кюи что это такое
Кюи что это такое
Слово «кюй» (күй) у ряда тюркских народов — этномузыкальный термин. Сущность его связана с психоэмоциональным началом и соотносится с понятиями «состояние», «настроение». Отсюда понятен психологизм и сама природа этого жанра, который призван отражать все движения человеческой души, что, однако, не противоречит таким особым его качествам, как повествовательность, изобразительность, персонификация.
Содержание
Кюи в казахской культуре, исполняемые на казахской домбре
Казахская степь веками жила одухотворенной поэзией, метким красноречием, зажигательными кюями и проникновенными песнями. Музыкой была пронизана вся жизнь казаха – она звучит на праздниках, в обрядах и ритуалах, в повседневном труде и т.д. Казахский народ отличается необыкновенной музыкальной одаренностью, практически в любой семье найдется человек, который прекрасно поет или талантливо играет на народных музыкальных инструментах [1].
В народе говорят: «Бог вложил в душу каждого казаха частицу кюя с момента его рождения».
В казахской культуре кюи передавались от исполнителя к исполнителю на слух издревле. Например, кюй «Ақсақ құлан» (aqsaq qulan-хромой кулан) считается народным кюем и датируется 13 веком. Авторы известных казахских кюев жили и в Средние века. Но расцвет этого вида искусства приходится у казахов на XIX—XX век. Традиция этого искусства включала в себя также устное повествование, о содержании кюя и поводе, по которому он был написан. Поэтому исполнитель, прежде чем сыграть произведение, давал пояснения относительно его истории и темы. Но с течением времени устное творчество навсегда отделилось от инструментального исполнения, и лишь немногие исполнители сопровождают свою игру предварительным рассказом об исполняемом кюе.
Древние композиторы кюев
Домбыровые кюи сложились в результате многовекового народного исполнительного искусства. В памяти казахского народа остались имена многих средневековых выдающихся музыкантов: Сыпыра Жырау (Sypyra-Zhyrau 14 век), Қазтуған (Qaztugan, Казтуган), он же и Абулькадир (Abulqadir, 15 век), Асанқайғы (Asanqaigy, Асанкайгы, 14-15 века), Байжігіт (Baizhigit, Байжигит, 15-16 века). Наивысший период развития этого искусства приходится на середину 19 века. В те времена жили создавали свои замечательные классические произведения такие выдающиеся композиторы-кюйши, как Құрманғазы Сағырбай (Qurmangazy Sagyrbai, Курмангазы Сагырбаев, 1823—1889), Махамбет Өтемісұлы (Mahambet Otemisuly, Махамбет Утемисов, 1803—1846), Дәулеткерей Шығаұлы (Даулеткерей, 1820—1875), Таттімбет Қазанғапұлы (Tattimbet Qazangapuly, Таттимбет (Казангапов), 1817—1862), Абыл Тарақұлы (Abyl Taraquly, Абыл Таракулы (Тараков), 1820—1892), Есбай (Esbai 1810—1901), Қазанғап (Qazangap, Казангап 1854—1921), Тоқа Шонманұлы (Toqa Shonmanuly, Тока Шонманулы (Шонманов), 1830—1904), и многие другие. Начали свой путь в то время и ученица Курмангазы Дина Нұрпейісқызы (Dina Nurpeisqyzy, Дина Нурпеисова, 1861—1955), Сүгір Али-ұлы (Sugir Aliuly, Сугур Алиев,1882-1961) и другие.
Виды кюев
Кюи бывают народными и авторскими. Народные кюи это ранний фольклор. Бытует мнение, что эти кюи могли быть сопровождением неких ритуалов у древних кочевых народов. Каждый исполнитель и композитор кюев всегда имел свой стиль и особенность игры.
В соответствии с географическим положением обширных регионов Казахстана и их историко-культурным своеобразием в казахской инструментальной музыке сложились разные региональные (локальные) традиции, композиторские школы и стили исполнения домбровых кюев: это восточно-казахстанская (Шы-ѓыс), аркинская (Арќа), каратауская (Каратау), жетысуйская (Жетісу), сырдарьинская (Сырљњірі), мангыстауская (Мањѓыстау), западно-казахстанская (Батыс) [2].
Традиции кюев
Полностью сохранились две традиции домбрового искусства: төкпе или tokpe или токпе (Западный Казахстан) и шертпе или shertpe (Восточный, Южный и Центральный Казахстан). Кюи шертпе и токпе отличаются по тематике, форме и исполнительской технике. Западно-казахстанские кюи токпе отражают яркие драматические события, храктеризуют волевые, сильные образы. Отличительные черты этих кюев-форма-схема, которая организует импровизационное развитие кюев в обязательной последовательности по регистровым зонам.
Кюи шертпе подобную форму-схему не имеют. Их песенный тематизм развивается свободно, импровизационно. Кюи этой традиции характеризуют песенный склад, утонченная камерность, мягкое щипковое звукоизвлечение пальцами. Основным содержанием шертпе-кюев стали психологические зарисовки, глубокие человеческие переживания и изящные женские образы.
Наиболее яркими представителями западно-казахстанской домбыровой музыки стиля токпе являются Курмангазы, Даулеткерей, Казангап, Абыл, Есир, Есбай, Дина, Сейтек, и др. С именем Курмангазы связаны самые выдающееся достижения традиционной инструментальной музыки западного Казахстана. Традиция кюев шертпе представлена творчеством Байжигита, Таттимбета, Тока, Дайрабая, Сугура, Рыздыка, Абикена, Толегена и многих других.
Кюи что это такое
Творческое наследие композитора довольно обширно: 14 опер, в том числе «Сын мандарина» (1859), «Вильям Ратклифф» (по Генриха Гейне, 1869), «Анджело» (на сюжет Виктора Гюго, 1875), «Сарацин» (по сюжету Алекседра Дюма-отца, 1898), «Капитанская дочка» (по А. С. Пушкину, 1909), 4 детские оперы; произведения для оркестра, камерных инструментальных ансамблей, фортепиано, скрипки, виолончели; хоры, вокальные ансамбли, романсы (более 250), отличающиеся лирической выразительностью, изяществом, тонкостью вокальной декламации. Среди них популярны «Сожжённое письмо», «Царскосельская статуя» (слова А. С. Пушкина), «Эоловы арфы» (слова А. Н. Майкова) и др.
Содержание
Биография
В 1851 году Кюи поступил в инженерное училище, через четыре года был произведён в офицеры, а 1857 году окончил Николаевскую инженерную академию. Оставленный при ней репетитором топографии, потом преподавателем фортификации, он в 1878 году, после блестящей работы о русских и турецких укреплениях (1877), был назначен профессором, занимая кафедру по своей специальности одновременно в трёх военных академиях: генерального штаба, инженерной и артиллерийской.
Самые ранние романсы Кюи написаны около 1850 года («6 Польских песен», изданы в Москве, в 1901 г.), но серьёзно развиваться композиторская его деятельность начала лишь после окончания им академии (см. воспоминания товарища Кюи, драматурга В. А. Крылова, «Исторический Вестник», 1894, II). На тексты Крылова написаны романсы: «Тайна» и «Спи, мой друг», на слова Кольцова — дуэт «Так и рвется душа». Громадное значение в развитии таланта Кюи имела дружба с Балакиревым (1857), являвшимся в первом периоде творчества Кюи его советником, критиком, учителем и отчасти сотрудником (главным образом, по части оркестровки, оставшейся навсегда наиболее уязвимой стороной фактуры Кюи), и близкое знакомство с его кружком: Мусоргским (1857), Римским-Корсаковым (1861) и Бородиным (1864), а также с Даргомыжским (1857), оказавшим большое влияние на выработку вокального стиля Кюи.
В 1858 году Кюи женился на ученице Даргомыжского, М. Р. Бамберг. Ей посвящено оркестровое скерцо F-dur, с главной темой, В, А, В, Е, G (буквы её фамилии) и упорным проведением нот С, С (Cesar Cui) — идея, явно навеянная Шуманом, имевшим вообще большое влияние на Кюи. Исполнение этого скерцо в Петербурге в симфоническом концерте Императорского Русского Музыкального Общества (14 декабря 1859 года) было публичным дебютом Кюи как композитора. К тому же времени относятся два фортепианных скерцо C-dur и gis-moll и первый опыт в оперной форме: два акта оперы «Кавказский Пленник» (1857—1858), позже переделанной в трёхактную и поставленной в 1883 году на сцене в Петербурге и Москве. Тогда же написана одноактная комическая опера в легком жанре «Сын Мандарина» (1859), поставленная на домашнем спектакле у Кюи при участии самого автора, его жены и Мусоргского, а публично — в Клубе Художников в Петербурге (1878).
Цезарь Кюи участвовал в Беляевском кружке. В 1896—1904 годах Кюи состоял председателем петербургского отделения, а в 1904 г. выбран почетным членом Императорского Русского Музыкального Общества.
Адреса в Санкт-Петербурге — Петрограде
Музыка
Реформаторские начинания в области драматической музыки, отчасти под влиянием Даргомыжского, в противовес условностям и банальностям итальянской оперы выразились в опере «Вильям Ратклиф» (на сюжет Гейне), начатой (в 1861 г.) ещё ранее «Каменного Гостя». Единение музыки и текста, тщательная разработка вокальных партий, применение в них не столько кантилены (все же являющейся там, где требует текст), сколько мелодического, певучего речитатива, трактовка хора, как выразителя жизни масс, симфоничность оркестрового сопровождения — все эти особенности, в связи с достоинствами музыки, красивой, изящной и оригинальной (особенно в гармонии) сделали «Ратклифа» новым этапом в развитии русской оперы, хотя музыка «Ратклифа» и не имеет национального отпечатка. Слабейшей стороной партитуры «Ратклифа» была оркестровка. Значение «Ратклифа», поставленного в Мариинском театре (1869), не было оценено публикой, может быть, и ввиду неряшливого исполнения, против которого протестовал сам автор (письмом в редакцию «Санкт-Петербургских Ведомостей»), прося публику не посещать представлений его оперы (о «Ратклифе» см. статью Римского-Корсакова в «Санкт-Петербургских Ведомостях» 14 февраля 1869 г. и в посмертном издании его статей). «Ратклиф» вновь появился в репертуаре лишь спустя 30 лет (на частной сцене в Москве). Подобная же участь постигла «Анджело» (1871—1875, на сюжет В. Гюго), где те же оперные принципы получили свое полное завершение. Поставленная в Мариинском театре (1876), опера эта в репертуаре не удержалась и возобновлена была лишь на несколько представлений на той же сцене в 1910 г., в ознаменование 50-летия композиторской деятельности автора. Больший успех «Анджело» имел в Москве (Большой театр, 1901). К тому же времени (1872) относится и «Млада» (1 акт; см. Бородин). Рядом с «Анджело» по художественной законченности и значительности музыки можно поставить оперу «Flibustier» (русский перевод — «У моря»), написанную (1888—1889) на текст Жана Ришпена и шедшую, без особого успеха, только в Париже, на сцене Opera Comique (1894). В музыке ее французский текст трактован с той же правдивой выразительностью, как русский — в русских операх Кюи. В остальных произведениях драматической музыки: «Сарацин» (на сюжет «Карл VII у своих вассалов» А. Дюма, соч. 1896—1898; Мариинский театр, 1899); «Пир во время чумы» (соч. 1900; исполнена в Санкт-Петербурге и Москве); «M-lle Фифи» (соч. 1900, на сюжет Мопассана; исполнена в Москве и Петрограде); «Матео Фальконе» (соч. 1901, по Мериме и Жуковскому, исполнена в Москве) и «Капитанская Дочка» (соч. 1907—1909, Мариинский театр, 1911; в Москве, 1913) Кюи, не изменяя резко своим прежним оперным принципам, отдает (отчасти в зависимости от текста) явное предпочтение кантилене.
В отдельную рубрику следует выделить оперы для детей: «Снежный Богатырь» (1904); «Красная Шапочка» (1911); «Кот в сапогах» (1912); «Иванушка-Дурачок» (1913). В них, как и в своих детских песнях, Кюи проявил много простоты, нежности, грации, остроумия.
К вокальной музыке относятся еще около 70 хоров и 2 кантаты: 1) «В честь 300-летия Дома Романовых» (1913) и 2) «Твой стих» (слова И. Гриневской), в память Лермонтова. В инструментальной музыке — для оркестра, струнного квартета и для отдельных инструментов — Кюи не так типичен, но и в этой области им написаны: 4 сюиты (одна из них — 4 — посвящена M-me Mercy d’Argenteau, большому другу Кюи, для распространения сочинений которого во Франции и Бельгии она сделала очень много), 2 скерцо, тарантелла (есть блестящая фортепьянная транскрипция Ф. Листа), «Marche solennelle» и вальс (ор. 65). Затем идут 3 струнных квартета, много пьес для фортепиано, для скрипки и для виолончели. Всего издано (до 1915 г.) 92 opus’a Кюи; в это число не входят оперы и другие сочинения (свыше 10), между прочим, конец 1-й сцены в «Каменном Госте» Даргомыжского (написанный согласно предсмертной воле последнего).
Талант Кюи — более лирический, чем драматический, хотя нередко он достигает в своих операх значительной силы трагизма; особенно ему удаются женские характеры. Мощь, грандиозность чужды его музыке. Все грубое, безвкусное или банальное ему ненавистно. Он тщательно отделывает свои сочинения и скорее склонен к миниатюре, чем к широким построениям, к вариационной форме, чем к сонатной. Он неисчерпаемый мелодист, изобретательный до изысканности гармонист; менее разнообразен он в ритмике, редко обращается к контрапунктическим комбинациям и не вполне свободно владеет современными оркестровыми средствами. Его музыка, нося черты французского изящества и ясности стиля, славянской задушевности, полёта мысли и глубины чувства, лишена, за немногими исключениями, специально русского характера.
Музыкальный критик
Труды по фортификации
Кюи — автор капитальных научных трудов по фортификации, создал курс фортификации, который читал в Николаевской инженерной, Михайловской артиллерийской академиях и в Академии Генштаба. Первым среди русских военных инженеров предложил применение бронебашенных установок в сухопутных крепостях.
Оперы
(За исключением Флибустьера, все оперы Кюи впервые были сочинены на русском языке.)
Кюи закончил две оперы других композиторов:
Литературные произведения Кюи
По музыке
Сборники
Монографии
Разные
По фортификации
Письма
Примечания
Ссылки
Кавказский пленник • Сын мандарина • Млада • Вильям Ратклиф • Анджело • Флибустьер • Сарацин • Пир во время чумы • Мадмуазель Фифи • Снежный богатырь • Матео Фальконе • Капитанская дочка • Красная шапочка • Кот в сапогах • Иванушка-дурачок
Его превосходительство музыкант
18.01.2017 2 комментария Просмотры: 3 939
18 января (6-го по ст. ст.) 1835 года в семье офицера наполеоновской армии, оставшегося навсегда в России, и виленской дворянки родился младший сын Cesarius-Benjaminus, в будущем – его высокопревосходительство Цезарь Антонович Кюи, генерал инженерных войск, кавалер трех орденов Св. Станислава, трех орденов Св. Анны, трех орденов Св. Владимира, орденов Белого Орла и Св. Александра Невского.
А также – профессор, возглавлявший кафедры трех военных академий, автор фундаментальных трудов по фортификации, взявший на себя по просьбе своего бывшего студента М. Д. Скобелева руководство строительством военных укреплений во время Русско-турецкой кампании 1877-1878. Перечисленного вполне довольно, чтобы составить неплохую биографию из серии «Именитые соотечественники», но у этого человека была еще и вторая, параллельно протекающая жизнь. И в этой жизни он был –
Цезарь Антонович Кюи
русский композитор и музыкальный критик, участник знаменитого Балакиревского кружка, занимавший в нем положение наставника, второго по рангу после самого Балакирева; почётный член Императорского русского музыкального общества и нескольких зарубежных музыкальных обществ; член-корреспондент Французской Академии, награжденный крестом Почетного легиона (после постановки его оперы «Le Flibustier» в Париже).
Цезарь Кюи не был боевым офицером русской армии. Но в сражениях на полях отечественного музыкального искусства он неоднократно проявлял себя как неукротимый боец, рыцарь, если и не всегда без упрека, то без страха точно.
На премьеры своих сочинений, а тем более на концерты, которым он затем посвящал газетные заметки, нередко весьма острые, Кюи являлся в военной форме, что лишь усиливало когнитивный диссонанс, и без того существовавший между участниками кружка с одной стороны и консерваторией, дирекцией императорских театров и Российским музыкальным обществом с другой.
Не случайно в одной из газет того времени появилась пародирующая картину Жан-Леона Жерома карикатура, изображавшая Кюи в виде римского императора, с надписью:
Творческая плодовитость Кюи потрясает воображение: его перу принадлежит более шестисот музыкальных произведений (из которых четырнадцать – оперы), не говоря уже о рецензиях и статьях о музыке, числом около восьмисот, опубликованных с 1864 по 1900 год.
Напоминаю: этот же самый человек одновременно добросовестнейшим образом исполнял свои служебные обязанности, что со всей очевидностью следует из его блестящей карьеры военного инженера. Я уже не говорю о таких «мелочах», как курсы лекций по фортификации, которые он читал великим князьям, и тому подобном.
Невероятно! Как он мог успевать все это? Одно из двух: либо в XIX веке в сутках было вдвое больше часов, либо… что-то не так с нашими представлениями о том, что технический и социально-экономический прогресс высвобождает время, которым человек может более рационально распорядиться на благо общества и своего таланта. Представьте себе неимоверное количество бумаг, какое пришлось бы сегодня регулярно заполнять заведующему трех вузовских кафедр: боюсь, ему было бы не до творчества…
Цезарь Кюи в молодости. Фото из книги Ц. А. Кюи, “Избранные статьи”
Но вернусь к той ипостаси Кюи, которая интересует меня как музыканта. Гениям, так же как и публике, во все времена необходимы смелые люди, которые, не опасаясь за свое реноме, могут заявить во всеуслышание: «Шапки долой, господа, перед вами…». Подобные личности формируют общественное мнение, влияют на директоров концертных залов и театров. Кюи как раз и был одним из таких людей.
Возможно, кому-то, глядящему издалека на славное прошлое нашей музыкальной культуры, кажется, что гениальных русских композиторов записывали в классики чуть ли не с пеленок.
Впрочем, когда смотришь на портреты, изображающие длиннобородых маститых старцев, от которых веет солидностью и величавым спокойствием (диковатые изображения Мусоргского будем считать исключением, подтверждающим правило), сама мысль о каких-то «пеленках» кажется нелепой и кощунственной.
Между тем, когда в 1856 году Цезарь Антонович Кюи, в ту пору слушатель Николаевской инженерной академии, познакомился с недавним вольнослушателем математического факультета Казанского университета, Милием Алексеевичем Балакиревым, первому шел двадцать первый год, а второму и вовсе было девятнадцать.
Встреча будущих столпов русской музыкальной классики состоялась на одном из популярных тогда вечеров камерной музыки. Между Балакиревым и Кюи произошел такой диалог (ну или примерно такой):
«Балакирев: – Как вам нравится оркестровый вариант «Вальса-фантазии» господина Глинки?
Кюи: – Простите? Э… вообще-то мой любимый композитор – Монюшко. Чудесная у него опера «Галька»!
Балакирев: – Никогда не слыхал про такую. Может быть, у вас есть клавираусцуг?
Кюи: – Чего нет, того нет. Но я имею честь быть знакомым с самим паном Монюшко. В Вильно я целых полгода брал у него уроки гармонии.
Балакирев: – О, так вы композитор?
Кюи: – Как вам сказать… Учусь-то я на военного инженера, но очень люблю музыку. А вы случайно не сочиняете?
Балакирев: – О да! Михаил Иванович перед своим отъездом на жительство за границу очень мне советовал развивать в творчестве все наше, национальное.
Кюи: Что вы говорите! Как бы я хотел послушать, что у вас получается. Я вот тоже… мазурку сочинил.
Балакирев: – Ну, так идемте ко мне, я тут недалеко квартирую. Покажу вам свою фортепианную фантазию на темы из «Жизни за Царя». А вы мне свою мазурку сыграете, ладно?».
К концу 1865 года петербургский кружок композиторов-любителей уже полностью в сборе и активно функционирует под идейным патронажем не кого-нибудь, а самого В. В. Стасова, фигуры столь же мощной, сколь и противоречивой. Нелепое прозвище «Могучая кучка» к участникам этого творческого содружества приклеилось именно с его неловкой руки. Собственно, аттестуя молодых русских музыкантов подобным образом в своей рецензии на концерт, устроенный в честь Славянского съезда 1867 г., Стасов не имел в виду ничего забавного, а тем более обидного.
Он был вообще не склонен к юмору, этот некогда отсидевший два месяца в крепости за связь с петрашевцами непримиримый борец против «итальянских красивостей», возводивший в культ узко понятую им национальную самобытность и «музыкальную правду».
В. В. Стасов на портрете кисти Ильи Репина: таким он стал в 80-х годах
Однако другие журналисты, в особенности, группировавшиеся вокруг консерватории, радостно подхватили бестактную (по выражению Римского-Корсакова) метафору, и балакиревцев начали дразнить в прессе «так называемой могучей кучкой», а то и «шайкой» непрофессионалов, больных «кучкизмом». Сами же композиторы предпочитали именовать себя просто и скромно: «Новая русская музыкальная школа».
Между ними и остальными участникам музыкального процесса развернулась настоящая война за публику и право говорить от имени нового поколения русских музыкантов. В этой борьбе было не обойтись без «своего» критика, пропагандиста провозглашенного Стасовым и Балакиревым нового, «реалистического» и национально-ориентированного направления в отечественной музыке. Эту функцию взял на себя Кюи.
Цезарь Антонович Кюи
За период своей активной критической деятельности он написал несметное количество статей, посвященных участникам балакиревского кружка и вообще композиторам, чье творчество он считал прогрессивным.
И действительно добивался поставленной цели – признания, в том числе официального, значимости этих фигур, исполнения их музыки, постановки опер.
За тех, кого он любил и в ком чувствовал гениальную одаренность, Кюи был готов воевать «до последнего патрона» даже в ущерб своим интересам. Так, он пошел на серьезное обострение отношений с дирекцией Русских императорских театров, отвергнувшей «Хованщину», и в результате не состоялась московская премьера его собственной оперы.
Чтобы дать некоторое представление о характере этого человека, приведу здесь выдержку из письма Кюи от 27 ноября 1870 г. в редакцию «Санкт-Петербургских ведомостей», касающегося возможности постановки на Мариинской сцене оперы «Каменный гость», которую, согласно желанию Даргомыжского, после его смерти завершили Кюи и Римский-Корсаков. Театр проявил определенную заинтересованность, но возникла проблема в связи с авторским гонораром, который П. А. Кашкаров, опекун наследников композитора, пытался получить.
«Покойный Даргомыжский не раз говорил, что 3000 руб. за «Каменного гостя» его бы удовлетворили. Эту же цифру заявил и Кашкаров, Но по (…) Положению 1827 г, русский за свою оперу не может получить более 1143 р. (примерно 1 млн.700 т. руб. на нынешние деньги – А. Т.). Иностранец может получить всякую сумму. Верди за свою «Силу судьбы» получил, кажется, 15000 р., во всяком случае, не менее 10000 р.
Были придумываемы разные комбинации: 1) рассрочка платежа 3000 р. на три года; 2) я предлагал заплатить 1143 р. и дать один бенефисный спектакль в пользу наследников Даргомыжского, но все это оказалось невыполнимым. 2 октября я был уведомлен, что министерство императорского двора «не признает себя вправе действовать противно высочайше утвержденному Положению». К этому еще добавлю, что, сколько мне известно, министерство воздержалось от всякой попытки ходатайства о том, чтоб в пользу «Каменного гостя» можно было сделать исключение.
Вот почему «Каменный гость» лежит до сих пор у меня и пролежит еще, быть может, неопределенно долгое время, пока не окажется возможным дать русскому более 1143 руб. или же признать Даргомыжского иностранцем.
Это письмо произвело на русскую музыкально-театральную общественность впечатление столь сильное, что посыпались частные пожертвования и необходимая сумма была очень быстро собрана. Согласитесь: поступок, достойный глубокого уважения.
Гораздо менее симпатично выглядят ядовито-тенденциозные отзывы Кюи о композиторах, творчество которых противоречило его идейным установкам: «консерваторский композитор г. Чайковский совсем слаб» и тому подобное. На совести Кюи издевательский отзыв о первой симфонии Рахманинова, спровоцировавший тяжелый нервный срыв у молодого композитора. Кюи во многом разделял взгляды Балакирева, а тот видел в консерватории оплот «европейской рутины» и конвейер по производству хорошо наученных посредственностей.
После консерваторцев следующей любимой мишенью Цезаря Антоновича была итальянская опера.
«Содержание итальянской оперы стоит дирекции (Дирекции императорских театров – А. Т.) громадных денег, уничтожение итальянской оперы было бы благодетельно для развития вкуса публики, потому что итальянская музыка – застой. Слышали ли мы в ней хоть одну новую нотку в последние 30 лет? Что нового в новых операх Верди? Будущее итальянской музыки – самое жалкое».
Занятно, что этот взгляд на итальянскую оперу был впоследствии усвоен советским музыкознанием, и что греха таить – до сих пор находит своих приверженцев.
Не щадил Кюи и немцев:
«Музыка Вагнера страдает изысканностью и извращенностью; в ней чувствуются немощные желания, возбужденные расстроенным воображением, чувствуется расслабленность, плохо прикрытая молодцеватостью и наружным блеском. Вагнер изысканными, болезненными гармониями и слишком ярким оркестром старается скрыть бедность музыкальной мысли, как старик скрывает свои морщины под толстым слоем белил и румян. Мало отрадного можно ожидать в будущем от немецкой музыки…»
Классиков тоже не жаловал:
«Дон-Жуан опера устарелая, скучная, в которой уцелело слишком немногое…»
Кюи искренне недоумевает – как можно тратить силы русских артистов «на мертвые, деревянные, с незначительными исключениями, звуки Моцарта, когда имеются под рукой произведения новые, свежие, свои, интересные для публики произведения, из которых иные могут сделаться такими же краеугольными камнями русской оперы, как “Жизнь за царя”, “Руслан”, “Русалка”».
Доставалось от него и французам:
«Не знаю, скоро ли начнут варить яичницу без яиц, но композиторы уже ухитрились писать оперы почти без музыки. На днях мы это видели на «Отелло» Верди, теперь видим на «Вертере» Массне».
Впрочем, подобная необъективность критики являлась одной из примет того времени: отечественная культура росла как на дрожжах, вскипала и пенилась то преувеличенными восторгами, то непримиримой полемикой.
Побочным, но предсказуемым результатом деятельности Кюи-журналиста стало враждебное отношение «альтернативной» музыкальной критики к Кюи-композитору, и этим отчасти объясняется неуспех его опер, «Вильяма Ратклифа» в особенности, на Мариинской сцене.
Теперь самое время поговорить о том, что представлял собой Кюи как композитор. И здесь нас ожидает ряд сюрпризов. Первый из них заключается в том, что того легко опознаваемого русского национального начала, за которое Кюи так страстно ратовал в своих критических статьях, в его музыке гораздо меньше, чем можно было бы ожидать. Очень мало в ней и признаков дилетантизма. В собственном творчестве Кюи – музыкант-европеец, причем весьма мастеровитый.
Кроме этого, выясняется, что процесс становления русской композиторской школы намного глубже связан с музыкой Кюи, чем нам может казаться. На арене столичной музыкальной жизни он появился в те годы, когда «большая» русская музыка была представлена в лучшем случае тремя именами – Верстовского, Глинки, Даргомыжского и четырьмя операми: «Аскольдовой могилой», «Жизнью за царя», «Русланом и Людмилой» и «Русалкой». Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова и Чайковского как композиторских фигур еще просто-напросто не существовало!
Первая опера Кюи «Кавказский пленник» написана в русле тенденций, знакомых нам по «Русалке». С той лишь разницей, что Даргомыжский в своих новаторских исканиях удалялся от «глинкинского» итальянского стандарта в сторону немецкой романтической оперы, а Кюи тянуло к большой французской опере (и этот «крен» затем станет на какое-то время преобладающим вектором в оперной музыке многих русских композиторов).
А «Вильям Ратклиф» и вовсе сочинялся параллельно с «Каменным гостем», причем, в отличие от него, опера Кюи была в 1869 году закончена и даже поставлена. Даргомыжский, частый посетитель балакиревских «квартирников» интересовался творчеством молодых не меньше, чем они – его музыкой. Так кто же на кого влиял? Я бы не стал торопиться с ответом…
Изучив в свое время «Ратклифа», я пришел к выводу, что это сочинение в своем роде не менее новаторское, чем «Каменный Гость». Но, как это часто бывает с новаторами, композитор Кюи ушел в тень, из которой постепенно выступили а на свет мощные очертания музыкальных гигантов, сумевших на той же самой почве найти такой баланс нового и традиционного, который обеспечил их произведениям заслуженное долголетие.
К сожалению, записи этой оперы Кюи я не нашел, только клавир. Что ж, можно сыграть и на рояле.
Это впоследствии стало Мусоргским:
А это – и вовсе их совместным мальчиком для битья Чайковским:
Таковы парадоксы композиторской фортуны. Многих из тех, кто вносит заметный вклад в развитие музыкального языка, она определяет во второй и третий ряд, отводя их творчеству роль музыкального фона эпохи. Но разве возможна без этого фона реализация других – тех, кому история предоставляет место в первом ряду?
Нужно отметить, что Кюи достаточно чутко реагировал на «температурные» изменения в музыкальном искусстве. Достаточно вслушаться в его фортепианную музыку, и вы ощутите, как язык его пьес, поначалу изрядно «шопенистый», плавно эволюционирует к началу ХХ века в сторону того нервически-пафосного стиля, который мы сегодня склонны ассоциировать исключительно с фамилией «Скрябин».
Кюи, Прелюдия gis-moll. Op.64 Исполняет Джеффри Бигль:
Жаль, кстати, что эти 25 прелюдий 1903 года, по музыке очень живые и выразительные, редко привлекают внимание пианистов. А могли бы украсить их репертуар.
Последнее время я все больше утверждаюсь во мнении, что в искусстве вообще не существует «магистральных» путей развития; мы можем говорить только о различных тенденциях, которые можно проследить в творчестве композиторов того или иного времени. Так, при беглом знакомстве с музыкой Кюи начала ХХ века может показаться, что ее простота на фоне всеобщего увлечения гармоническими сложностями, знаменующими наступление периода музыкального модерна, – некий демонстративный каприз стареющего композитора XIX столетия, генеральское нежелание шагать в строю новаторов нового поколения. Но проходит несколько десятилетий, что-то поворачивается в музыкальном процессе, и оказывается, что:
– песня Мэри из «Пира во время чумы» Кюи несет в себе зерно, из которого вырастет и разовьется музыкальный язык Свиридова;
Кюи, Песня Мэри из «Пира во время чумы». Российский государственный оркестр кинематографии. Дирижер Валерий Полянский, солистка – Людмила Кузнецова:
https://www.classicalmusicnews.ru/wp-content/uploads/2017/01/Kyui6.mp3 
Цезарь Антонович Кюи, портрет И. Е. Репина.
– отголоски кантаты к трехсотлетию Дома Романовых зазвучат в советской «славильной» музыке, вплоть до «Александра Невского».
А из всего обширного оперного наследия Кюи самыми востребованным, причем не только в России, материалом станут его детские оперы, написанные подчеркнуто простым, но милым языком.
Уход с исторической сцены больших оперных полотен Кюи вполне объясним особенностями его дарования, по преимуществу камерно-лирического.
Неудивительно поэтому, что в музыкальной практике сохранились, в основном, его фортепианные и скрипичные миниатюры, несколько хоров и, конечно же, романсы, среди которых встречаются настоящие шедевры.
Цезарь Антонович Кюи пережил всех своих сверстников – музыкальных друзей и противников.
Он застал события, наступлению которых – тоже парадокс, но уже не композиторской фортуны, а несентиментальной истории – в немалой степени способствовала страстная романтическая проповедь русской интеллигенции.
82-летний, практически ослепший генерал Кюи в ноябре 1917 года пишет М. С. Керзиной, основательнице Кружка любителей русской музыки в Москве:
«Живем со дня на день, слегка голодаем, систематически худеем и мерзнем. А в сущности, какой интересный исторический момент мы переживаем».
Через 4 месяца Кюи скончался. От кровоизлияния в мозг. Что ж, все могло закончиться намного хуже, например, вот так:
Борис Кустодиев, “Октябрь в Петрограде”, 1927 год, холст, масло