не в сумме, дело было в принципе. Одним словом, засыпал Эдуард Вадимович в мрачном настроении. И вдруг – такая удача! Ненужная игрушка сама запросилась назад.
— Я только телефон возьму!? – выдохнул Мишка, радостно кивая и задыхаясь от благодарности.
Он собрал в столовой свою одежду и скорым шагом вернулся в комнату, судорожно нажимая кнопки телефона. Олег долго не снимал трубку. У Мишки застучало в висках от надвигающегося ужаса. Но, наконец, такой дорогой и долгожданный голос откликнулся:
— Олег! Как ты? Олежка, выкупи меня отсюда. Я не могу без тебя. Я возьму кредит на студии и все деньги тебе отдам сразу, до копейки. Я всё отработаю. Забери меня к себе, пожалуйста!
— Что случилось, Миш? Тебя били? Может, скорую? Милицию? – напрягся Олег.
— Били, да. Но это – неважно. Я не могу БЕЗ ТЕБЯ! Сам ты – как? Ты – в порядке? Сможешь утром приехать?
— Банк открывается в девять. Деньги сниму и приеду. Скажи только – куда?
— Да, Миш. Хорошо. Я в девять буду уже возле банка. Я позвоню. Не разрешай себя больше бить, скажи, что твой друг обратится в полицию.
Вытирая счастливые слезы и стараясь не всхлипывать, Мишка ответил:
— Спасибо, Лелька. Спим теперь, ладно? Спокойной тебе ночи!
— Можешь пойти в столовую к хозяину.
Миша прошел, готовясь к повторению вчерашней экзекуции. Эдуард Вадимович сидел за столом, держа в руках чашечку отвара из алтайских трав.
— Ну, здравствуй, Миша! Что ж ты спать не давал всему дому?
Мишка потупился. Он не знал, что сказать, и боялся неверным ответом разозлить Эдуарда.
Мишка подошел к столу, наклонился и коснулся губами протянутой руки.
— Ну, лучше целуй, не ленись. А то передумаю!
Мишка зачастил губами над тыльной стороной его ладони, пальцами и запястьем.
Иногда я слышу, о чем ты молчишь.
У вас появилась возможность начать слушать аудио данной книги. Для прослушивания, воспользуйтесь переключателем между текстом и аудио.
Пробуждение
Стою, мою руки. Туалет, похожий на все те, которые делают в госучреждениях. Сзади подходит молодой человек, что-то говорит…
Но я чувствую присутствие еще одного, самого дорогого мне человека, чувствую его запах…
В пол уха слушаю, о чем говорит тот, другой, продолжаю мыть руки. Парень пытается обратить на себя внимание, но я слежу только за тем, кто мне дорог.
Он собирается уйти. Вот черт!, — проносится в голове, — только не это! Он мне нужен и прямо сейчас.
Незнакомый мне парень куда-то исчезает. А мой любимый делает шаг к выходу. И тут я все-таки выдыхаю его имя (во сне зная, что мы не в лучших отношениях, то ли в ссоре, то ли он мне нравится, а от него симпатии нет).
— В…, вернись, — тихонько зову его я, даже не надеясь, что он вернется. Тут же мысленно ругаю себя за то, что сделала первый шаг. Опустив низко голову, смотрю в умывальник.
Упорно не поднимаю глаза, наверное, боюсь наткнуться на его взгляд, и уже не вспомнить, о чем хотела поговорить. Но он возвращается. Облокотившись на умывальник с другой стороны и сложив руки на груди, смотрит куда-то мимо меня. Он загорелый и в прекрасной спортивной форме. На нем черная футболка, обтягивающая его мышцы на руках.
Радости нет предела, но я подавляю в себе эту вспышку, и уже со спокойным выражением лица становлюсь рядом с ним, немного касаясь его локтем. Не зная с чего начать, продолжаю молчать. Хочется многое сказать, но слова застревают в горле.
И все-таки, поборов приступ неуверенности, пытаюсь начать: — I wanna talk to u.*
Странно во сне говорить на английском.
И его голос, грубоватый бас, нежно влился струями нот в мои уши, пробежав по телу.
— V. — заглядываю ему в глаза, — u love me? Please say me, I wanna know!***
Молчание, он медленно поворачивает ко мне голову. Боже, как захватывает дух от его глаз. Эти ледяные, голубые, как бездна, глаза.
— Just say me the truth.****
По-прежнему смотрю в его глаза, но натыкаюсь на ледяную бездну, скрывающую миллион эмоций и чувств! Кладу голову ему на плечо! Мне очень плохо, хочется заплакать, но сдерживаю слезы! Чувствую холод с его стороны, но какой-то он слишком наигранный, а это безразличие в его словах, давит и не дает покоя. Знаю, что это ложь, но именно безразличие жалит больнее змеи. Что же еще я могу сделать? Что? А он молчит. Почему? Что происходит?
*Я хочу поговорить с тобой.
**Я слушаю тебя
*** В…, ты любишь меня? Пожалуйста, скажи мне, я должна знать!.
**** Просто скажи мне правду.
Как же грустно просыпаться, зная, что скоро все изменится! И сердце мое отстукивает последние минуты спокойной жизни. Но как и когда все это произойдет, я не знала.
Я попрощалась с ним, казалось, целую вечность назад. А вернее сказать, его у меня отняли.
Сколько времени пришлось потратить, чтобы попытаться забыть все то, что так долго и настойчиво вертелось в голове. Почему, когда я уже почти пришла в норму, он вдруг вернулся ко мне ночью во сне?!
Может, я все эти два года от чего-то убегала, а надо было, наоборот, все решить, когда он еще был рядом, и я могла прикасаться к нему? Но как? Я и так сделала все, чтобы быть с ним, только судьба в очередной раз хлестанула меня по щеке, оставляя ледяной след от пощечины.
Как же странно все это проворачивать у себя в голове сейчас, столько времени спустя.
«Где же ты сейчас? — мысленно задала я себе вопрос, — что с тобой? Может, ты вспоминаешь сейчас обо мне…».
Я попыталась остановить этот поток мыслей, и чтобы хоть как-то прийти в себя, встала с кровати и пошла умываться.
В зеркале на меня уставилось незнакомое лицо девушки, лет двадцати пяти! Боже, и это была я. Как же я изменилась.
Потускневшие глаза напоминали загнанное в угол животное. От былых озорных карих глаз, сверкающих огнем, не осталось и следа. Длинные темные волосы были завязаны в хвост.
Что же я с собой делаю? Почему до сих пор верю, что он придет, что вот-вот откроется дверь, и он шагнет мне навстречу. Уже два года ничего не происходит, а я продолжаю ждать, несмотря ни на что, превращая себя в куклу, которая не живет, а существует. Да я, в принципе, и стала похожа на нее: старая, поломанная кукла… Кожа бледная, как у поганки, синяки под глазами, — сказались бессонные ночи. И вот уже давным-давно мне ничего не снится.
А этот сон очень взбудоражил меня.
Последние годы я просто плыла по течению, не сопротивляясь судьбе. Потому что ничего и не происходило в моей жизни, она казалась мне скучной и не интересной без него.
Сны, как же я скучала по ним. Сейчас я уже знаю, что если мне что-то снится, значит, он где-то рядом, значит, скоро начнет все меняться.
А тогда… Тогда я ничего не знала.
«Где же ты. — опять ворвался вопрос в мои мысли, — почему не даешь знать о себе?»
Книга о чем ты молчишь
Редактор Дмитрий Волгин
Редактор Оксана Смирнова
Дизайнер обложки Яна Малыкина
© Екатерина Звизжова, 2020
© Яна Малыкина, дизайн обложки, 2020
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Улыбаюсь
Улыбаюсь. Новый рассвет.
Лёгкий бриз. Распущены косы.
На стене безмолвный портрет.
По телу мурашек россыпь.
Пересуды, тоска, угрызения.
Всё проходит. И это возможно.
На радаре катер спасения.
В статусе: «Всё очень сложно».
Время вылечит или добьёт.
На том берегу станет ясно.
Счастье-фаянс, а не лёд.
Бьётся легко. Напрасно.
Улыбаюсь. Новый закат.
Ветер в спину укажет путь.
По венам струится азарт,
Жизнь полной грудью вдохнуть.
Хочется порвать тебя на части
Хочется порвать тебя на части,
Чтобы по карманам разложить.
К радости великой, иль к несчастью,
Без тебя не вижу смысла жить.
Шторм, звеня, раскачивает судно,
Слово чайник злость свистит в ушах.
Знаю, что придётся очень трудно,
Но не могу держать себя в руках.
Хочется свернуть худую шейку,
Пару раз отвесить оплеуху.
Вырвать к черту сердце-батарейку,
Чтобы легче было выйти духу.
Но, увы, спасёт тебя КОВИД,
Самоизоляцию продлили.
Две недели путь к тебе закрыт,
Твари, ещё больше разозлили…
Царицы не плачут
Царицы не плачут. Хороший,
лишь сердце тянет на дно
глаз, что мира дороже,
где хочется гибнуть, но…
Гордость и строгость взглядов
мне не дают летать.
Не быть ни вместе, ни рядом,
я не привыкла лгать.
В унисон с одинокой вьюгой,
надрывно хрипит душа.
Помня забыть друг друга,
крамольно любовь круша.
Царицы не плачут. Верю,
всё у нас ещё впереди.
Если закрыты двери,
через окно войди.
Мне тебя совершенно не жалко
Мне тебя совершенно не жалко,
Впрочем, как и себя.
Чувств опалённых свалка,
Так бывает при избытке огня.
Висят телефонные письма,
В ненужном разделе: «Спам».
В ответе не вижу смысла.
Я здесь, ты по-прежнему там.
Календарь отмеряет сроки.
Молодость машет рукой.
Кому lamur, кому жесть и пороки.
Лишь бы в душе был покой.
Вянет вчерашний день
Вянет вчерашний день,
А я тебя по-прежнему очень!
Отражение или тень?
Я твоя поздняя осень.
Любовь, ненависть, слезы.
To be continued или the end?
Слышишь? Ещё не поздно,
Даже если звучит как бред.
Среди туч затаилось солнце.
Эта жизнь – без правил игра.
Что было уже не вернётся.
Но память ещё жива.
Совладать с собой не по силам.
Всем желанием «ДА» в ответ.
Быть счастливой – это красиво.
А ты тот самый эстет.
Есть такие хрущёвки с историей
Есть такие хрущёвки с историей —
Государство в пять этажей.
Балаган, но оно того стоило,
В памяти каждый из дней.
Соседи дороже родных,
Блюститель порядка – баб Зоя,
«Будь здоров» – на застенный чих,
Песни заядлых запоя.
Заводской лиловый закат,
Гул машин взамен колыбельной,
На стенах отборный мат,
Да рассказы о любви запредельной.
Есть такие хрущёвки с историей —
Целый мир за каждым окном.
Кто-то знаком лишь в теории,
А кому-то навеки дом.
Мы хотим себе делать больно
Мы хотим себе делать больно,
Зайдя на страницу к бывшим.
Глядя на лица довольные,
Себя почувствовать лишними.
Вспомнить былые минуты,
Подумать, а что было б, если…?
Решить, что ответственность – путы,
А там сто пудов интересней.
Не бывает не поздно, не рано.
Всё будет, как хочешь ты!
«Стрептоцид», и любые раны
Засохнут, как в вазе цветы.
Мы хотим себе делать больно,
Сожалеть, словами сорить.
Соберись уже, тряпка, довольно!
Мы здесь, чтобы просто жить!
Жизнь сгорит быстрее, чем спичка
Жизнь сгорит быстрее, чем спичка.
Да какого Х.. завтра ждать?
На билет поменяю наличку.
Глупо любимых терять.
Я с придурью, может быть, хуже.
Глаза и сердце—стекло.
По лужам вперёд неуклюже.
Время и рейс на табло.
Дни рябят ненужными лицами.
В толпе ищу лишь одно.
Мемуары с пустыми страницами.
В конце туннеля светло.
Жизнь сгорит быстрее, чем спичка.
Важен каждый момент.
Выделяться так неприлично,
Улыбнусь печали в ответ.
С днём рождения, Пётр Великий
Плохие люди, или времена?
Клондайк идей поставлен на поток.
В истории всегда есть имена,
Что знают в этой жизни толк.
Реформы, ноу-хау, как игра.
Правила понятны только оным.
Будь трижды славен век Петра.
У лидеров всегда свои законы.
Как ледокол без устали шёл к свету,
Ломая неурядицы, как лёд.
Отныне, следуя его завету,
Россия гордо движется вперёд.
Плохие люди, или времена?
Тебе решать, кем быть по жизни.
За славу императору сполна,
Он заплатил, служив своей Отчизне!
Самый яркий роман
Самый яркий роман,
судьба порвала на цитаты.
На висках серебрится туман.
В сердце былые закаты.
Улыбчивым парнем лето,
навеет светлую грусть.
Вот и сбылись приметы.
Разум блаженственно пуст.
Зеркалю твои слова.
Вера вслепую в прошлом.
Все просто, как дважды два.
Помню лишь о хорошем.
Самый яркий роман,
томится под грифом «Секретно».
Провал по горячим следам.
Дни мотыльками по ветру.